Роль насилия

Роль  насилия

Если внешнему миру, в том числе России, еще  долгое время придется иметь дело с энергичной западной цивилизацией - сосуществуя или сближаясь - особое внимание привлекает не только всемирно признанный гуманитарный потенциал  Запада, но и его менее светлая, но стойкая черта: постоянное обращение к насилию.

Этот компонент  западного цивилизационного кода прежде всего связан с теми этапами его  развития, когда руководящие отвлеченные  идеи (и их внедрение) получили приоритет  над прагматизмом.

Уже в самом процессе становления прометеевской личности, в ходе утверждения фаустовского менталитета "отсутствия границ", безграничных возможностей для западного человека (рельефно наблюдаемого в период Ренессанса) ощущается тяжесть невероятной гордыни, непоколебимой самоуверенности, бездонного эгоизма, которые сокращают пространство для гуманистического решения межличностных, межгосударственных споров, для сохранения достоинства каждой из вступающих в конфликт сторон. На заре становления Запада то были единичные случаи, оттенявшие индивидуальную гениальность "титанов возрождения", которым необходимо было верить в собственные ресурсы, возвышаясь над ночью средневековья. Но в дальнейшем гуманистическое начало не блокировало проявления насильственного самоутверждения. В истории Запада возобладание насилия на свеобъемлющем, массовом уровне случалось по меньшей мере трижды. В первый раз мы это наблюдаем во время Реформации и Контрреформации, когда противостоящие друг другу стороны навязывали свое видение божественного начала с большой жестокостью. Центральная Европа превратилась в пустыню, в Германии осталась лишь треть населения. Качество фанатичной непримиримости, не видящей иного - кроме насилия - выхода из идейного спора, было продемонстрировано нарождающейся западной цивилизацией посредством террора. В огне религиозных войн цивилизация, уже давшая миру Сервантеса, Спинозу, Монтеня, Кальдерона, Шекспира, уничтожила миллионы своих жителей. "Причиной этого варварства, - пишут Э. Стилмен и У. Пфафф, - было фаустовское стремление владеть не только физическим окружением, но социальным порядком - вот особая страсть западного человека".

Возобладание  протестантизма на Западе, завоевавшего в XVIII в. львиную долю территорий, которые  были не в состоянии противостоять  экспансии Запада, Тойнби назвал "несчастьем для человечества, ибо протестантский темперамент, установки и поведение относительно других рас, как и во многих других вопросах, в основном вдохновляются Ветхим заветом; а в вопросе о расе изречения древнего сирийского пророка весьма прозрачны и крайне дики".

Во второй раз  западная цивилизация в континентальном  масштабе проявила внутренний ингредиент насилия во время Великой Французской  революции и последующих наполеоновских войн. Снова идея (точнее, идеал) стала  много важнее реальности, которую следовало к этому идеалу приспособить. Гильотина - символ этого периода и, одновременно, символ того, что даже век Просвещения имел свою темную оборотную сторону, заключающуюся в фаустовском стремлении "воплотить очевидное". В данном случае - очевидны благие идеалы разума. Робеспьер и его соратники именно таким образом интерпретировали волевое основание западной цивилизации, а Наполеон расширил рамки силового воплощения умозрительных идеалов до безбрежных географических пределов. Армия французской республики (а затем консулата и империи) номинально сражалась не за французскую гегемонию в Европе, а за идеи народоправия и свободы. Потребовалось завоевать всю Европу и затем бежать из Москвы, чтобы у почти покоренного континента возникли сомнения.

Но представляется важным увидеть не противоречие между  сутью и видимостью, а неизменный побочный эффект фаустианского презрения  к любым преградам. Воплощение идеала любым способом означало роковое  насилие в огромном масштабе - опасная  черта цивилизации Запада. В третий раз бескомпромиссное "горение за идею" опалило Европу в ХХ в. - веке идеологий. Жертвы тоталитарных идейных систем, жертвы фашизма, практически завоевавшего весь континентальный европейский Запад, представляют собой жертвы той черты западного развития, когда умозрительная идея в массовом порядке подается как очевидная и (уверовав в очевидное как непреложное и обязательное) западная цивилизация не знающих предела народов бросается слепо вперед, думая лишь об эффективности.

В ходе первой мировой  войны Запад сделал науку главным  инструментом массового убийства, а  в 1945 г., с изобретением ядерного оружия - и самоубийства человечества. Без  внезапно открывшегося нового лица Запада, встреченного Россией на линии германского  пулеметного огня в 1914-1917 гг., не было бы непередаваемых конвульсий русской революции с последующей битвой с собственным историческим грузом, обнаруженным революционерами в отсталом косном крестьянстве. Запад, его идеи и практика, его идеологи и апологеты содействовали зарождению в нашем веке нового вида насилия: уничтожить не город или страну, а расу или класс людей. Произошла своего рода этическая революция: ради торжества некой идеи следовало пройти по трупам не только ее противников, но и сомневающихся. Безграничность - фаустовское отношение к жизненным преградам - породила тотальный террор и сделала приемлемой тотальное истребление людских масс, выделяемых по абстрактному признаку. Фаустовской амбицией стало уже не преодоление физических преград, на земле, а титаническое насилие в отношении людей, населяющих эту землю.

Не будем касаться очевидного - огромных бессмысленных  битв двух мировых войн, последующего политического террора в России и Германии, геноцида и варварского  опрощения целых народов. Не будем ориентироваться на "юберменшей", героев фашистской идеологии - социальной или националистической патологии. Обратимся к тем, кто еще "держал факел" западной цивилизации. Весной 1942 г. любимец Черчилля - министр иностранных дел Британии А.Иден настаивал на избрании в качестве целей городов Германии с населением менее 150 тыс. человек, недостаточно охраняемых и, с точки зрения военных целей, второстепенных. "Я за бомбардировку районов рабочего населения в Германии. Я последователь Кромвеля, я верю в "пролитие крови во имя Бога". Террор стал рабом идеи. Западная цивилизация еще раз показала спутницу своего гуманизма. Прометеевский человек проявил фантастические способности не только в борьбе с природой, но и в отстаивании своих идеалов - часть которых была исторически обречена на то, чтобы быть ложной. Потенциал насилия, обнаруженный в западной цивилизации, самым непосредственным образом сказался на отношении Запада к внешнему миру. Современный исследователь признает: "Подъем Запада зависел от применения силы, от того факта, что военный баланс между европейцами и их заморскими противниками менялся в пользу первой стороны... Ключем к успеху Запада между 1500 и 1750 гг. явились изменения в способности вести эффективные боевые действия": дисциплина, организация войск, совершенствование системы транспорта и снабжения, военные изобретения, массовый выпуск военной техники.

Приходится констатировать, что мировая революция вестернизации  не создала мирного глобального  порядка, направляемого аскетичным и всеобъемлющим гуманным рационализмом, лучшим качеством западной цивилизации. "Объединяя все давления, внутренне присущие его собственной динамичной эволюции, революция вестернизации осуществила создание всемирной ассоциации народов, свела, вопреки их воле, в неотвратимую и в высшей степени нестабильную взаимозависимость, характерную взрывоопасным внутренним давлением". Под поверхностным слоем единой науки, коммуникаций и технологии оказался шаткий фундамент, размываемый глубочайшими различиями в культуре. В эру "после идеологии" это различие неизбежно должно было выйти на первый план. Подвергшиеся смертельной опасности в 500-летие вестернизации, подвергшиеся неотвратимому воздействию Запада страны выжили и, более того, обрели ту роковую и центральную значимость, которой никогда не имели прежде. Раньше принадлежность к иным цивилизациям была вопросом различия, родового пятна, ныне - вопрос сути, центральное звено мировоззрения не только стран, но и материков. И на горизонте замаячил спор мировых религий, все более приобретающих роль последнего убежища для тех, кто был отодвинут вестернизаций с пути собственного развития.

Мы живем в  период опасной неустойчивости, раздираемые  лояльностью к своим странам, нациям, регионам и одновременной  абсолютной технологически-информационно-идейной зависимостью от Запада.