Экономико-социологические взгляды Карла Поланьи

     Тем не менее именно благодаря такой фикции становится возможным существование реальных рынков труда, земли и денег. В наши дни они покупаются и продаются на рынке, их спрос и предложение – величины вполне реальные, и все те меры и политика, которые способны помешать складыванию их рынков, неизбежно поставили бы под угрозу саморегулирование системы. Фиктивный характер этих товаров создает жизненно важный для организации общества принцип, который различными способами влияет почти на все общественные институты, а именно, принцип, в соответствии с которым не должны допускаться никакие установления и никакое поведение, препятствующие реальному функционированию рыночного механизма применительно к фиктивным товарам.

     Но  применительно к труду, земле  и деньгам этот постулат не может быть безоговорочно поддержан. Если допустить, чтобы рыночный механизм был единственной направляющей силой, определяющей судьбу человеческих существ, и их естественной средой обитания, или даже хотя бы управлял величиной и использованием покупательной силы, т.е. денег, – это приведет к гибели общества. Дело в том, что мнимый товар «рабочая сила» нельзя отбросить, использовать без разбора или даже не использовать вообще без того, чтобы на повлиять при этом на человеческий индивид, который, помимо всего остального, является носителем этого особого товара. Хоутри усматривает функцию этих рынков в установлении «взаимного соответствия относительных рыночных ценностей всех товаров».

     Введенное Марксом понятие фетишистского  характера стоимости товаров касается меновой стоимости настоящих товаров, и не имеет ничего общего с тем понятием фиктивных товаров, о котором идет речь в данном тексте.

     Используя человеческую рабочую силу, система, между прочим, будет использовать некое физическое, психологическое и моральное целое, именуемое «человек» и прикрепленное к этому ярлыку. Будучи лишенными защитного панциря культурных институтов, человеческие существа погибнут от социальной обнаженности; они умрут как жертвы этого социального сдвига от своих пороков, извращений, преступлений и истощения. Природа распадется на составные элементы; окружающая среда и ландшафты будут разрушены, реки загрязнены, мир на земле подвергнется опасности, потенциал производства продуктов питания и сырья будет уничтожен. Наконец, рыночное управление покупательной силой, т.е. деньгами, будет периодически приводить к ликвидации предприятий, поскольку и недостаток, и избыток денег станут столь же разрушительными для бизнеса, как наводнения и засухи для примитивных обществ. Несомненно, рынки тру-

да, земли  и денег являются необходимыми составляющими рыночной экономики. Но ни одно общество, даже в течение самых коротких отрезков времени, не сможет выдержать последствия функционирования такой системы чисто фиктивных ценностей без соответствующей защиты своей человеческой и природной сущности и системы организации своего бизнеса от разрушительной силы этих сатанинских жерновов.

     Причина крайней искусственности рыночной экономики коренится в том факте, что сам процесс производства специфически организуется в ней в форме купли и продажи. Иного способа организации производства и не может быть в торговом обществе, которое приспосабливает производство под нужды рынка. В эпоху позднего Средневековья промышленные предприятия, производящие экспортную продукцию, создавались богатыми бюргерами, которые непосредственно контролировали их развитие в своих собственных городах. Позже, в эпоху меркантилизма, производство развивали купцы, которые более не ограничивались рамками городов. Это была эпоха «экспансии», когда торговый капиталист снабжал сырьем национальную промышленность, и он же контролировал процесс производства, развивавшийся уже в чисто коммерческой форме. Именно тогда промышленное производство было совершенно определенно почти полностью отдано под руководство купца. Он знал рынок, знал объем и качество существующего спроса, он мог, наконец, обеспечивать поставки, состоявшие в основном из шерсти, натуральных красителей и изредка – ткацких станков или вязальных рам, т.е. товаров, которые использовались в надомном производстве. Если поставки срывались, то это прежде всего било по надомному производителю, поскольку его работа на время прерывалась; но так как дорогое оборудование еще не существовало, то купец ничем особенно не рисковал, беря на себя ответственность за производство. Мощь и размеры это системы росли в течение веков до тех пор, пока в таких странах, как, например, Англия, шерстяная промышленность не стала ведущей отраслью национальной экономики, охватывающей целые районы страны, в которых производство контролировали торговцы сукном. Именно они, осуществлявшие куплю–продажу, одновременно обеспечивали производство – для этого не требовалась какая-то особая, специальная мотивация. Для создания благ не требовалось ни стремления к сотрудничеству и взаимной помощи, ни заботы главы семьи о тех, кто находился на его попечении, ни профессиональной гордости ремесленника за результаты своего труда – ничего, кроме стремления к прибыли, столь знакомого тем людям, чья профессия – покупать и продавать. И вплоть до конца XVIII в. промышленное производство в Западной Европе оставалось простым придатком торговли.

     До  тех пор, пока машина оставалась сравнительно недорогим и неспециализированным инструментом, эта ситуация не менялась. Тот очевидный факт, что надомный производитель за то же время мог  произвести больше продукции, чем раньше, мог побудить его использовать машины для увеличения своих доходов, но сам по себе этот факт не влиял с неизбежностью на организацию производства. Принадлежность дешевой машины работнику или купцу определяла некоторые различия в их социальном положении, и почти наверняка влияла на доходы работника, которые были выше, если он сам владел орудиями труда. Однако это еще не являлось достаточным стимулом для того, чтобы купец превратился в промышленного капиталиста или ограничился ролью кредитора, ссужающего деньгами других купцов. Сбыт товаров приостанавливался редко, большей проблемой продолжало оставаться снабжение сырьем, которое время от времени неизбежно прерывалось. Однако даже в таких случаях потери купца, владевшего машинами, оказывались не очень существенными. К коренному изменению отношения купца к производству привело не появление машин как таковых, а изобретение сложных, а тем самым специализированных машин и оборудования. Хотя новая производственная организация была введена купцом, – факт, который определил все направление процесса исторической трансформации, – лишь использование сложных машин и оборудования привело к появлению заводской системы, а с ней – и к решающему сдвигу в относительном значении торговли и промышленности в пользу последней. Промышленное производство перестало быть придатком торговли, организованным купцом в форме предложений купли и продажи; отныне оно требовало долгосрочных инвестиций и соответствующего риска. Без достаточных гарантий непрерывности процесса производства этот риск был неприемлемо высок.

     Но  чем больше усложнялось промышленное производство, тем быстрее росло  число тех элементов производства, предложение которых надо было постоянно поддерживать. Три из них, конечно, имели особое значение: труд, земля и деньги. В торговом обществе их предложение могло быть организовано единственным образом: через обеспечение возможности купить их. Тем самым они поневоле должны были быть приспособлены для продажи на рынке, то есть стать товарами. Распространение рыночного механизма на эти три элемента производства – труд, землю и деньги, – было неизбежным следствием утверждения заводской системы в торговом обществе. Элементы производства были обречены стать предметами купли–продажи.

     Это превращение было синонимом возникновения  спроса на саму рыночную систему. Как известно, в рыночной экономке прибыль обеспечивается лишь при наличии саморегулирования с помощью взаимозависимых и конкурентных рынков. Поскольку же развитие заводской системы было организовано как часть процесса купли–продажи, то для поддержания самого процесса производства труд, земля и деньги поневоле вынуждены были превратиться в товары. Разумеется, они не могли стать настоящими товарами, поскольку на самом деле они не производятся для продажи на рынке. Но фикция их таким образом обретенного бытия становится принципом организации общества.

     Один  из трех элементов выделяется особо: труд – это технический термин, используемый применительно к тем  человеческим существам, которые не нанимают других людей, но нанимаются сами. Отсюда следует, что организация труда меняется в соответствии с организацией всей рыночной системы. Но поскольку организация труда – всего лишь другое название формы жизни простого народа, то это означает, что развитие рыночной системы неизбежно сопровождается изменениями самой социальной организации. В соответствии с этим все человеческое сообщество постепенно превратилось в придаток экономической системы.

     Достаточно  упомянуть параллель между теми опустошениями, которые принесли Англии огораживания, и той социальной катастрофой, которая последовала за Промышленным переворотом. Прогресс достигается, как  правило, ценой социальных сдвигов в обществе. Если величина этих сдвигов слишком велика, общество может погибнуть в ходе этого процесса. Тюдоры и первые Стюарты спасли Англию от испанской угрозы, когда начали регулировать ход внешнеторгового обмена, так что он стал для Англии вполне сносным, и в дальнейшем смог быть направлен по более созидательному пути. Но ничто не спасло простых англичан от ужасов промышленной революции. Слепая вера в стихийный прогресс овладела сознанием масс, а самые «просвещенные» с фанатизмом религиозных сектантов занялись неограниченным и нерегулируемым реформированием общества. Влияние этих процессов на жизнь народа было столь ужасным, что не поддается никакому описанию. В сущности, человеческое общество могло погибнуть, если бы предупредительные контрмеры не ослабили действие этого саморазрушающегося механизма.

     Таким образом, социальная история XIX в. формировалась под влиянием двух тенденций: развитие рыночной организации применительно к настоящим товарам сопровождалось ростом ограничений на ее применение к фиктивным товарам. В то время, как, с одной стороны, рынки распространились по всей поверхности земного шара, а число товаров, вовлеченных в оборот, выросло в невероятной пропорции, – с другой стороны, различные политические меры и решения были объединены в мощную систему институтов, созданных для ограничения деятельности рынка применительно к труду, земле и деньгам. В то время как формирование мировых рынков товаров, капитала и валютных рынков под эгидой золотого стандарта дало беспрецедентный импульс развитию рыночных механизмов, одновременно проявилось ранее глубоко скрытое движение, противостоящее пагубным проявлениям рыночного контроля за экономикой. Общество само защитило себя от тех опасностей, которые присущи саморегулирующейся рыночной системе – в этом состояла основная отличительная черта исторического развития.