Перевод как коммуникативный акт, коммуникативная установка перевода

— Take even the Chercassians,' he went on, 'as they 
drink their fill of bouza at a wedding or a funeral, the fight begins'.

         Весьма часто при  передаче реалий используются гиперонимические 
(генерализирующие) трансформации, в ходе которых снимаются 
дифференциальные признаки реалий, составляющие их национальную 
специфику. Такое решение может быть мотивировано тем, что 
перенасыщение текста элементами национального колорита может, как 
отмечалось выше, приводить к нарушению адекватности перевода.

Ср. следующий пример:  За неимением комнаты для проезжающих на станции нам отвели ночлег в дымной сакле (Лермонтов)

— As there was no room for travellers at the post house, we were given lodging in a smoky hut.  

Слово hut определяется в "Oxford's Advanced Learner's Dictionary" как a small, roughly made house or shelter.

         В "Большом англо-русском словаре" значение этого слова раскрывается с помощью цепочки синонимов — 'хижина', 'лачуга', 'хибарка'. В то же время в "Толковом словаре русского языка" заимствованное из грузинского сакля 
определяется как 'хижина, жилище кавказских горцев'. Английский 
эквивалент не содержит сам по себе указания на то, что речь идет о жилище 
кавказских горцев, но это опущение восполняется контекстом.

         Для восполнения  лакун в системе номинации  языка перевода широко 
используется и интергипонимический способ перевода реалий, т.е. замена 
одного видового понятия другим в рамках единого родового понятия.

         В переводе американские реалии coroner и inquest приравниваются к 
русским словам следователь и допрос. В американском словаре "The 
Random House Dictionary | of the English language" coroner определяется 
следующим образом: "an officer, as of a county or municipality, whose chief 
function is to investigate by inquest, or before a Jury, any death, not clearly 
resulting from natural causes." Таким образом, речь идет о специальном 
должностном лице, судебном дознавателе ("коронере"), производящем 
дознание с участием присяжных в случае насильственной смерти. 
"Коронер" и "следователь", точно так же как "дознание" и "допрос", — 
это смежные, но не идентичные понятия. "коронер" и "следователь" — 
два видовых понятия в рамках родового "должностное лицо, производящее 
предварительное следствие", а "следствие" и "дознание" — в рамках 
родового понятия "выяснение обстоятельств уголовного дела". Поскольку 
дифференциация этих понятий в данном контексте несущественна, переводчик заменил их близкими, хотя и не тождественными, понятиями культуры воспринимающей среды. При этом он сознательно пошел на некоторые (пусть незначительные) смысловые потери, которые не позволяют рассматривать приведенный выше вариант как полностью эквивалентный оригиналу, хотя и не нарушают охарактеризованных выше условий адекватности.

         В ряде случаев переводчик использует в качестве межкультурного 
соответствия культурные аналоги, занимающие иное место в 
соответствующей системе и отличающиеся рядом существенных 
характеристик, но совпадающие по ряду функциональных признаков, 
релевантных для данной ситуации. В этих случаях перевод сводится к 
замене той или иной культурной, исторической или иной реалии ее 
контекстуальным аналогом:

Alas! we shall never hear the horn sing at 
midnight, or see the pike-gates fly open any more (Thackeray) — "Увы! 
Никогда уже не услышим мы звонкого рожка в полночи и не увидим 
взлетающего вверх шлагбаума". 

         Pike-gate и шлагбаум представляют собой не тождественные реалии 
(pike-gate — турникет на заставе, где взимается подорожный сбор). Однако 
наличие у них функционального инварианта (барьер на дороге) 
обеспечивает их взаимозаменяемость в этом контексте.

         Если в приведенном  выше примере национальная реалия заменяется

нейтральным аналогом (pike-gate — шлагбаум), то в следующем 
примере национальная русская реалия заменяется английской: А что 
касается отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали 
(Достоевский) — As for our fathers and grandfathers, some of them were 
only peasant freeholders. Рус. однодворец (низший разряд служилых людей, 
владевших небольшой землей) и англ, peasant freeholder обнаруживают, 
несмотря на социально-исторические различия, ряд общих, релевантных 
для данного контекста признаков (личная свобода, владение небольшим 
земельным участком, промежуточное положение между крестьянами и 
помещиками).

         Перевод вносит существенные коррективы в прагматические 
презумпции исходного текста. Ведь если отправитель исходного текста 
считает P само собой разумеющимся и, стало быть, известным 
читателю исходного текста, то из этого еще не следует, что данная 
прагматическая презумпция остается в силе и для читателя перевода — 
носителя другого языка и другой культуры.

         Поясняющий перевод  нередко принимает форму развертывания 
усеченного или сокращенного обозначения той или иной реалии:

• ...they had the best pew at the Foundling...(Thackeray)

— "...у них была самая лучшая скамья в церкви воспитательного дома". Foundling в английском тексте представляет собой усеченный вариант Foundling Hospital 'воспитательный дом'. Встречающееся в том же предложении слово pew 
'скамья со спинкой в церкви служит основанием для пресуппозиции о 
существовании в воспитательном доме церкви. Отсюда серия 
развертывающих трансформаций: Foundling 'воспитательный дом' — церковь воспитательного дома. 
 

         Наряду с поясняющим дополнением часто используется поясняющий 
(интерпретирующий) перевод:

—...Я тогда, князь, в третьегодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится (Достоевский)

— "...You see, Prince, I was just running across Nevsky Avenue in my dad's long three-year-old overcoat when she came out 
of the shop and got into her carriage." Здесь бекеша 'старинное долгополое пальто' объясняется как long overcoat.

         Иногда возникает  возможность нахождения сходной  литературной 
аллюзии из другого, хорошо известного иноязычному получателю, 
источника. Этот прием, нередко используемый переводчиками, требует 
предельной осторожности. Ср., например, следующие переводы одного и 
того же отрывка из "Идиота" Достоевского:

...ведь  ты мертвый, отрекомендуйся мертвецом:  скажи, что "мертвому можно все говорить"... и что княгиня Марья Алексеевна не забранит, ха-ха! —

а) перевод советского переводчика Ю.М. Катцера: —...but you're dead, 
you know. Introduce yourself to her дs a dead man and say, "The dead are 
allowed to say anything" — Princess Maria Alekseevna wont scold you ha-ha! 

Здесь Princess Maria Alekseevna сопровождается примечанием 
переводчика: A personage in Wit Works Woe, the celebrated classical 
comedy in verse by Alexander Griboyedov (1795-1829). Roughly, the Russian 
equivalent of Mrs. Grundy; 

б) перевод английского переводчика Д. Магаршака: ...but you're dead — dead introduce yourself as a dead man, tell her, "A dead man may say anything" and that Mrs. Grundy won't be angry, ha-ha! 

         Без пояснения или примечания смысл аллюзии в переводе 
Магаршака часто остается неясным: Подколесин в своем типическом 
виде, может быть, даже и преувеличение, но отнюдь не небывальщина 
(Достоевский) — As a type, Gogol's character Podkolyosin is perhaps an 
exaggeration but he is not by any means a myth.

         В переводе на английский текст используются компенсирующие 
стилистические средства (сленг rubberneck 'наблюдатель, зритель', сленг 
pushover 'легкое дело').

         Как следует из сказанного, переводческие проблемы, связанные  с учетом установки на получателя (перевод реалий, аллюзий, передача 
маркеров стратификационной и ситуативной вариативности), охватывают 
необычайно широкий диапазон переводческих приемов. Здесь наряду с 
традиционными приемами перевода, применяемыми при передаче 
смыслового содержания текста (такими, как субституция, 
гиперонимическая и интергипонимическая трансформации и др.), 
используются и приемы, характерные для передачи прагматических 
аспектов текста, например: замена реалии или аллюзии ее аналогом, 
уточняющее дополнение, поясняющий (интерпретирующий) перевод, 
раскрывающий неясные для конечного получателя пресуппозиции и 
импликации, переводческое примечание и различные виды 
компенсирующего перевода (в том числе межуровневого, например 
заменяющего фонетические маркеры стратификационной и ситуативной 
вариативности лексическими, лексические — синтаксическими и лексико- 
морфологические — стилистическими).  
 

КОММУНИКАТИВНАЯ УСТАНОВКА ПЕРЕВОДЧИКА 

         Выше отмечалось, что переводчик, в особенности  переводчик 
художественного текста, неизбежно привносит в процесс перевода свои 
собственные характеристики. Это сказывается и на этапе интерпретации 
исходного текста, и на этапе создания нового текста на языке перевода. К 
этим характеристикам относится верность переводчика определенной 
культурной, и в частности литературной, традиции, его собственное 
творческое и эстетическое кредо, его связь с собственной эпохой и, 
наконец, та конкретная задача, которую он сознательно или неосознанно 
ставит перед собой.

         Личность переводчика  находит свое проявление в его 
коммуникативных установках. Столкновение этих установок с 
установками автора представляет собой один из парадоксов перевода, 
одну из его сложнейших проблем, решение которой не всегда под силу 
даже величайшим мастерам. Так, И.А. Кашкин приводит поучительный 
пример — попытку Лермонтова перевести на русский язык байроновское 
стихотворение "Farewell": 

These lips are mute, these eyes are dry,

But in my breast and in my brain

Awake the pangs that pass not by,

The thought that ne'er shall sleep again... 
 

В первоначальном варианте лермонтовского перевода выраженные 
"простыми словами простые мысли" Байрона заслонила бурно 
прорвавшаяся сквозь байроновский текст личность переводчика-поэта: 

Уста  молчат, засох мой взор,

Но подавили грудь и ум

Непроходимых  мук собор 

С толпой неусыпимых дум.

 

Видимо, почувствовав, что мощная выразительная  сила этой строфы 
чрезмерно выделяет ее, Лермонтов отверг этот вариант и заменил его 
другим, более простым и приближенным к подлиннику: 

Нет слез в очах, уста молчат, 

От тайных дум томится грудь,

И эти  думы — вечный яд, — 

Им не пройти, им не уснуть. 

         Но и этот вариант  не отвечал тем высоким требованиям, которые 
предъявлял к себе Лермонтов. Оценивая решение поэта не включать это 
стихотворение в отобранные им для печати как проявление "высокого 
сознания ответственности перед автором и читателями", И. А. Кашкин 
пишет: "Сначала он утверждал свою волю — не получилось как перевод, 
потом подчинил себя автору — не прозвучало для него как поэзия".

         Ярким примером ориентации переводчика на литературную традицию, 
влияния на его творчество его собственного эстетического кредо и канонов 
эпохи могут служить поэтические переводы В. А. Жуковского, одной из 
самых ярких личностей в истории русского художественного перевода. 
Роль переводов В.А. Жуковского в истории русской культуры широко 
известна. Например, по словам В. Г. Белинского, "мы через Жуковского 
приучаемся понимать и любить Шиллера как бы своего национального 
поэта, говорящего нам русскими звуками, русской речью...".

         Свои взгляды на соотношение двух названных выше аспектов 
художественного перевода — верность оригиналу и проявление 
собственного творческого "я" — Жуковский выразил достаточно точно: 
"...переводчик стихотворца есть в некотором смысле сам творец 
оригинальный. Конечно, первая мысль, на которой основано здание 
стихотворное, и план этого здания принадлежат не ему... но, уступив это 
почетное преимущество оригинальному автору, переводчик остается 
творцом выражения".

         Именно стремлением  к этому идеалу и обосновывалось право переводчика- романтика на собственное творчество. Может быть, именно в стремлении к творческой эмпатии заключена разгадка того, что с наибольшей силой талант Жуковского, этого, по словам A.C. Пушкина, "гения перевода", 
проявился именно в переводах из наиболее созвучных ему авторов — 
поэтов романтического направления.

         Здесь обращают на себя внимание вставленные в шиллеровский 
текст слова, призывающие к покорности и терпению, выдержанные, по 
словам И.А. Кашкина, в "духе смиренномудрия", чуждом и Шиллеру и 
Древней Греции.

         Еще более заметны  целенаправленные отклонения от оригинала  в 
переводе "Шильонского узника" Байрона. Рассмотрим некоторые 
характерные изменения, которым подвергается текст Байрона в переводе 
Жуковского. В самом начале повести ее герой Франсуа Бонивар, 
швейцарский гуманист, участник борьбы граждан Женевы против 
герцога Савойского, говорит о себе: 

Му Jimbs are bowed, though not with toil,

But rusted with a vile repose,

For they have been a dungeon's spoil,

And mine has been the fate of those

То whom the goodly earth and air