Александр Григорьевич Столетов

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Александр Григорьевич  Столетов (1839...1896) известен многими  своими научными достижениями. Его  работы по намагничиванию железа превратили электротехнику из науки эмпирической в теоретическую. Большой вклад в электротехнику внесли также его труды, посвященные разработке системы единиц для электрических измерений.

На основе исследованного ученым явления фотоэффекта были созданы фотоэлементы, которые несут  службу на заводах и фабриках, сортируя и считая продукцию, управляя прокатными станами и плавкой металла, читая  чертежи и изготовляя по ним детали. Фотоэлементы превратили немое кино в звуковое, сделали возможным фототелеграф, работают в различных автоматических устройствах (например, в метро).

Вакуумная установка  Столетова для изучения электрических  явлений в разреженных газах  стала прообразом электронной лампы, которая совершила подлинную  революцию в электротехнике. Радиоприемники и радиопередатчики, рентгеновские  аппараты и газоразрядные трубки, радиолокаторы и электронные  микроскопы, телевизоры и электронно-вычислительные машины – вот далеко не полный перечень того, что стало возможно благодаря  пионерским трудам русского ученого.

Но А.Г. Столетов вошел в историю отечественной  и мировой науки не только как  великий физик. Он также – выдающийся пропагандист научных знаний, популяризатор  и просветитель.

Столетова называли мастером лекции. Учившийся у него профессор Б.М. Житков впоследствии вспоминал: «Если бы застенографировать его лекцию, она с первого до последнего слова не нуждалась бы в редакционных поправках. Слушателям казалось, что Столетов читает им лекцию по очень хорошему учебнику». Они  не знали, чего стоила А.Г. Столетову  эта отточенность, эта безукоризненность лекций. До поздней ночи горит свет в кабинете. Александр Григорьевич просматривает последние научные журналы, книги, делает выписки, продумывает план будущей лекции. Слушателям должны быть сообщены самые последние сведения.

В качестве популяризатора науки Столетов выступал, по словам Тимирязева, «уж не двигателем науки, а ее насадителем в России». Это  тем более верно, что ученый не только вел большую научно-исследовательскую  работу и преподавал в университете, он также был активным членом Общества любителей естествознания: читал  публичные лекции в Политехническом  музее, печатал научно-популярные статьи в общедоступных журналах, неутомимо  пропагандировал научные знания. Он хотел приобщить к науке  как можно больше людей. За эту  просветительскую деятельность ученый был награжден золотой медалью  Общества.

Столетов всегда тонко чувствовал специфику аудитории  и сообразовывался с ее уровнем. Его лекции отличались и по содержанию и по языку в зависимости от образования и профессиональной подготовки тех, кто его слушал. Если для студентов университета Александр  Григорьевич читал несколько  академично и в его лекциях  преобладали абстрактность, обобщенность, терминологичность, то, выступая перед широкой публикой, он чаще использовал образ, интересную цитату, необычные сравнения и параллели.

Лекции Столетова  поражали слушателей глубиной, логичностью  и последовательностью изложения, были четкими и композиционно  простыми. Ученый знал, что лекция строится как художественное произведение. В  ней должны быть завязка, развитие сюжета, кульминация и развязка. Примером такой композиционно построенной  лекции может служить его выступление  в Московском обществе любителей  художеств на тему «Леонардо да Винчи  как естествоиспытатель». Вся лекция построена на сопоставлении двух гениальных людей – Леонардо да Винчи и Гёте. Это сравнение  жизни и творчества двух великих  мыслителей, которое Столетов делает в пользу Леонардо Да Винчи, и является стержнем лекции.

Вот небольшой отрывок  из этого интересного сообщения.

«Общие черты, которые  я хочу наметить на первом плане, касаются как физической и духовной природы  двух великих людей, так и внешних  обстоятельств их жизни...

Леонардо, как и  Гёте, описывают как редкого красавца, как счастливо развитую физическую организацию. Леонардо, как и Гёте, весь свой век занят всевозможными вопросами знания и искусства, и нет предмета, которому бы он не посвятил внимания с характеризующими его жаром и успехом. Попеременно – то первый скрипач и импровизатор у Людовико Сфорца... то архитектор и главный инженер... при Чезаре Борджиа, то придворный живописец короля Франсуа I, – Леонардо и по внешнему своему положению представляется истинным Прометеем; по объему своих занятий он еще универсальнее, чем министр веймарского герцога. Тот и другой зато холодны и индифферентны к вопросам политики и с бесстрастностью, за которую получали немало упреков, относятся к бедственным судьбам отечества и там и здесь подвергавшегося чужеземному (именно – французскому) нашествию. Упреки едва ли законны в применении к людям такого калибра; они стояли целой головой выше своих современников и не могли не чувствовать, что их дело переживет славу Карлов VIII и даже Наполеонов...

Есть и общие  черты у двух эпох, черты и крупные  и мелкие. Там и здесь повседневная жизнь и узкие местные происшествия рисуются на фоне зреющего великого переворота в области идей и общественных отношений – переворота, который  в одном случае мы называем Ренессансом  и Реформацией, в другом – Революцией».

Строя выступление  по определенному плану, Александр  Григорьевич большое значение придавал началу, первым словам, «завязке». Таковы, например, первые фразы лекции о  газах: «Истекший год начался  на Западе поразительным завоеванием  в области физических наук: 10 января н. с. 1878 года (29 декабря 1877) на земле  впервые увидели твердый водород. Этот легчайший из газов, этот газ  по преимуществу, всех упорнее сопротивлявшийся сжижению, – потек жидкой струей, посыпался, как дробь. Незадолго  перед тем удалось сгустить и  заморозить остальные упорные или  постоянные газы – кислород и азот, составные части воздуха. Название постоянный газ утратило свой точный смысл; всякий газ, при достаточном  давлении и достаточном холоде, становится жидким, а потом твердым телом».

А вот начало другой лекции, о резонансе: «Всякий знает, что стекла окон порою дребезжат  от некоторых звуков улицы, не откликаясь на другие. Сильной и выдержанной  нотой своего голоса певец может  разбить стакан, приведя его в  сильную вибрацию».

Столетов знал, что  конец выступления должен быть так  же продуман, как и начало. Входя  в аудиторию и зная свое первое слово, лектор должен знать и последнее.

Вот концовка уже  упоминавшейся лекции о Леонардо да Винчи: «...Тот «союз» (между наукой и искусством. – В.Л.), который Шиллеру казался преждевременным, был живым и доступным идеалом для Леонардо.

Быть может, эта  двойственность натуры, это стремление к двум целям во имя их нераздельности невыгодно отозвались на художественном творчестве Винчи со стороны количественной; думаю, что в смысле качества творений ученый не повредил художнику...

Как бы то ни было, живое  чувство необходимости этого  слияния проникает всю деятельность нашего художника: вся она есть попытка  совместить дух точного знания с  даром творчества в искусстве. Понимать, чтобы любить, – понимать, чтобы  творить: таков его девиз. «Художники, прежде всего изучайте науку». Таковы подлинные слова Леонардо, таков завет, вытекающий из всей жизни творца Джоконды и Тайной Вечери».

Вопросы соотношения, связи между наукой и искусством в творчестве ученого волновали  Столетова, и он периодически возвращался  к этой теме. Например, в своем  выступлении на заседании Московского  математического общества, посвященном  памяти скончавшейся незадолго до этого  Софьи Васильевны Ковалевской, он подчеркнул, что она увлекалась одновременно и математикой и литературой и, помимо математических трудов, писала также повести, стихи и драматические произведения.

Сообщения ученого  всегда были насыщены множеством фактов, помогающих раскрыть неясные и спорные  положения, тему лекции. Он цитирует Аристотеля, Декарта, Бэкона и других известных  ученых, знакомит слушателей с работами русских исследователей, внесших наибольший вклад в развитие данной области знания воссоздает исторический фон эпохи. Вот, например, как Столетов в речи «Жизнь и личность Ньютона», прочитанной на совместном заседании Общества любителей естествознания и Московского математического общества, рисует время, в которое появился на Земле этот великий английский ученый.

«Исаак Ньютон –  или, как называют его англичане, сэр Айзэк Ньютон – родился 25 декабря 1642 г. (5 января 1643 г. по новому стилю) в Вульсторпе, деревне близ городка Грантам, в Линкольншире (восточная Англия), – почти год спустя после смерти Галилея, почти сто лет по смерти Коперника. Это было в последние годы Тридцатилетней войны – за несколько месяцев до восшествия пятилетнего Людовика XIV на французский престол, за семь лет до казни Карла I в Англии. Чтобы охарактеризовать научный горизонт этой эпохи, скажем, что то был год знаменитого опыта Торричелли (изобретение барометра) – начало жарких споров о пустоте, еще раз подорвавших авторитет средневековой схоластики. Бэкон умер 16 лет назад; Декарт... приближался к апогею своей славы, Локк был 10-летним мальчиком, а Лейбниц – впоследствии соперник Ньютона – родился тремя годами позже. Паскаль (19 лет), Бойль (15 лет), Гюйгенс (13 лет) переживали годы юности или отрочества».

Другая лекция Столетова, посвященная величайшему ученому  «Ньютон как физик» может служить  образцом спокойного, точного, логически  строгого изложения научных достижений гениального англичанина. В ней, в частности, Столетов рассказывает о том, почему и как Ньютон открыл состав белого света и разработал учение о смешении цветов.

«Поводом к опытам с призмой послужили Ньютону  работы по приготовлению телескопов, для которых он сам шлифовал стекла. Стекла со сферическими поверхностями  не дают вполне ясных изображений  предметов. Прежде думали, что это  зависит исключительно от формы  их, благодаря которой лучи, проходящие у краев стекла, сходятся несколько  ближе к стеклу, чем лучи центральные. Декарт доказывал вычислением, что, давая стеклу другие формы, можно  свести все лучи, из одной точки  вышедшие, в одну же точку. Ньютон пытался  осуществить такое стекло, но, находя в нем мало преимуществ перед сферическим, заподозрил, что есть другой источник неясности изображения. Опыт с призмой подтвердил эту счастливую догадку.

Сущность опыта  весьма известна. Сделав круглое отверстие в оконном ставне и затемнив комнату, Ньютон пропустил на призму луч солнца и получил на противоположной стене изображение, которое назвал солнечным спектром... Из спектрального пучка лучей он выделил одну часть, например, красную, задержав остальное экранами, и пустил ее на другую призму, чтобы посмотреть, как этот одноцветный луч преломится вторично. Делая это порознь с лучом красным, желтым и пр., Ньютон убедился, что они преломились неодинаково...

Этими простыми опытами  был пролит свет на явление. Вот причина, почему первая призма разбросала белые  лучи в виде цветного веера. Эти красные, желтые и другие лучи были в составе  белого пучка: смесь их и составляла то, что мы зовем белым цветом; но, встретив призму, которая неравно  отклонила их от прежнего пути, они  разошлись и дали на экране ряд  отдельных цветных изображений  солнца. Собрав эти цветные лучи опять вместе, мы опять получим  белый свет. Соединяя не все лучи, получим вообще луч цветной. Учение о смешении двух или более цветов также разработано Ньютоном...

Установив сложность  белого луча, он понял, что в ней-то и лежит главная причина неотчетливости изображений, даваемых оптическими  стеклами. Считая этот недостаток неустранимым (впоследствии найдено, что ослаблять  его мы можем), Ньютон отказался от телескопов со стеклами и обратился  к употреблению зеркал. Так возник собственноручно сделанный им (1671 г.) первый рефлектор (отражательный  телескоп), который хранится в библиотеке Королевского общества».

Как бы между прочим Столетов сообщил, почему и как Ньютон изобрел телескоп-рефлектор. Напомнив, что «скромный опыт Ньютона разросся в целую науку о спектре», Столетов заканчивает свою лекцию такими словами: «Следуя за этими успехами науки о спектре, мы видим, как малый ручеек становится мощной рекой, река – морским течением, и оно несет нас по тому океану неизведанного, о котором мечтал умирающий мыслитель. А у истоков реки навеки записано все то же незабвенное имя – имя Исаака Ньютона».

Столетов выступал также с лекциями и статьями, посвященными Г.Р. Кирхгофу, Г.Л. Гельмгольцу и  другим ученым.

Публичные выступления  А.Г. Столетова всегда проходили  при большом стечении народа, потому что все знали: сообщение им будет делать первый физик России, ученый с мировым именем, основатель школы русских физиков.

Ученик Столетова  профессор физики А.П. Соколов так  рассказывает об одной из лекций: «По возвращении в Москву (в 1889 г. Столетов участвовал в работе II Международного конгресса электриков в Париже. – В.Л.) Александр Григорьевич получил из С.-Петербурга приглашение от распорядительного комитета VIII съезда русских естествоиспытателей и врачей прочесть лекцию на одном из общих собраний съезда; Александр Григорьевич откликнулся сочувственно на этот призыв и принялся за речь. Предметом ее он избрал трудный вопрос, выдвинутый снова на очередь недавними блестящими открытиями Герца, вопрос о тождестве волн света и электричества. Александр Григорьевич мастерски справился с этой задачей... Всем присутствовавшим на VIII съезде естествоиспытателей в Петербурге, вероятно, памятно публичное заседание 3 января 1894 г., когда двухтысячная толпа, собравшаяся на это заседание, с затаенным дыханием внимала этой речи маститого русского ученого, речи, произнесенной звучным, прочувственным голосом; памятен также им и тот взрыв восторга, который овладел этой очарованной толпой по окончании речи, и те шумные рукоплескания, которыми долго после того оглашалась зала... С тех пор слава Александра Григорьевича Столетова как блестящего оратора и образцового популяризатора непоколебимо утвердилась во всей интеллигентной России».

Об этой же лекции К.А. Тимирязев вспоминал: «Всем, конечно, памятна та овация, которая была сделана А. Г. на последнем общем заседании съезда: громадная зала благородного собрания в течение нескольких минут дрожала от аплодисментов двух тысяч русских ученых, руководившихся единодушным желанием выразить чувства благодарного уважения неутомимому ученому за все, что им было сделано для русской науки, для русского просвещения».