А.С.Пушкин: краткий очерк жизни и творчества

1828 г. оказался  временем переоценки собственной  жизни: «И с отвращением читая  жизнь мою, // Я трепещу и проклинаю, // И горько жалуюсь, и горько  слезы лью, // Но строк печальных  не смываю» («Воспоминание»). Эта  переоценка была настолько глубокой, что временами повергала Пушкина  в отчаянье: «Дар напрасный, дар  случайный, // Жизнь, зачем ты мне  дана? // Иль зачем судьбою тайной // Ты на казнь осуждена? // Кто  меня враждебной властью // Из  ничтожества воззвал,// Душу мне  наполнил страстью, // Ум сомненьем  взволновал?..// Цели нет передо  мною:// Сердце пусто, празден ум, // И томит меня тоскою // Однозвучный  жизни шум». На эти стихи, как  известно, откликнулся митрополит  Филарет: «Не напрасно, не случайно // Жизнь от Бога мне дана, // Не без воли Бога тайной // И  на казнь осуждена. // Сам я своенравной  властью // Зло из темных бездн  воззвал, // Сам наполнил душу страстью, // Ум сомненьем взволновал. // Вспомнись  мне, забвенный мною! // Просияй  сквозь сумрак дум, // И созиждется  Тобою // Сердце чисто, светлый  ум». Пушкин отвечал, признавая  правоту Филарета: «В часы забав  иль праздной скуки,// Бывало, лире  я моей // Вверял изнеженные звуки  // Безумства, лени и страстей.// Но и тогда струны лукавой  // Невольно звук я прерывал, // Когда твой голос величавый  // Меня внезапно поражал.// Я лил  потоки слез нежданных, // И ранам  совести моей // Твоих речей благоуханных // Отраден чистый был елей.// И  ныне с высоты духовной // Мне  руку простираешь ты,// И силой  кроткой и любовной // Смиряешь  буйные мечты.// Твоим огнем душа  палима, // Отвергла мрак земных  сует,// И внемлет арфе серафима // В священном ужасе поэт».  Во второй половине 1820-х гг. пушкинский  романтизм все чаще окрашивается  религиозно: уже ода 1826 г. «Пророк», ориентированная на Книгу Исайи,  от начала и до конца строится  на церковнославянском языковом  материале; в дальнейшем библеизмы  и библейские сюжеты все чаще  проникают в самые разные произведения  Пушкина – от «Медного Всадника»  и «Анджело» до стихотворений  «Мирская власть» и «Отцы пустынники  и жены непорочны...». 

В 1829 г. Пушкин предпринимает  попытку изменить свою жизнь: испытывая  судьбу, он отправляется в путешествие  на Кавказ, не имея ни разрешения властей, ни продуманного плана. Он не просто путешествует, он по крайней мере однажды участвует  в боевых действиях – 14 июня 1829 г., ухватив пику одного из убитых казаков, Пушкин, в гражданском платье, в  цилиндре на голове, но одушевленный отвагой  устремился против неприятельских всадников. Погибнуть тогда ему было не суждено  и он вернулся, привезя из поездки  дневник, на основе которого позднее  напишет «Путешествие в Арзрум»  и наброски так и оставшейся незавершенной  поэмы «Тазит», замысел которой  сформировался в контексте размышлений  о христианском миссионерстве на Кавказе и милосердии как основе христианства. 

Конец 1820-х годов  – начало пушкинской прозы. Первый значительный опыт, роман «Арап Петра  Великого», остался незаконченным. «Повести Белкина» стали попыткой пересмотра всей традиции новой русской прозы. Если ранее и Карамзин, и Жуковский, и Бестужев-Марлинский стремились (пусть  и в разной степени) поэтизировать  прозу, насыщая повествование перифразами, иносказаниями, почерпнутыми из лирики метафорами и сравнениями, то Пушкин стремился к максимально последовательному  разграничению поэтического и прозаического  стилей, в пределах последнего стремясь к лаконизму и простоте выражения. Существенно и другое: под пером Пушкина русская проза насыщалась новыми жанровыми ассоциациями и, например, бытовой, исторический и литературный анекдот входил в нее вместе с элементами традиционных новеллы и романа. 

Пребывание Пушкина  в Петербурге, откуда до конца жизни  он выезжал лишь несколько раз, было отмечено драматической литературной борьбой, которая велась, по меньшей  мере, на два фронта, и имела принципиальный смысл. С одной стороны, это была борьба с таким ярким представителем демократической (а вместе с тем  и официальной) журналистики, каким  был один из друзей Рылеева в прошлом  и нынешний тайный корреспондент III отделения и издатель влиятельной  газеты «Северная пчела» Фаддей Булгарин. Пытаясь скомпрометировать «литературных  аристократов», он напоминал благодарным  читателям о том, что африканский  прадед Пушкина был некогда выкуплен за бутылку рому, распространял сведения о заискивании Пушкина перед  сильными мира сего, а заодно печатал  беспристрастные разборы пушкинских произведений и в разборах этих с  сожалением констатировал «совершенное падение» дарования некогда первого  поэта России. Пушкин отвечал Булгарину  сатирическими стихами и памфлетами, но ответы эти ничего не изменили: публика  восхищалась фантастически бездарными историческими романами Булгарина  и уже потому принимала его  сторону. Пушкин же, прекрасно отдавая  себе отчет в последствиях, не уставал  дразнить своих демократически настроенных  читателей: в 1830 г. он пишет обращенное к князю Н.Б. Юсупову послание «Вельможе», в котором бегло набрасывает  идеальный образ аристократической  культуры предреволюционной Европы. В этих стихах современники захотели увидеть не оппозицию революции  и демократическому движению, а желание  льстить сильным мира. Конечно, Пушкин не пытался опровергать это мнение. Осенью 1831 г. оно, между тем, упрочилось еще более, после выступления  Пушкина с одой «Клеветникам России»; резко осудили эти стихи Вяземский  и Н.И.Тургенев; в московском обществе, кажется, только Чаадаев и Д. Давыдов  открыто выступили на стороне  Пушкина. Толки об «искательстве» Пушкина  обобщит знавший его в Москве и в Петербурге в 1826-1829 гг. польский поэт Адам Мицкевич. В приложении к  третьей части его поэмы «Дзяды» (1832) Пушкин найдет стихотворения «Памятник  Петру Великому» и «Русским друзьям»; в первом из них Мицкевич припишет Пушкину либеральный монолог  с пророчеством о крушении тирании, а во втором выскажет несколько резкостей  о его моральной деградации и  политическом ренегатстве: «<...> службой, орденом обесчещен, // Душу свободную  навеки продал на милость царю // И  сегодня на порогах его бьет поклоны. // Может, платным языком триумф его  славит // И радуется страданиям своих  друзей, // Может, в отечестве моем истекает моею кровью // И перед царем, как заслугами, хвалится проклятьем». Книгу Мицкевича Пушкину привез из-за границы С.А.Соболевский, давний приятель обоих поэтов, и, видимо, для  того, чтобы сделать пилюлю еще  более горькой, на титульном листе  написал: «А.С.Пушкину, за прилежание, успехи и благонравие». Пушкин отвечал Мицкевичу  в стихотворении «Он между  нами жил...». 

Но именно в 1830-е  годы, когда литературная репутация  Пушкина приметно упадала, он создает  свои главные вещи. 

Осень 1830 г. Пушкин проводит в родовом имении селе Болдино  Лукояновского уезда Нижегородской  губернии. В это время завершен основной текст «Евгения Онегина», написаны «Повести Белкина», «Скупой  рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы», «Дон Жуан», «Сказка  о попе и о работнике его  Балде», «История села Горюхина», «Домик в Коломне», около тридцати лирических стихотворений. 

Через три года – поездка на Урал и вторая «болдинская  осень»: «Медный Всадник», «Анджело», «Пиковая Дама», «История пугачевского бунта», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о мертвой царевне  и о семи богатырях», «Осень». 

1836 год: печатается  роман «Капитанская дочка», оказавшийся  итоговым, в котором был предпринят  опыт сложной игры на границе  литературы в собственном смысле  и т.н. «литературы факта», сложная  система эпиграфов позволяла  актуализировать литературную традицию XVIII в.; эти эпиграфы (частью придуманные  Пушкиным) обрамляют романтический  сюжет в духе Вальтера Скотта  и, в сущности, представляют собой  систему мотивировок поведения  героя с его приверженностью  традиционной морали; в результате  возник своеобразный манифест  «либерального консерватизма»: либеральная  идея личности приписывается  носителю идеи государственного  служения, консерватору и монархисту, который погибнет, но не присягнет  «злодею». Идеальный герой русской  литературы XVIII в., включенный в сюжет  романтического исторического романа, – вот, кажется, формула «Капитанской  дочки», найденная Пушкиным на  пути от романтизма к «классицизму»  XVIII в. 

Все это –  в то время, когда даже искушеннейший  Вяземский начинает разделять общее  мнение об упадке Пушкина-художника; через  несколько лет Вяземский провозгласит первым поэтом эпохи Бенедиктова. Другой кумир русской публики – Нестор Кукольник. Пушкин все это видит, но ему остается лишь произносить  эпиграммы: «А что, ведь у Кукольника есть хорошие стихи? Говорят, что  у него есть и мысли». Конечно, это  лишь давало повод заподозрить Пушкина  в неуважении к истинным талантам. 

18 февраля 1831 г. Пушкин женился на Наталье  Николаевне Гончаровой; венчание  состоялось в храме Святого  Вознесения на Царицынской улице.  Во время венчания Пушкин нечаянно  задел за аналой и уронил  крест; одно из обручальных  колец упало на пол. Выходя  из церкви он произнес: «Все  это дурные знаки». Предчувствию  суждено было оправдаться через  пять с небольшим лет. Семейное  счастье осложнялось бедностью,  долгами, неустроенностью быта. В  1836 году Наталья Николевна должна  будет закладывать свои личные  вещи, чтобы свести концы с  концами: жизнь в Петербурге, который  Пушкин не решался оставить, требовала  слишком больших расходов. Впрочем,  эта прозаическая сторона жизни  никогда не заставляла Пушкина  слишком серьезно к ней относиться. 

В последние  годы одиночество Пушкина лишь усиливается. В январе 1831 г. умирает Дельвиг, ближайший  друг Пушкина, и Пушкин впервые начинает говорить о собственной близкой  смерти. В «Осени» 1833 г. образ корабля  и знаменитый вопрос «Куда ж нам  плыть?» двузначны: они могут восприниматься не только как указание на попытку  выбрать литературную тему и жизненный  путь, но и как размышления о  необходимости выбирать между жизнью и смертью: в европейской эмблематической  традиции корабль, входящий в гавань, часто символизировал смерть и жизнь  вечную. 

Пушкин по привычке выбирал жизнь. А жизнь его, между  тем, заканчивалась. Начиная с осени 1835 г. француз на русской службе кавалергард  Жорж Дантес начинает почти открыто  ухаживать за женой Пушкина. Она  же, не будучи искушенной в светской жизни, не умела вести себя сообразно  возникшей ситуации. Дело неумолимо  шло к трагической развязке и  вмешательство Жуковского и Николая I могло ненадолго отстрочить эту  развязку, но не отменить ее. Незадолго  до последней дуэли Пушкина даже ближайшие к нему люди, такие, как  Вяземский, отвернулись от него. В  самом деле, трагедия Пушкина, кровавая развязка всей истории в значительной мере была связана с его изоляцией  в обществе и даже в дружеском  кругу: если Пушкин полагал поведение  Дантеса оскорбительным, то ближайший к Пушкину круг людей видел в салонном «волокитстве» Дантеса лишь дань обычаям, не выходящую за рамки светских приличий. Именно возможность принципиально разных оценок поведения Дантеса, можно полагать, и вызвала неоднозначное отношение к нему петербургского общества до и после дуэли. Любопытно, что П. П. Вяземский в 1880 году в статье «Александр Сергеевич Пушкин. 1826 – 1837» подчеркивал «необъяснимость» поведения Пушкина перед дуэлью: «Кн. П. А. Вяземский и все друзья Пушкина не понимали и не могли себе объяснить поведение Пушкина в этом деле. <... > 25-го января Пушкин и молодой Гекерн с женами провели у нас вечер. И Гекерн и обе сестры были спокойны, веселы, принимали участие в общем разговоре. В этот самый день уже было отправлено Пушкиным барону Гекерну оскорбительное письмо. Смотря на жену, он сказал в тот вечер: «Меня забавляет то, что этот господин забавляет мою жену, не зная, что его ожидает дома. Впрочем, с этим молодым человеком мои счеты сведены». Итак, не Дантес, а Пушкин ведет себя странно, необъяснимо, неправильно, не так, как, по мнению мемуариста, следует. Читаем дальше: «Отец мой <... > употребляет неточное выражение, говоря, что Гекерен афишировал страсть: Гекерен постоянно балагурил и из этой роли не выходил до последнего вечера в жизни, проведенного с Н. Н. Пушкиной. Единственное объяснение раздражения Пушкина следует видеть не в волокитстве молодого Гекерена, а в уговаривании стариком бросить мужа. Этот шаг старика и был тем оскорблением для самолюбия Пушкина, которое должно было быть смыто кровью. Старик Гекерен был человек хитрый, расчетливый еще более, чем развратный; молодой же Гекерен был человек практический, дюжинный, добрый малый, балагур, вовсе не ловелас, ни Дон - Жуан, и приехавший в Россию сделать карьеру. Волокитство его не нарушало никаких великосветских петербургских приличий. Из писем Пушкина к жене, напечатанных в «Вестнике Европы», можно даже заключить, что Пушкину претило волокитство слишком ничтожного человека». Так П. П. Вяземский поправлял «неточный» отзыв своего отца о Дантесе. Но нельзя не отметить, что и сам князь Петр Андреевич в конце жизни существенно изменил свое отношение к Дантесу. В 1873 г. Вяземский писал: «Дантес был виноват перед Пушкиным, как и многие виноваты во всех слоях общества, как и сам Пушкин бывал не раз виноват: т. е. Дантес волочился за замужнею женщиною. Участвовал ли он в подметных письмах, это осталось неизвестным, да и всего вероятнее, что не участвовал, потому что никакой пользы в этом иметь не мог. Известное же письмо Пушкина к Гекерену <...>, исполненное самых невыносимых ругательств для Дантеса таково, что <... > Дантес <... > по обычаям существующим в обществе, <...> не мог не вызвать Пушкина». 

Нам же остается сообщить немногое. 27 января на Черной речке в пять часов поплудни состоялась дуэль Пушкина и Дантеса. Дантес был легко, а Пушкин смертельно ранен  и скончался, причастившись и  простившись с друзьями, 29 января в третьем часу пополудни. 

Список литературы 

Анненков П.В. Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина // Пушкин А.С. Сочинения. Т. 1. СПб., 1855. С. 1- 432 

Благой Д. Творческий путь Пушкина (1826 – 1830). М., 1967 

Бонди С.М. О Пушкине. М., 1978 

Вацуро В.Э. «Северные  цветы»: История альманаха Дельвига – Пушкина. М., 1978 

Вацуро В.Э. Записки  комментатора. СПб., 1994 

Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М., 1941 

Винокур Г.О. «Борис Годунов» // Пушкин <А.С.> Полн. собр. соч. Т. VII. <М.; Л., 1935> С. 385-505 

Гиллельсон М.И. Молодой Пушкин и “арзамасское братство”. Л., 1974 

Гиллельсон М.И. От “арзамасского братства” к  пушкинскому кругу писателей. Л., 1977 

Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976 

Лотман Ю.М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки. 1960-1990. «Евгений Онегин»: Комментарий. СПб., 1995 

Модзалевский  Б.Л. Библиотека А.С.Пушкина (Библиографическое  описание) / Отд. оттиск из изд. «Пушкин  и его современники», вып. IX-X. СПб., 1910 

Набоков В. Комментарий  к роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998 

Непомнящий В.С. Поэзия и судьба: Над страницами духовной биографии Пушкина. М., 1987 

Пушкин <А.С.> Письма. Т. I. 1815-1825 (Ред. и примечания Б.Л.Модзалевского). М.; Л., 1926; Т. II. 1826-1830 (Ред. и примечания Б.Л.Модзалевского). М.; Л., 1928; Т. III. 1831-1833 (Ред. и примечания Л.Б.Модзалевского). Л., 1935; Пушкин: Письма последних лет. Л., 1969 

Пушкин <А.С.> Полн. собр. соч.: Т. 1-17 <М.; Л., > 1936-1959 

Пушкин <А.С.> Полн. собр. соч. Т. VII. <М.; Л., 1935> 

Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В десяти томах / Изд. третье. М., 1962-1965 

Пушкин А.С. Медный Всадник / Издание подготовил Н.В.Измайлов. Л., 1978 

Пушкин в воспоминаниях  современников / Изд. третье, дополненное. Т. 1-2. СПб., 1998 

Разговоры Пушкина / Собрали Сергей Гессен, Лев Модзалевский. М., 1929