"Сестра моя- жизнь." Пастернак

«Сестра моя - жизнь»

Книга «Сестра моя — жизнь» — вторая (после «Поверх барьеров») книга  стихотворений Пастернака. Стихотворения, которые собраны в ней, объединены общей идеей, общими образами. Книга имеет собственную композицию: вступление, основную часть, состоящую из нескольких циклов, и « послесловие. Интересно, что во многих своих произведениях Пастернак идет от музыки; это особенно характерно для данной книги (и следующей за ней — «Темы и вариации») и заметно в одновременном присутствии одних и тех же образов в разных стихотворениях («Девочка» и «Душистою веткою машу-чи…», «Балашов» и «Давай ронять слова…»), причем в первом образ как бы заявляется, задается, получает свое развитие и разрешение. В первую очередь интересно в стихотворении «Про эти стихи», где представлено мироощущение лирического героя книги.

В кашне, ладонью заслонясь;

Сквозь  фортку крикну детворе:

«Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?»

Здесь проявляется свойственное Пастернаку отношение к истории; он воспринимает себя и мир принадлежащими истории, как «второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление  смерти с помощью явлений времени  и памяти» («Доктор Живаго») лирический герой воспринимает себя как звено  времени; он «вечности заложник/ У времени в плену». Связь поколений и миров проявится еще в одном стихотворении книги — «Давай ронять слова…». Интересно стихотворение «Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе…», давшее название всей книге. В нем суть восприятия истории лирическим героем — равенство всех предметов и существ мира в ней.

Что в мае, когда поездов расписанье,

Камышинской веткой читаешь в купе,

Оно грандиозней Святого писанья

И черных от пыли и бурь канапе.

Это стихотворение — концентрация мироощущения лирического героя; здесь заявлено равенство человека и жизни, человека и мира, жизни и мира. Все сотворенное  кем бы то ни было имеет право  на существование; вещь сотворена, следовательно, вместе со своим возникновением она  вошла в историю и стала  равна ей. В первый раз природа  как реальное проявление жизни мира изображается в стихотворении «Плачущий  сад». Здесь заметен переход от ада к самому лирическому герою:

Ужасный! — Капнет и вслушивается,

Все он ли один на свете. Мнет ветку в  окне, как кружевце,

Или есть свидетель…

К губам поднесу и прислушаюсь,

Все я ли один на свете…

Природа становится средством приобщения к  истории.

В связи с образом сада можно  рассмотреть стихотворения «Зеркало»  и «Девочка»; интересно, что вначале  стихотворение «Зеркало» носило название «Я сам».

Дорожкою  в сад, в бурелом и хаос

К качелям бежит трюмо…

Огромный  сад тормошится в зале

В трюмо — не бьет стекла!

Отождествление  себя с садом становится для лирического  героя средством самовыражения; сад, как мир, характеризуется общностью  существующей в нем жизни. Прямое отождествление себя и сада мы видим  и в стихотворении «Девочка»:

Из  сада, с качелей, — с бухты-барахты

Вбегает ветка в трюмо!..

Родная, громадная, с сад, а характером —

Сестра! Второе трюмо!

В стихотворении «Душистою веткою машучи…», где выражено единство всех явлений бытия:

Пусть ветер, по таволге веющий,

Ту  капельку мучит и плющит.

Цела, не дробится…

Очень интересно стихотворение «Ты  так играла эту роль!..», где, возможно, выражено восприятие лирическим героем жизни как игры (вспомним название книги Юрия Живаго — «Игра в  людей»). Особенно характерны строки:

И, низко рея на руле

Касаткой  об одном крыле,

Ты  так! — ты лучше всех ролей

Играла  эту роль!

Они дают возможность вспомнить «Чайку»  Чехова; вообще в стихах Пастернака ассоциации играют значительную роль; так, например, они важны в «Балашове»:

Мой друг, ты спросишь, кто велит,

Чтоб  жглась юродивого речь?

В природе лип, в природе плит,

В природе лета было жечь.

Здесь задан вопрос, но на него не дается ответа. Он дан в стихотворении «Давай ронять слова…». Характерно, что эпиграфом  к нему служат процитированные только что строки; все стихотворение  является преддверием ответа:

Ты  спросишь, кто велит? —

Всесильный  бог деталей,

Всесильный  бог любви,

Ягайлов и Ядвиг.

Это стихотворение, несмотря на то что оно не последнее, как бы заключает всю книгу — настолько исчерпывающе дан ответ. Здесь мы видим, кого Пастернак считает центром природы, культуры, мира; при этом подтверждается тождество всего созданного, сотворенного Богом:

Кому ничто  не мелко,

Кто погружен в отделку

Кленового листа…

Характерным свойством книги «Сестра моя  — жизнь» является очевидное присутствие  в ней творящейся истории. Так, в  стихотворении «Весенний дождь» мы видим:

Это не ночь, не дождь и не хором

Рвущееся: «Керенский, ура!»,

Это слепящий выход на форум

Из катакомб, безысходных вчера…

Наконец, последнее  стихотворение, где хотелось бы заметить наибольшее сближение природы, мира и человека, — это «Наша гроза»:

Гроза, как  жрец, сожгла сирень

И дымом жертвенным застлала

Глаза и тучи расправляй

Губами вывих  муравья.

В книге есть цикл «Занятие философией», включающий в себя «Определение поэзии», «Определение души» и «Определение творчества». Эти стихотворения по мысли как  бы предваряют «Давай ронять слова…». В «Определении поэзии» мы видим  характерный предметный ряд:

…Это —  ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок…

Все, что ночи так важно сыскать…

Здесь ночь уподоблена центру жизни. «Определение творчества»  же сводится к определению мироздания: «Мирозданье — лишь страсти разряды, человеческим сердцем накопленной». Таким образом, антропоморфность мира ложится в основу определения самого этого мира. Итак, мы видим, что книга «Сестра моя — жизнь» — единое произведение, где присутствует несколько развивающихся тем. Центральная — тема любви, от нее и зависят все остальные, сама же она выражена настолько полно в жизни природы и мира, что не может быть исчерпана.