Творчество И.Токмаковой

РЕФЕРАТ

ПОЭЗИЯ, ВХОДЯЩАЯ В КРУГ ДЕТСКОГО И ЮНОШЕСКОГО ЧТЕНИЯ. ТВОРЧЕСТВО И. П. ТОКМАКОВОЙ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

ИРИНА ПЕТРОВНА ТОКМАКОВА (род. в 1929 г.)

Мать  писательницы заведовала распределителем  для сирот. В годы Великой

Отечественной войны детские дома были эвакуированы в глубокий тыл. Вместе со своей мамой в одном из них была и школьница Ира Токмакова. Повесть «Сосны шумят» — почти документальный автобиографический  рассказ о жизни этого детского дома.

И.П. Токмакова  — профессиональный исследователь-филолог, переводчица с армянского, литовского, узбекского, английского, болгарского, немецкого и

других  языков! Она была одним из первых полпредов советской литературы:  для детей в далекой Африке, где изучала, что читают дети Нигерии и других

африканских стран. Она — поэт, сказочник. Ее пьесы занимают почетное место в репертуарах детских профессиональных и самодеятельных театров. И.П. Токмакова — общественный деятель и теоретик литературы,  семейного чтения. В 1996 году издательство «Просвещение» выпустило прекрасную хрестоматию для воспитателей детского сада и родителей: «Золотая птица: Поэзия разных народов и стран для детей дошкольного возраста». В «Слове к взрослому читателю», которое открывает книгу, И.П. Токмакова концентрированно выражает свои взгляды на чтение и воспитание, составляющие ее концепцию, сложившуюся почти за 40 лет творчества (первый ее стихотворный перевод шведских народных пьес для детей был опубликован «Мурзилкой» в 1958 году).

Эстетическое  и педагогическое кредо поэта  и воспитателя И.П. Токмаковой

проявляется прежде всего в глубочайшем уважении к детству, в признании его преимущественных духовных, интеллектуальных возможностей в сравнении с другими возрастными этапами: «...детская душа умеет слышать звуки иных, незнакомых нам миров, их поэзию, их гармонию». Признавая за фольклором бессмертную и всевозрастную ценность, поэтесса опирается на его идеалы и поэтику: «Чтобы ребенок уснул, четыре сестрицы, четыре зарницы должны были отнести его крик и плач туда, «куда пеший не хаживал, куда конный не езживал...» Народ-творец использовал богатые аллитерации, рифмы, обращаясь к воображению ребенка, к его активному подсознанию: «Я бы сочла универсальным законом всякого подлинного произведения художественного творчества сотворение «замкнутого мира», равновеликость этого мира самому себе, мира, не допускаю вторжения со стороны и не требующего никаких «при» извне. По этому закону созданы народные песни, и в частности колыбельные». Чрезвычайно значим во время разгула формотворчества тезис о неотделимости всего, что касается формы, организации художественного произведения (лексика, мелодика, ритм, изобразительные средства...), от его смысла и возможного влияния на чувствования, на сознание и подсознание ребенка. Колыбельная — это не толь ласковое убаюкивание, «это еще и магический оберёг, как бы материнские руки, сомкнутые вокруг ребенка, не допускают проникновения зла».

Известно, что ребенок развивается в  игре. Игра словами родного языка  —

непременная составная словотворчества самого ребенка и того, кто к нему

обращается. В первой час этого учебника приведена  игра словом «плим» в

стихотворении «Плим» и различные реакции детей  на стихотворение, зависящие от того, как педагог интерпретирует его. Но если стихотворение — «замкнутый мир», как утверждает И. Токмакова, то абсолютно «бессмысленного» слова в стихе нет. Для понимания поэтического произведения, как и для его создания, нужен вкус, развитое чувство слова. Размышляя об этом в «Слове к взрослому читателю», И. Токмакова пишет: «Бессмысленные слова? Кто это видел в русском языке какие-то там «ходунушки» и «хватунушки»? Слов таких действительно нет, но есть суффиксы -ун (говорун, хлопотун) и -ушк (голу, головушка)». Вот почему

так долго  живет песенка: «Потягунушки-потягунушки,/ Поперек толстунушки,/ А в ножки-ходунушки,/ А в ручки-хватунушки...» — один из многих примеров «веселой игры живыми, непридуманными суффиксами». Из этого же ряда «зубауси», «глазауси» К. Чуковского; «... Глубокоуважаемый/Вагоноуважатый,/Вагоноуважаемый/ Глубокоуважатый!» — у С.Я.Маршака; изящна игра в книжке А. Барто, которая так и называется «Игра в слова». И. Токмакова, блистательно владеющая мастерством игры в слова, игрой словами, продолжательница традиций К. Чуковского, А. Барто, С.Маршака, своей поэзией весьма интересна нам сегодня как теоретик и придумыватель лингвистических игрушек. А может быть, лингвистических «вообразилий»? Термин этот широко использовал Л.С. Выготский в трудах по психологии творчества. Вполне уместен он и в определении специфики многих стихов И. Токмаковой, в раскрытии поэтики ее произведений в прозе: «Аля, Кляксич и

буква «А», сказки «Кукареку»... Без воображения, без способности представить себя в той или другой ситуации, последствия произнесения слова и другого поступка нет и не может быть истиной нравственности. Так еще и еще раз подтверждается неделимость формы и смысла в художественном произведении. Прямая задача в нем мастерства и воспитательной ценности.

И. Токмакова  утверждает ценность веры в чудо. Умения увидеть это чудо рядом, в том, что нас окружает. Размышляя об этом, она приводит стихотворение Романа Сефа. Определяя секрет процитированных стихов, И. Токмакова пишет: «...здесь, как и во многих других стихах этого поэта, действует магия перестановок, магия нарушения привычных связей и установления сочетаний необычных, свежих и но. Это-то и оказывает воздействие на воображение ребенка. Привычный, казалось бы, перекресток с прозаическим посудным магазином, и вдруг — березка. Лесная гостья

в городе, да еще своей необыкновенной жизненной силой про городской

асфальт». Это же можно сказать и о  многих стихах самой И. Токмаковой. Есть в ее творчестве и стихотворения, где путь к чуду лежит прямиком через страну «вообразилию». Еще в 1964 году в статье «Игра словом» («Дошкольное воспитание», 1964, № 7) поэтесса доказывала, что ребенок познает мир через фантазию, при ее участии. А вот стихотворении «Где спит рыбка»: Действительно, где же спит рыбка? Все здесь необычно, будит воображение: и лисий след, ведущий к норе, и белкин след к дуплу... Все интересно и ...конкретно. Зримо. А вот следов рыбки нет. Царствуй, выдумка! И темень, и тишь вместо натуральных примет движения всех прочих, кроме рыбки, персонажей стихотворения, — удобнейшие условия для работы фантазии и удивления.

Вспомним  «Городок в табакерке» Одоевского или «Черную курицу» Погорельского. Здесь тоже царствует изящная выдумка. Она естественна, когда вполне конкретные признаки совершенно реальных предметов дают толчок воображению. Например, у картошки есть глазок, должна же она куда-то смотреть; а бутылка не может не петь, если у нее есть горлышко... Это все и случается «В чудной стране»: Заметим, ударение И. Токмакова подчеркнуто делает на последнем, а не на первом слоге: «В чудной стране»... «Чудную» страну еще труднее, но и еще интереснее вообразить, чем «чудную». Надо живо увидеть или представить что-то сверхреальное в знакомых тебе предметах. Только тогда работает удивление. А через него — фантазия, без которой нет открытия...

Поэтесса  беседует с читателем, веря в его  отзывчивость, даже тогда, когда стихи звучат, казалось бы, отнюдь не как диалог, а как открытое детское признание: «Я летать никогда не учился,/ Но слон у меня получился./ И я

назвал  его Джумбо./ И он быстро так приручился!»

Музыкальный вкус отличает все стихи и поэтическую  прозу И. Токмаковой. Уже в сборнике 1963 года «Звенелки» читатель видит не только живого

верблюда, но и радуется музыке переливающихся, четко интонирующих звонких согласных и длительных гласных: «Живет в зоопарке двугорбый верблюд,/ Верблюды не просят изысканных блюд,/ Не клянчат ситро и тянучку,/ Верблюды едят колючки». Музыкальная аранжировка придает игривость и добродушие иронии.

Свободно  играющая фантазия великолепна и  в переводах стихотворений великого шотландца Роберта Бернса, например, в песенке «Форель»: «Я семь недель ловил форель,/Не мог ее поймать я./И весь промок, и весь продрог,/И все порвал я платье./Ловил в лесах, ловил в садах,/Ловил я даже в печке./И что ж? Форель все семь недель/Скрывалась, братцы, в речке!» Здесь — задорная ребячья интонация, простодушное лукавство, лексическая лег и живописность — все создает чистейшее совершенство, тот самый «замкнутый мир» стихотворения, который его автор называет универсальным законом поэзии. Прочтите еще раз приведенные поэтические строчки. Заметьте, как ладно пригнаны слова друг к другу, как легка и игрива фантазия, какое свободное проявление радости бытия.

Все это  может быть отнесено и к зарисовке  в удивительной песенке «Серый

крот», хотя, казалось бы, какая уж тут радость  игры словами, если «герой» —

серый крот. Но: «Вот серый крот,/Вот серый крот,/Вот серый-серый-серый крот./ Он не красавец, не урод,/0н просто серый-серый крот». Ну и что? — скажет, может быть, кто-то из читателей. Можно, мол, было и прозой дать информацию: «Вот это — серый крот». А поэт сочинил песенку. И ни одного слова из нее не выкинешь. И если вслушаемся в ее интонацию, почувствуем в ней, как нарастает внимание автора к серому пугливому зверьку, как возникает улыбка любования, станет ясно, что поэт помогает нам увидеть непохожесть серого крота ни на кого другого, увидеть именно его, именно такого... Здесь — прием парадокса, уже упоминавшейся выше перестановки привычного в непривычное. Серый-серый... — «просто крот» и хорош тем, что он — крот. Информацию об этом можно было дать одной фразой в прозе. А разбудить воображение и  удивление в этом случае информацией невозможно.

Признание за ребенком способности поверить в  чудо по И. Токмаковой

достигать того, что, играя, поэт просто признается в своем поучающем

замысле.  Автор прибегает к самоиронии, играя с читателем, в единой с ним увлеченности, сам себя будто бы разоблачает. Вот стихотворение «Гном»: «К нам по утрам приходит гном./В Москве приходит, прямо в дом!/И

говорит все об одном:/ — Почаще мойте  уши!/А мы кричим ему в ответ:/ —  Мы точно знаем, гномов нет!/ — Смеется он: — Ну нет, так нет! — /Вы только мойте уши!» Обнаженное признание, что гном придуман, придает стихам особое обаяние, подкупающую доверительность обращения к ребенку. Он принимает, а не отталкивает совет взрослого. Обаятельная интонация покоряет и в открыто поучающем стихотворении: «Прошу вас, не надо съезжать по перилам...», хотя из этого вовсе не следует, что никто из тех, кто читал это стихотворение, ни разу не прокатился по перилам.

Один  из тезисов эстетики И.П. Токмаковой: «Без патриотизма человек ущербен. Он не ощущает своих корней, род, земля его не питает». Этот тезис был свойствен поэзии в ее лучших проявлениях всегда. Сегодня его пытаются расшатать с разных концов: и открытым утверждением о вечной, неизбежной и безысходной отсталости России; и сознательно путая патриотизм с национализмом... Ирина Токмакова четко определяет абсолютную противоположность названных понятий: «...это как раз эмоции взаимоисключающие, с разными знаками, потому что одно из них выстраивается со знаком плюс, имея в основе своей любовь — любовь к Родине, а другое — со знаком минус — вырастает на нелюбви — нелюбви к другим народам». Любовь к Родине обретается с молоком матери, как известно. Но и эту кровную связь надо, очевидно, укреплять. Любовь эта — прямое следствие внутренней близости и к березе, и к елке, и к «серому-серому-серому кроту», если это чувство живет в душе человека с детства.

Есть  у И. Токмаковой прелестный, нежный, ласковый цикл «Деревья».

В этом стихотворении все сказано открытым текстом. Лиризм его проникновенен — ведь это голос ребенка. Антропоморфизм, используемый поэтом, усиливает подсознательное единение ребенка и природы. Почти в каждом стихотворении из цикла «Деревья» дерево — в движении к душе, чувству ребенка: «Возле речки у обрыва / Плачет ива, плачет ива./Может, ей кого-то жалко?/ Может, ей на солнце жарко?/Может, ветер шаловливый/За косичку дернул иву?/Может, ива хочет пить?/Может, нам пойти спросить?» Совершенная интонация четверостишия «Сосны»: Сосны до неба хотят дорасти, Небо ветвями хотят подмести. Чтобы в течение года Ясной была погода. Здесь побеждает вера в счастье. Здесь величие сосен, их близость к небу — возможность прикоснуться и даже под небо, как и убежденность, что можно сделать погоду ясной, — все блистательно передает веру детей в магическое.

Убежденность  поэта, что ребенок обладает не примитивной, а довольно сложной душевной конституцией. Вот метафорический образ нормального взаимоотношения по, смены формаций... Главное: «елочкам, тонким иголочкам» открыты лесные ворота в тот могучий, гордый и пре лес на опушке, где ели — «до небес макушки».

Книги И. Токмаковой часто иллюстрирует Лев Токмаков. Дуэт великолепный. В этом легко убедиться, взяв, для примера, книгу «Летний ливень», изданную в 1980 году. Гармония слова и цвета, игры словом и игры красками, живописными формами. Эстетическое единство двух искусств, проявляющее гармонию гражданского, человеческого в дуэте поэта и художника, делает книгу праздничной.

Для какого возраста пишет И. Токмакова? Считается — для дошкольников и частично — для младших школьников. Вернее сказать, творчество поэта — для читателей любого возраста: от года, когда ребенок в ритмический такт стихов весело двигает ножками и ручками, улыбается, и до последнего

года  жизни любого человека. Красота и  музыка всем людям нужна и для  всех

значима.

Этому посвящена повесть Ирины Токмаковой. Автор

рассказывает  о жизни детского дома во время  Великой Отечественной войны  в эвакуации, в глубоком тылу. Во многом повесть автобиографична: И. Токмакова пишет о событиях, в которых участвовала. Это ее память о собственной юности в военные годы, ее надежда на то, что будущие поколения никогда не узнают жестокости.

Обаяние, скромность, готовность выручить в  трудную минуту отличают и будущего первоклассника Филиппа — героя повести-сказки Ирины Токмаковой «Счастливо, Ивушкин!». По характеру Ивушкин очень похож на Кашку Голубева, и возраст у них почти одинаковый. Ивушкин, как и Голубев, мальчик мечтательный и тоже живет ожиданием разных чудес. Потому они к нему и приходят! «Забегая вперед, я вам скажу: Ивушкин вырастет хорошим человеком. Добрым, душевным, понимающим. Может быть, очень может быть, и оттого, что в детстве у него была Луша и с ними обоими случилась сказка» — так Ирина Токмакова начинает смелое путешествие своих героев в страну «Нигде и никогда». ...Скоро придет осень и пора будет Ивушкину идти в школу, в первый класс. А пока он живет с родителями в деревне— в замечательном доме, где «есть большие сени и лесенка оттуда чердак, где пахнет сухими листьями и теплой крышей, где лежит старый угольный утюг, который умеет превращаться в пароход, где кем-то оставлены черные прокопченные крынки». Скоро-скоро уедет Ивушкин в город. Останется лишь грустное, полузабытое, тревожащее воспоминание детства. Кто из нас это не переживал? Кроме Ивушкина, есть в повести-сказке еще один замечательный персонаж — лошадь Луша, старый, верный друг. Но в город-то ее с собой не возьмешь...