Внешнеполитическая стратегия США после холодной войны

Автор: Пользователь скрыл имя, 14 Апреля 2012 в 16:47, курсовая работа

Описание работы

Для внешней политики США последнее десятилетие XX в. стало периодом поисков и приспособления к радикальным изменениям системы международных отношений, произошедшим в результате окончания холодной войны и развития новых глобальных процессов.
С окончанием холодной войны у США появились как новые возможности, так и весьма серьезные проблемы.

Работа содержит 1 файл

Документ Microsoft Office Word.docx

— 49.56 Кб (Скачать)

«Мы стремимся  создать и укрепить широкую систему  международных договоренностей, построенную  на основе наших коренных интересов  и ценностей - демократии, свободного рынка, частного предпринимательства, мира и стабильности...», - заявил С. Бергер в одном из своих программных  выступлений в 1998 г. Главный путь к достижению этой цели - «втягивание  стран в паутину подкрепляющих  друг друга отношений, которые максимизируют  как выгоду от соблюдения устанавливаемых  ими правил, так и цену за их нарушение».

Втягивание  как можно большего числа стран  в институционализированные отношения, заставляющие их участников играть по одним и тем же правилам (разработанным  американцами или просто приемлемым для них), должно вести к созданию все более однородного, управляемого Соединенными Штатами и безопасного  для них мира. Как видим, речь идет о существенно переработанном и  расширенном издании концепции  «нового мирового порядка», предложенной администрацией Дж. Буша в начале 90-х  годов. Тогда имелась в виду коллективная система безопасности под эгидой ООН (хотя и при ведущей роли США) для борьбы с традиционными угрозами безопасности - агрессией против суверенитета и территориальной целостности  со стороны главным образом «преступных  государств» типа хусейновского  Ирака.

В этом смысле «новый мировой порядок» был ориентирован на сохранение территориально-политического  статус-кво в мире и его символом стала операция «Буря в пустыне», проведенная против Ирака. 

 Теперь  же в соответствии с логикой  «согласованной безопасности» речь  идет о создании системы, ориентированной  иной тип угроз - этнические  конфликты, массированные нарушения  демократии, в частности прав  человека, противодействие которым  зачастую предполагает нарушение  государственного суверенитета  и открытое (в т. ч. и вооруженное)  вмешательство во внутренние  дела других государств. Поскольку  же добиться широкого международного  консенсуса по вопросам такого  интервенционизма гораздо труднее,  чем по вопросу об отражении  внешней агрессии, то на практике  дозволяется и его ограниченная  легитимация в виде коллективных  решений США и их союзников,  выступающих как бы от имени  всего «демократического сообщества».  По сути, такой миропорядок допускает  изменения территориально-политического  статус-кво, что продемонстрировала  операция НАТО против Югославии.

Подобный  американо-центристский миропорядок  несет с собой множество вопросов и проблем, но сначала важно разобраться  в его корнях, ответив на вопрос, почему же все-таки окончание холодной войны привело не к ослаблению глобальных устремлений Америки, как  можно было ожидать, а к их усилению и расширению соответствующих структур, не к свертыванию, а к наращиванию  присутствия США в остальном  мире.

Первая и  наиболее очевидная часть ответа на этот вопрос заключается в том, что с исчезновением СССР как  главного конкурента и противовеса, а также в результате последующего ослабления позиций России США обрели большую свободу действий, появились  новые возможности расширения их сферы влияния во многих странах  ЦВЕ и СНГ.

Во-вторых, в  условиях глобализации возросла зависимость  США от остального мира. Как самая  экономически мощная страна, Америка  больше других заинтересована в стабильности и управляемости мирового порядка, которые для нее неразрывно связаны  с «американским руководством». США стремятся оградить себя от транснациональных  угроз в виде международного терроризма, нападений на их информационные системы и другие современные инфраструктуры, а это тоже способствует глобализации американских интересов.

Еше один важнейший  фактор - колоссальная инерционность  огромной системы самых разнообразных  внутренних и международных структур, обслуживающих глобальные интересы США. Она объясняется не только материальными  интересами вовлеченных социальных групп и бюрократической инерцией огромных организаций типа НАТО, но и достаточно высокой эффективностью и диверсифицированностью самой  этой системы, ее способностью выполнять  широкий круг задач и приспосабливаться  к меняющимся условиям. Хотя система  союзнических отношений США была создана в годы холодной войны, ее задачи и тогда не сводились к  одному лишь силовому противодействию  внешней угрозе, а имели и мощную экономическую составляющую. Главное  же ее отличие от «советской империи» состояло в том, что она была основана не столько на грубом диктате и  тотальном контроле, сколько на учете  интересов американских «вассалов», поощрении их самостоятельного развития по пути рыночной экономики и политической демократии. Достаточно вспомнить «план  Маршалла», восстановление послевоенной Германии и Японии. В этом смысле претензии США на особый характер своей гегемонии имеют под  собой определенное основание. Более  равноправный и взаимовыгодный характер отношений внутри американской системы  союзов позволил ей пережить холодную войну и даже сохраниться в  качестве модели нового мирового порядка, о чем свидетельствует, например, расширение НАТО.

Здесь мы подходим к еще одному важному фактору  преемственности внешней политики США - инерции мышления ее творцов. Убежденность в своей миссии по спасению и демократическому переустройству мира, поддерживаемая более чем полувековой привычкой  к руководству его «свободной»  частью, почерпнутая из «американской  исключительности» горячая вера в превосходство своих порядков и благость американской мощи, инстинкт экспансии в отсутствие опыта  равноправных союзов с другими странами - все это настолько прочно въелось  в сознание политического класса США, что практически исключает  его добровольный отказ от притязаний на руководство миром. «Как нация  мы гораздо больше привыкли к командной  роли, чем признает наша традиционная идеология, - констатирует один из ведущих  внешнеполитических теоретиков США  Р. Такер. Неудивительно, что после  того, как мы весьма успешно справлялись  с этой ролью в течение почти  полувека, мы не проявляем склонности отказаться от нее только потому, что  канули в вечность породившие ее обстоятельства».

То, что «командный комплекс превосходства» к концу 90 годов стал более явно ощущаться  и в словах, и в делах американского  руководства объясняется еще  и некоторыми другими тенденциями  последних лет. Одна из них - усиление экономических позиций США по сравнению со своими основными конкурентами - Японией, Германией, «азиатскими тиграми». И дело здесь не просто в разных темпах экономического роста, который  помимо прочего дал американцам  новые материальные ресурсы для  активизации военной и внешней  политики. Экономический бум в  США, начавшийся в 1993 г. и продолжающийся по сей день, выглядит особенно впечатляюще  на фоне стагнации большей части  европейской экономики и затяжного  азиатского финансово-экономического кризиса. В результате к концу 90-х  годов оказалась подорванной  конкурентоспособность основных альтернатив  американской модели - западноевропейской с ее высокой социальной защищенностью  и азиатской, построенной на государственно-корпоративном  патернализме.

Во многом это произошло потому, что американский вариант рыночной демократии оказался лучше приспособленным к условиям глобализации, требующей высокой  открытости рынка, надежности и прозрачности правового регулирования, стабильной и децентрализованной политической системы, инновационной предпринимательской  культуры, широкого доступа к финансовым ресурсам, компьютерной технологии и  информации, свойственных американской экономике и обществу в целом.

Не случайно лидеры США все чаще отождествляют  глобализацию с американизацией, противопоставляя ей «силы дезинтеграции и сепаратизма», будь то сербский национализм или  исламский фундаментализм. Президент  Клинтон видит в этом «великий конфликт» рубежа веков, а С. Тэлбот - «новый биполярный раскол мира между  силами интеграции и дезинтеграции, процветания и бедности». Развивая ту же мысль, С. Бергер сформулировал  ее более полно: «Силы интеграции - экономические, технологические, политические получают практическое отражение в международных правилах, которые становятся Берлинской стеной между теми странами, которые стремятся в сообщество наций, и теми, кто остается вне его... Союзы близких по образу мыслей стран, приверженность верховенству закона, открытая и конкурентная торговля, контроль над опасными вооружениями важны не только сами по себе, но и потому, что они постепенно создают структуру безопасности и процветания для всех, кто выбрал жизнь по этим правилам, и определяют условия изоляции для аутсайдеров. И по мере того как мир становится все теснее, цена изоляции от сообщества наций будет все выше».

При всей распространенности неоимперских настроений в политической элите США реальная возможность  создания американо-центристского  мира остается весьма проблематичной. Разнородность и полицентричность современного мира ставят жесткие пределы  его американизации. Даже не все  партнеры и союзники США готовы безоговорочно  соглашаться с американским пониманием моральных ценностей и методов, используемых для достижения «благих» целей. Гегемонистские устремления  США нередко вызывают сопротивление  со стороны других мировых центров  силы. Не случайно США сталкиваются с оппозицией в Совете Безопасности ООН, и даже внутри НАТО все чаще проявляется недовольство американским диктатом. Дальнейшая эскалация гегемонизма, как признает С. Хантингтон, чревата  отчуждением от США многих стран  и их превращением в «одинокую  сверхдержаву».

Другой вопрос, смогут ли США на путях гегемонизма  избежать традиционной участи других империй - такого расширения сфер своих  обязательств, которое на определенном этапе может подорвать экономическое  и политическое здоровье страны. Справится  ли Америка с тратами на поддержание  все новых протекторатов, не пострадают ли ее демократические институты  и ценности, найдет ли роль мирового гегемона устойчивую поддержку самого американского народа (который, как  показывают опросы, предпочитает делить мировую ответственность и сопутствующие  ей издержки с другими странами)?

Эти и другие вопросы все чаще задаются и во внутриамериканских дебатах. Критики  гегемонизма призывают использовать «однополярный момент» не для  погони за призрачным Пакс-Американа, а для перестройки международных  отношений на основе равноправного  сотрудничества, прежде всего великих  держав.

Итак, контуры  новой внешнеполитической стратегии  США уже обозначились, но процесс  ее формирования продолжается. И окончательный  выбор будет определяться разнонаправленными силами как в самой Америке, так  и в остальном мире.

Список  литературы

Кременюк  В.А. США и окружающий мир: уравнение  со многим неизвестными // США-Канада: экономика, политика, культура. - 1999 №1.

Повестка  дня российско-американских отношений / Отв. ред. Г. А. Арбатов. - М., 1999.

Уткин А.И. Стратегия  США для XXI века // США-Канада: экономика, политика, культура. - 1999. - № 7.

A National Security Strategy for a New Century. - Wash., October 1998.

After the End. United States Foreign Policy in the Post-Cold War World / Ed. by J. Scott. - Durham-London, 1998.

Carter A., Perry W. Preventive Defense. A New Security Strategy for America. - Wash., 1999.

Friedman T. The Lexus and the Olive Tree. Understanding Globalization.-N.Y., 1999.

Haass R. The Reluctant Sheriff. The United States After the Cold War. -N.Y., 1997.

Preparing America's Foreign Policy for the 21st Century / Ed. by D. Boren and E. Perkins. - Norman, 1999.

U.S. Foreign Policy After the Cold War / Ed. by R. Ripley and J. Lindsey. - Pittsburgh, 1997.

WEB-сайты: http://www.whitehouse.gov, http://www.foreignpolicy.com

Для подготовки данной работы были использованы материалы  с сайта http://www.policy03.narod.ru/

[1] Важная  роль в осуществлении такого  рода политики, по мнению военных  планировщиков США, должна принадлежать  позитив методам «благожелательной  гегемонии»: «В невоенных областях  следует в достаточной степени  учитывать интересы промышленно  развитых стран, с тем, чтобы  они не посягали на наше  лидерство или на подрыв существующего  политического и экономического  порядка…»

[2] По 100 тыс.  в Европе и Восточной Азии  и 25 тыс. в районе Персидского  залива

[3] «Ядерное  оружие, - подчеркивается в доктрине  национальной безопасности, - служит  подстраховкой на неопределенное  будущее, гарантией наших союзнических  обязательств в области безопасности  и сдерживающим фактором для  тех, кто помышляет о разработке  приобретении собственного ядерного  оружия».

Информация о работе Внешнеполитическая стратегия США после холодной войны