Меры противодействия экстремизму

Регулярными становятся пикеты, митинги и другие массовые акции протеста, проводимые в российских городах активистами  националистических движений. Все чаще национал-экстремисты демонстрируют  свою силу. Основными очагами насилия  являются две столицы России. Лишь за один 2004 год в большой Москве скинхедами совершено 12 убийств и 40 избиений, в Санкт-Петербурге - 7 убийств, 24 избиения. Далее идет Краснодарский край, где, без учета массовых драк, в 2004 году было зафиксировано не менее 2 убийств и 27 избиений, как российских граждан, так и иностранцев.

В январе 2005 года газета «Известия» опубликовала официальные данные о росте числа убийств, совершенных скинхедами. Если в 2003 году на них было заведено 20 дел по поводу убийств, то в 2004 году - уже 44 дела¹¹. При этом речь идет только о бесспорных случаях национал-экстремизма. Из числа самых громких дел такого рода можно назвать убийство двух судей в Москве - Жанны Радченко (25 мая 2004 года) и Наталии Урлин (9 августа 2004 года). Обе убитые были заняты в процессах по делу активистов одной из самых радикальных националистических партий - РНЕ. Наиболее известной акцией российских национал-экстремистов, безусловно, является убийство в Петербурге ученого Николая Гиренко, автора целого ряда экспертиз по делам активистов таких организаций. Он был убит 19 июня 2004 года в собственной квартире выстрелом через дверь. Буквально через день после этого ответственность за убийство взяла на себя некая «Русская республика». С открытой поддержкой этого убийства выступил и сопредседатель НДПР Александр Севастьянов¹².

Об убийствах  такого рода говорили почти все российские средства массовой информации, и поэтому  их уже нельзя было проигнорировать. В большинстве же случаев правоохранительные органы России крайне неохотно квалифицируют  убийства, как совершенные на националистической почве, определяя их как хулиганство  или бытовые ссоры. Иногда при  этом получается полный конфуз. Так, всего  лишь через два дня после убийства (19 декабря 2004 года) в Москве выходца  с Кавказа Дмитрия Таркеладзе, т.е. еще на стадии предварительного расследования, Московский Уголовный Розыск (МУР) поспешил заявить, что «В МУРе полностью отвергают версию об убийстве на почве межнациональных отношений». Однако уже на следующий день после этого заявления (22 декабря) в Интернете появилась информация, что ответственность за убийство взяла на себя организация под названием «Национал-Социалистическая Группировка 88», которая засняла это убийство на пленку, поскольку не зря убивала кавказского студента, а сделала это сознательно, с политическим умыслом и с желанием получить доступ к СМИ для устрашения и проповедей национальной ненависти.

Сам факт того, что русские националистические группировки начали публично брать  на себя ответственность за преступления на национальной почве и открыто  угрожать активистам антифашистского  движения, характеризует заметную активизацию  и политизацию их поведения.

Рост  числа национал-экстремистских группировок  и их активизация стали столь  заметными, что новый глава МВД  России Рашид Нургалиев не мог  не признать существование в России фашистских организаций. Позднее, в  косвенной форме это признал  и президент В. Путин. Он заявил на конференции памяти жертв Освенцима, что «даже в России, которая больше всего сделала для победы над фашизмом... мы сегодня часто видим проявление этой болезни... Нам стыдно за это»¹³.

Таким образом, из всего сказанного можно  понять, что постепенно ситуация становиться  все хуже и хуже. Поэтому необходимо в срочном порядке предпринимать  эффективные меры по противодействию  такого рода группировкам.

Глава II.Сущность политического экстремизма

    2.1 Политический экстремизм и ксенофобия 

Понятие «политический экстремизм» относится к числу таких сложных общественных феноменов, при определении которых неизбежно возникают противоречивые мнения. Даже среди юристов пока нет единства взглядов в отношения определения «политический экстремизм», поэтому специалисты насчитывают, по крайней мере, пять наиболее известных альтернативных подходов по этому вопросу¹⁴.

Тем не менее принятый федеральный закон  «О противодействии экстремистской деятельности» и многочисленные альтернативные законопроекты, которые выносились на общественное обсуждение, сходятся в том, что относят к понятию экстремизма деятельность организаций либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды¹⁵. Пожалуй, этот аспект политического экстремизма был единственным, в отношении которого не было споров в ходе разработки законодательных актов о противодействии экстремизму¹⁶. Такое единодушие понятно, поскольку именно эта разновидность экстремизма сегодня, безусловно, преобладает в российском обществе. И скинхеды, нападающие на африканских дипломатов или российских граждан - выходцев с  Кавказа, и террористы, захватившие школу в Беслане, пусть в разной мере и форме, но выражают именно эту этнополитическую разновидность экстремизма, основанную на этнических страхах и ненависти, т. е. ксенофобиях (этнофобиях), побуждающих к насилию.

Экстремизм  и ксенофобия (или фобии) связаны  между собой, но имеют существенные различия. Под ксенофобией обычно понимаются различные проявления интолерантности  по отношению к группам, которые  воспринимаются массовым сознанием  как «чужие». Сам термин ксенофобия как раз и означает страхи, настороженность и недоброжелательство (т.е. фобии) к «чужим». Частным случаем ксенофобии является этнофобия (или этнофобии) - страхи, направленные как против конкретных этнических общностей, так и против некоего слабо дифференцированного в массовом сознании конгломерата «чужих» народов («кавказцев», «южан» и «инородцев»).

Ксенофобия - это одна из черт массового сознания, которая носит преимущественно  стихийный характер, даже и в тех  случаях, когда развивается под  воздействием целенаправленных информационно-пропагандистских усилий, тогда как экстремизм - это  более или менее оформленная  идеология и целенаправленная деятельность организованных групп, реже отдельных  лиц. Ксенофобия выступает важнейшим  источником экстремизма в нескольких отношениях: во-первых, из носителей  ксенофобии формируются экстремистские организации; во-вторых, стереотипы ксенофобии чаще всего служат сырьем для экстремистских идей. Особенно важно учитывать, что  ксенофобия является одним из «конечных продуктов», результатов экстремизма, поскольку она и есть выражение той самой розни, на разжигание которой направлена деятельность экстремистских сил. И, наконец, именно ксенофобия больше всего ограничивает возможности всех форм противодействия экстремизму, поскольку массовые стереотипы ксенофобии, обладают внутренней инерцией и могут существовать какое-то время даже и без пропагандистского воздействия экстремистских сил. Нельзя не признать и того, что ксенофобией заражена немалая часть представителей правоохранительных органов, которые призваны бороться с этнополитическим экстремизмом.¹⁷

Проявления  ксенофобий, в том числе и этнофобий, имеют различную интенсивность, поскольку как настороженность, так и недоброжелательство могут  варьировать от подозрительности до страхов и от неприязни до ненависти. С одной стороны, этнофобия и  ксенофобия, как и все фобии, являются производными от страха утраты «ресурсов», с другой - следствием страха «утраты собственной идентичности». Вокруг этих осей вертятся едва ли не все устойчивые страхи, которые фиксируются в исследованиях¹⁸.

Л. Гудков отмечает, что в современной России комплекс социальных обид растет очень  сильно, но, что характерно, он не становится социально окрашенным, а принимает  форму национальных обид, чувства  притеснения со стороны других, этнически  чужих, национальных противников и  врагов. И тогда возникают мифы: о «засилии» черных, азербайджанцев, цыган и др.¹⁹ Всплеск социальной, этнической и религиозной нетерпимости, лежащий в основе экстремизма, почти всегда сопровождает крутые исторические перемены, подобные тем, которые пережили народы бывшего Советского Союза, вынужденные в короткие сроки изменять одновременно и свой политический режим, и экономическую систему, и национально-государственное устройство. Такие периоды П. Штомпка назвал «травматической трансформацией».

На личностном уровне предпосылки этнического  и религиозного экстремизма могут  быть вызваны практически любыми изменениями социального статуса. Многими социологическими исследованиями фиксировалось нарастание ксенофобий и агрессивности в сознании людей, понизивших свое социальное положение. Но и «благополучные» люди не избавлены от опасностей ксенофобии и агрессии. При увеличении разрыва между потребностями личности и возможностями их удовлетворения возрастают агрессивные установки; неудовлетворенность обычно приводит к поиску «козла отпущения». Им становится кто-то другой - власть, конкурентные группы, представители других народов и религий.

На уровне социума, этнических и религиозных  общностей проявления экстремизма  нарастают в периоды начавшихся, но не завершенных исторических перемен. В таких условиях почти неизбежен  т.н. «кризис идентичности», связанный с трудностями социального и культурного самоопределения личности. Стремление к преодолению этого кризиса порождает ряд следствий, которые могут выступать предпосылками политического экстремизма, а именно: возрождается интерес людей к консолидации в первичных, естественных, или как их еще называют «примордиальных» общностях (этнических и конфессиональных); усиливаются традиционализм, растут проявления ксенофобии.

Социологические исследования коллектива под руководством Л. Дробижевой свидетельствуют о  росте этнического самосознания практически всех этнических общностей  России. В самом росте этнического  самосознания нет ничего негативного, но, к сожалению, быстрее всего  растут наиболее эмоционально выраженные формы этнического негативизма, типа: «Я готов жизнь отдать за свой народ» и даже еще более радикальные, такие как «Татарстан для татар» или «Россия для русских». 
 
 

          2.2Причины роста негативных настроений в обществе

Основными причинами роста негативной этнической консолидации, считается восприятие (не без помощи пропаганды) значительной частью российского общества своей недавней истории как национального поражения или как исторической травмы.

К числу  основных травмогенных факторов следует  отнести, во-первых, распад СССР, который  преимущественно воспринимается не как некий исторический процесс, а как следствие некоего заговора: «Союз не распался - его развалили сознательно»; во-вторых, федерализацию, которая чаще всего воспринимается как дезинтеграция государства; в-третьих, обе чеченские кампании; и, наконец, в-четвертых, экономические реформы 1990-х годов, воспринимаемые большинством населения как несправедливые и иногда просто воровские.

Сегодня эти представления утвердились в качестве стереотипов массового сознания и формируют «комплекс обид».

Переломные  периоды закладывают предпосылки  для экстремизма еще и тем, что значительно повышают интерес  людей, испытывающих депрессии, к историческим традициям. Так, люди, уставшие от неудач и поражений (реальных или мнимых) в своей повседневности принимают  в качестве успокоительного средства воспоминания о прошлом и непременно героическом. Ю. Левада отмечает, что  в постсоветский период позитивное самоутверждение русских осуществлялось, главным образом, за счет мифологизации  и героизации прошлого своего народа²⁰. Еще более заметны подобные тенденции у других этнических общностей, как в бывших союзных республиках СССР, так и в регионах России. Так, в Татарстане отмечают день памяти погибших почти 500 лет назад - при взятии русскими Казани в XVI веке.

Традиционализм, доведенный до своего логического конца, выступает основной предпосылкой различных  проявлений такого радикального идеологического  течения, как фундаментализм (возвращения  к истокам), который, в свою очередь, усиливает стремление людей к  культурной изоляции, препятствуя процессам  модернизации, и обостряет этническую и религиозную нетерпимость.

Сегодня Россия живет в потоке стереотипов, захлестывающих общество. При этом огромное количество политических деятелей, пытается играть на негативных этнических настроениях. Именно поэтому наибольшую угрозу обществу сегодня представляет не столько фанатичный экстремизм масс, сколько прагматичный экстремизм элит. Особенно опасен скрытый экстремизм националистического толка, маскирующийся под оболочкой некой политической респектабельности и парламентаризма. Так, если с лозунгом изгнать из России всех «черных» выступит, скажем, лидер скинхедов, то на это сегодня вряд ли обратят внимание, по крайне мере, это не станет информационным поводом для СМИ. Другое дело, если примерно то же самое скажет депутат Думы, особенно из числа ее руководства.

Такого  же рода опасность представляет собой  национализм или культурный расизм, скрытый под оболочкой неких научных теорий, вроде популярной сегодня теории неизбежного «столкновения цивилизаций». Эта идея, в конце концов, сводится, к тому, что существуют наши «хорошие» и чуждые «нам» цивилизации. Они опасны, подобны вирусу и всякое соприкосновение с ними угрожает «нашей» здоровой культуре.

Пока  подобные идеи функционируют как  научные теории, с ними можно и  нужно спорить в рамках научных  дискуссий. Однако когда эти теории реализуются в практической политике, они должны стать предметом правого регулирования. Например, в Краснодарском крае сегодня существует мощное не только философское, но и политическое обоснование того, что турок-месхетинцев, армян и прочих представителей «чуждых» культур надо из края удалять, поскольку они представляют опасность для русской культуры и несовместимы с русским менталитетом. Специалисты квалифицируют подобные рассуждения, как культурный расизм или «новый расизм»²¹. Этот вид расизма представляет чрезвычайную опасность для России, учитывая пестроту этнического состава ее населения и мозаичность расселения большинства ее этнических общностей.