Роль Кутлу-Мухаммеда Тевкелева в становлении казахско-русских отношений

2.2 Политическая деятельность А. И. Тевкелева в Оренбургском крае

Только в  феврале 1733 г. А.И. Тевкелев вернулся в  Петербург, где его уже считали  погибшим или попавшим в плен. (Коллегия иностранных дел даже выделила деньги для его выкупа из плена.) С этого момента начинается новый период деятельности А.И. Тевкелева - практическая работа в Оренбургском крае, характер которой далеко не однозначен. В мае 1734 г. создается Оренбургская экспедиция во главе со статским советником И.К. Кириловым. Его помощником становится получивший звание полковника А.И. Тевкелев. 12 августа 1735 г. эта экспедиция заложила город Оренбург в устье реки Орь (будущий Орск). Однако строительство здесь русской крепости вызвало выступление башкир, вскоре принявшее характер массового восстания.

Одним из главных  организаторов его подавления стал полковник А.И. Тевкелев. Отряд под  его непосредственным командованием  был направлен Кириловым в  Зауралье. После проведения карательных  операций Тевкелев в конце октября 1735 г. выезжает в Уфу.

«Миротворческая деятельность» Оренбургской экспедиции вызвала обращение восставших башкир с челобитной к командующему российскими  вооруженными силами в Башкирии генерал-лейтенанту А.И. Румянцеву. В ней представители 27 волостей жаловались на жестокость Кирилова и А.И. Тевкелева, прося отозвать Оренбургскую экспедицию. Кроме того, они указывали на произвол и взяточничество полковника А.И. Тевкелева, генерала Л.Я. Соймонова (будущего начальника Оренбургской комиссии в 1741-1742 гг.), переводчика Р. Уразлина (участника посольства князя Уракова к хану Среднего жуза Абдулмамбету в 1742 г.) и других офицеров экспедиции.

Дальнейшие  методы действий царских войск были ужасающими. В начале 1736 г. А.И. Тевкелев вновь направляется с отрядом войск в Зауралье. 19 января его отряд входит в деревню восставших Сеянтусы Балыкчинской волости. Здесь по свидетельству очевидца П.И. Рычкова было расстреляно и заколото штыками около 1000 башкир с женщинами и детьми, 105 человек было сожжено в амбаре.

Далее отряд  Тевкелева участвовал в сожжении еще 51 деревни, сопровождавшемся убийством  более 2 тысяч взрослых и детей. Жестокость карательных операций вызвала у  здешних жителей даже появление  песни «Тевкелев»: «Наш край полковник  Тевкелев палил, Длины Ак-Идели выжег он. Ему за то, что грабил он башкир, Легло на плечи золото погон» [24, с.112].

Весной 1737 г. умирает И.К. Кирилов и новым  главой Оренбургской экспедиции становится В.Н. Татищев, выдающийся государственный  деятель и ученый России. Вынеся несколько смертных приговоров офицерам, участникам грабежей башкирского населения, он сумел поладить с восставшими. А.И. Тевкелев в это время участвует в работе Немировского конгресса вместе с ведущими российскими дипломатами восточного направления в те годы - Т.П. Шафировым и А.П. Волынским. Конгресс 1737 г. оказался не слишком удачным, так как не позволил разрешить противоречия ни в спорах с противником России - Турцией, ни в спорах с союзником - Австрией. Летом 1738 г. происходит новая встреча А.И. Тевкелева с ханом Абулхаиром. Это происходит так. Новый глава Оренбургской экспедиции Татищев настоятельно зовет к себе для встречи в Оренбурге Абулхаира, который в свою очередь не торопится на нее, не доверяя российским властям. В дело вновь вступает А.И. Тевкелев. Он встречается с остановившимся под Оренбургом Абулхаиром, гарантируя ему безопасность.

2.3 Исследования Кутлу — Мухамет Тевкелева как источник по изучению казахско-русских отношений

Как правило, все историки, осмысливая историческое значение миссии К.-М. Тевкелева для развития русско-казахских отношений и кочевого общества казахов вообще, предпочитают говорить главным образом об ее определяющей роли в становлении процесса утверждения российского присутствия в регионе. При этом мнения специалистов о последствиях присоединения Казахстана к России для казахского народа с давних пор существенно расходятся друг с другом, хотя в последнее время стала явно доминировать более взвешенная точка зрения о большой внутренней противоречивости этого исторического процесса и неоднозначном характере его влияния на социально-экономическое, политическое и культурное развитие казахов.

В отличие  от главного политического результата посольства Тевкелева, допускающего диаметрально противоположные по смыслу авторские  оценки и суждения, отношение профессиональных историков к доставленным им в Россию исследовательским материалам о казахском народе всегда было и до сих пор остается однозначно положительным по его основополагающим критериям. По общему мнению всех дореволюционных, советских и современных исследователей истории Казахстана, четко выраженному как в специальных историографических трудах и разделах диссертаций, так и косвенным образом — в форме многократного использования извлеченных из работ Тевкелева исторических знаний, созданные им документальные источники имеют непреходящую познавательно-практическую ценность для исторической науки, так как являются плодом тщательного эмпирического обследования большой части территории и населения Казахстана и содержат в себе уникальную конкретно-историче- скую информацию по широкому кругу самых различных аспектов социально-политической и культурной жизни казахов первой половины XVIII столетия [25, с.126-129].

Собранные российским посольством в 1731—1732 гг. полевые  данные о недавнем прошлом и современном ему положении казахского народа были изложены членами миссии в нескольких официальных документах, специально подготовленных для Коллегии иностранных дел. К ним относятся: пять донесений Тевкелева из Степи высшим сановникам империи, его особый посольский дневник или «Журнал», охватывающий весь период пребывания дипломатической миссии на территории Западного Казахстана; подробное текстовое описание путевого маршрута русского отряда и географическая карта пройденных мест, которые составили геодезисты А. Писарев и М. Зиновьев. В этой группе источников наибольший интерес для современных историков представляет написанный скорописью XVIII века «Журнал бытности в Киргиз-касацкой орде переводчика Маметя Тевкелева» за 1731 — начало 1733 г. объемом около 140 листов рукописного текста, где содержится множество оригинальных фактических сведений по истории Казахстана первой половины XVIII века. При этом следует иметь в виду, что данный «Журнал» является фактически единственным аутентичным источником информации о конкретных исторических обстоятельствах принятия ханом Абулхаиром и другими политическими лидерами казахов-кочевников российского подданства в 1731 году. Его особая ценность заключается также в том, что здесь впервые приведены четкие и однозначные свидетельства о давнем существовании на территории региона трех казахских жузов: Старшего, Среднего и Младшего — и конкретно обозначены исторические названия каждого из них («Большая», «Средняя» и «Малая» или «Меньшая» «орды»), которые отсутствуют во всех более ранних (как русских, так и восточных) источниках по истории казахов [26, с.43].

Основное  внимание автором «Журнала» по понятным причинам было уделено освещению внутренней социально-политической обстановки в Степи в начале 30-х гг. XVIII в. и драматическим коллизиям междоусобной борьбы различных группировок казахской знати «черной кости» («кара суйек») вокруг идеи принятия российского подданства. Столкнувшись в казахских кочевьях лицом к лицу с острой конфронтацией пророссийской и так называемой «противной партией» местных старшин, Гевкелев проявил себя в этой экстремальной ситуации не только как талантливый самостоятельный дипломат, но и как тонкий наблюдатель. Все сложнейшие перипетии увиденной им и испытанной на себе жесткой внутриполитической борьбы отражены в его дневнике очень подробно и детально, что позволяет современным историкам точно установить конкретные даты и последовательность чередования многих исторических событий, составить относительно объективное представление о сложившейся к тому времени в кочевом обществе расстановке политических сил и на данной основе более или менее полно реконструировать действительную историческую картину начала вступления казахов Младшего и Среднего жузов под российский протекторат.

Вместе с  тем в трудах советских ученых, посвященных истории русско-казахских отношений, нередко можно встретить критическое утверждение о том, что К.-М. Тевкелев при неоднократных упоминаниях в «Журнале» о грозившей ему большой опасности со стороны «противной партии» казахских старшин будто бы сильно преувеличивал и драматизировал накал политических страстей в Степи вокруг проблемы российского подданства, рассчитывая тем самым подчеркнуть свои особые заслуги в порученном ему деле перед российским престолом и получить за свои труды достойную награду от русской императрицы. Этот априорный тезис представляется достаточно уязвимым с научной точки зрения, так как кроме двухлетнего дневника главы российской дипломатической миссии других аутентичных источников информации о посольстве Тевкелева к хану Абулхаиру нет. Поскольку же при отсутствии иных, чем его собственная, авторских версий развития указанных событий мы не только не можем достоверно установить конкретные факты проявления у Тевкелева подобных гипотетических «искажений» и «преувеличений», но даже сколько-нибудь убедительно доказать тот факт, что они действительно у автора есть, то, следовательно, «должны брать свидетельства его «Журнала» именно такими, каковы они есть на самом деле» и не пытаться сглаживать по конъюнктурно- идеологическим мотивам описанную в нем довольно сложную и противоречивую историческую ситуацию в Степи [27, с.83-87].

В общем контексте  описания внутриполитической обстановки в регионе в начале 30-х гг. XVIII в. в «Журнале» Тевкелева приведены обширные разнообразные сведения о традиционных правящих элитах казахского общества и их наиболее видных представителях того периода (ханах Абулхаире и Семеке, султанах Нуралы, Батыре, Ниязе и др.; батырах Младшего жуза Букен- бае, Есете, Кудайназар-мурзе и т. д.), что в комплексе дает возможность более или менее точно выявить основные статусные характеристики социальных групп султанов, биев, батыров и старшин; функциональную роль в системе управления номадным обществом каждой из них и характер взаимоотношений всех этих привилегированных сословно-корпоративных группировок между собой и с рядовыми общинниками-казахами. Важность этих фактических сведений состоит также в том, что все они емко и колоритно характеризуют цивилизационные особенности института ханской власти у степных номадов региона и свидетельствуют о традиционной ограниченности властных полномочий казахских ханов в условиях перманентно-подвижного образа жизни скотоводческого населения и обширности ареала его кочевания.

Помимо сведений о внутренней социально-политической обстановке на территории Казахстана в первой половине XVIII в. в «Журнале» имеется большая оригинальная информация о внешних связях казахских ханств с соседними государствами и народами, главным образом — с Джунгарией, Хивой, Аральским владением, приуральскими башкирами и волжскими калмыками. Эти данные во многом дополняют и уточняют свидетельства других российских и восточных нарративных источников того периода о международных отношениях в Центральной Азии в эпоху наивысшей военно-политической активности Джунгарского ханства в регионе и позволяют более детально установить формы участия наследственной аристократической элиты казахов во внутриполитической жизни Хивинского ханства, приаральских узбеков, каракалпаков и некоторых других азиатских народов и государств [28, с.43-44].

Кроме того, в  «Журнале» приводятся краткие биографические сведения об отдельных казахских  ханах, султанах и наиболее авторитетных батырах того времени, полученные Тевкелевым непосредственно от этих исторических лиц. В этой связи необходимо отметить, что К.-М. Тевкелев, как великолепный знаток тюркских языков и степной традиционной системы родственных отношений, очень хорошо ориентировался в многообразии традиционных тюр- коязычных терминов, обозначавших различные категории родства (отец — сын или дочь; дядя ^_ племянник или племянница; родной брат — двоюродный брат — троюродный брат; зять — тесть, сват, деверь, шурин, свояк и т. д.), и, как убедительно подтверждают многие другие репрезентативные группы источников первой половины XVIII столетия (оттиски именных печатей, персональные подписи на присяжных листах и автобиографические данные личных писем тех же ханов, султанов и батыров российским властям), фактически не допускал ошибок при указании степени родственной близости между принадлежавшими к одной семье или к одному клану историческими персоналиями. В этом отношении его специальные «Журналы» и дополняющие их постоянные донесения в Коллегию иностранных дел выгодно отличаются от подавляющего большинства других российских официальных документов XVIII в., изобилующих такого рода фактографическими неточностями и противоречиями.

Наряду с  разнообразной информацией о  современном автору состоянии казахского общества «Журнал» содержит немало интересных и новых для того времени сведений по истории и культуре казахского народа. К ним следует отнести краткие известия Тевкелева, записанные со слов батыра Букенбая (ум. в 1741/42 г.), о разделении казахов на три жуза, истории правления казахских ханов в каждом из этих жузов, социальных функциях ежегодно созываемых народных курултаев наследственной кочевой аристократии и знатных старшин; рассказ Абулхаир-хана об исторической роли присырдарьинских городов в общественно-политической и культурной жизни казахских ханств; показания каракалпакского старшины Оразак-батыра о пребывании первых степных чингизидов на престоле Хивинского ханства, образные авторские зарисовки и упоминания об обычаях приема и угощения гостей, традициях сватовства и междинастических браков в семействах казахских ханов, развитии в Степи охоты с ловчими птицами на диких зверей; емкие характеристики образа жизни, культурных традиций и социальных институтов у башкир и каракалпаков и многие другие аналогичные им историко-этнографические данные. Все эти сведения и детали бытового характера, а также колоритный живописно- образный стиль повествования автора не только существенно дополняют свидетельства других, более ранних и современных Тевкелеву документальных материалов по истории Казахстана первой половины XVIII в., но и делают рассматриваемый «Журнал» ярким и живым произведением своей эпохи. Одиннадцать лет спустя после его появления на свет первый российский губернатор Оренбургского края (1744—1758) И. И. Неплюев, обстоятельно ознакомившись в Самаре с дневником Тевкелева, так отзывался в своем донесении Коллегии иностранных дел об обширных познаниях автора этого ценнейшего документа в области исторической этнографии казахов: «Он, Тевкелев, с ними единоверной и о нравах их совершенно сведомой, и поныне у всех киргис-кайсацких владельцов имя ево, а особливо у Абулхаир-хана, в немалом почтении содержится» [29, с.30-33].

Через полгода  после возвращения в Петербург  К.-М. Тевкелев был причислен к  новообразованной на границе башкирских и казахских кочевий Оренбургской экспедиции и 15 июня 1734 г. отправился вместе с ее первым начальником известным российским государственным деятелем и ученым И. К. Кириловым (1689— 1737) в приуральские степи. 10 ноября 1734 г. он прибыл в Уфу, а немного позже — в штаб-квартиру экспедиции г. Самару, где стал правой рукой И. К. Кирилова в деле военно-административ- ного и хозяйственного обустройства новых территорий. В качестве основного помощника начальника Оренбургской экспедиции Тевкелев осуществлял «главную команду над башкирским и нерегулярным войском», постоянный контроль за положением дел в Казахской степи и строительство новых административных пунктов в Южном Приуралье. В частности, 2 сентября 1736 г. он основал в урочище Челяби на реке Миасс один из крупнейших современных городов России — Челябинск [30, с.77-85].

С самого начала практического утверждения политического  влияния России в Оренбургском крае колонизационная политика царского правительства встретилась с  серьезным сопротивлением башкир, которое вылилось в восстание 1735 — 1740 гг. под предводительством Кильмяка Нурушева. Полковник К.-М. Тевкелев наряду с другими местными российскими администраторами принял активное участие в подавлении этого народного движения. По свидетельству многих источников того времени включая «Историю Оренбургскую» будущего сподвижника и единомышленника Тевкелева П. И. Рычкова, главный помощник Кирилова проявил особую жестокость в вооруженной борьбе против повстанцев. В частности, в 1736 г. Тевкелев беспощадно расправился с башкирами аула Сеянтус Балыкчинской волости Сибирской дороги. Все 1000 жителей его, в том числе женщины и дети, были убиты, а 105 человек из них заперты в амбаре и сожжены заживо. Сверх того он полностью разорил в тех местах около 50 других башкирских аулов. За проявленную чрезмерную жестокость при подавлении народного восстания башкиры прозвали К.-М. Тевкелева «дьяволом» и со временем заклеймили его имя в исторической народной песне «Тафтиляу» («Тевкелев») [31, с.78].

Однако, отмечая крутой нрав и присущую Тевкелеву склонность к применению беспредельно жестоких карательных мер против непокорных групп населения юго-восточных окраин России, сопротивлявшихся царской власти и колониальным порядкам империи, было бы большим упрощением искать объяснение его беспощадным действиям против башкирских повстанцев в одной только «суровой выучке петровской государственной школы», или в свирепой решимости «татарина-ренегата» любой ценой защищать интересы самодержавия, либо же в «типичной» для азиатов жестокости по отношению к своим соперникам в непримиримой борьбе, как это часто утверждается в различных исследованиях по истории бывшего Оренбургского края. Безусловно, все перечисленные обстоятельства оказали определенное влияние на формирование личности будущего видного оренбургского администратора, но наиболее важную, если не определяющую, роль сыграл здесь, на мой взгляд, такой специфический фактор, как подчеркнуто негативное отношение царского правительства и высших сановников империи к исламу в доекатеринин- скую эпоху и проистекавшая из него жизненная необходимость для немногочисленных чиновников-мусульман особо «ревностно» доказывать словом и делом свою бесконечную преданность православному императорскому престолу. С этой точки зрения наиболее адекватная интерпретация жестокого поведения Тевкелева в истории с подавлением башкирского восстания выглядит по существу как метафорический парафраз расхожей исторической аллегории о некоем «новообращенном католике», пытавшемся непременно превзойти своей религиозной неистовостью самого Папу Римского. По аналогии с ней можно заключить, что правоверный мусульманин Тевкелев, оказавшись по долгу службы в отдаленном новоприобретенном крае империи, должен был в своих карательных действиях против единоверных ему соотечественников не просто соответствовать общепринятым в то время стандартам административного поведения, но и намного превзойти их своим служебным рвением, расторопностью в делах и беспощадностью к конфессиональным «собратьям-мятежникам». Исходя из вышеуказанной конкретной ситуации, а также из анализа всего многообразия поступков Тевкелева в разные периоды его административно-управленческой деятельности, мне представляется более правомерным говорить относительно проявленной им в карательных действиях против башкир особой жестокости не столько как об отличительной черте его характера, а главным образом как о сознательно выбранной полковником-мусульманином для самого себя тактике поведения в определенных «пограничных» для доверия к служилому «инородцу» политических ситуациях. В частности, многие архивные документы о службе Тевкелева в Оренбургской губернии в конце 40—50-х гг. XVIII в. убедительно свидетельствуют о том, что он тогда не только никак не превосходил радикализмом своих убеждений и поступков других оренбургских чиновников, но, напротив, резко полемизировал с сослуживцами и со своими прямыми начальниками И. И. Не- плюевым и А. Р. Давыдовым по поводу применяемых ими жестких ограничительно-запретительных мер по отношению к жизненно важным интересам и потребностям местного кочевого населения [32, с.286].