А.И. Солженицын «В круге первом»: нравственный выбор героев и писателя

Следующий герой, столкнувшийся с  выбором – свобода или предательство  –  это Герасимович.

Илларион Павлович Герасимович  познакомился со своей будущей женой  Наташей в Ленинграде, когда ей не было ещё восемнадцати лет. В тот  год его впервые арестовали…

«Началом своей инженерной работы Илларион Павлович застал то время, когда слово «инженер» равнялось слову «враг» и когда пролетарской славой было подозревать в инженере – вредителя. А тут ещё воспитание заставляло молодого Герасимовича кому надо и кому не надо предупредительно кланяться и говорить «извините, пожалуйста» очень мягким голосом. А на собраниях он лишался голоса совсем и сидел мышкой. Он сам не понимал, до чего он всех раздражал. Но как не прикладывай дела, едва-едва натянули на пять лет. И на Амуре сейчас же расконвоировали» [1, С.290].  Однако, выйдя из тюрьмы, Герасимович стал уже совсем другим человеком, он «перестал раскланиваться и перестал частить «извините». Его всё время попрекали прошлым, там увольняли, там зачисляли на должность не по образованию – и они ездили с места на место, бедствовали, потеряли дочь, потеряли сына. И, уже на все махнув рукой, рискнули вернуться в Ленинград»[1, 291].  

А там, в осажденном городе, инженеры были высокооплачиваемы и  очень нужны. Ещё до конца блокады  Иллариона вновь арестовали «за  намерение изменить родине». Рассуждения  были просты: Герасимович, в прошлом лагерник, приехал в Ленинград в начале войны, значит, пытался попасть к немцам. Судьба Герасимовича в полной мере отражает остановку, творившуюся в стране в сталинский период. Никого не волновала жизнь каждого человека в отдельности, никто не пытался разобраться в истинном положении вещей, ситуация была проста и понятна: лучше посадить невинного, чем угадить в тюрьму самому.

Солженицын описывает  нам встречу Герасимовича с женой. Герасимович видит, как постарела его Наташа, что одета она в довоенную шубку, которая давно проносилась, но, несмотря на это, он по-прежнему любит эту женщину, ведь она «единственная на земле, составляющая половину его самого». Он чувствовал свою вину перед ней, ведь «над ней тяготел несчастный жребий всех жён политических заключенных, то есть жён врагов народа: к кому б они ни обращались, куда б ни приходили, где известно было их безудачливое замужество – они как бы влачили за собой несмываемый позор мужей, в глазах всех они как бы делили тяжесть вины того чёрного злодея, кому однажды неосторожно вверили свою судьбу. И женщины начинали ощущать себя действительно виновными, какими сами враги народа – их обтерпевшиеся мужья, напротив, себя не чувствовали» [1, С.207].

Наталья Павловна рассматривала  мужа, его костюм, галстук, лицо без морщин, и ей казалось, что не он, а она сидела в тюрьме. Он не знает, что его жену уволили с работы из-за родства с ним, но догадывается, что живется ей плохо. Наталья Павловна пришла на встречу с мужем в надежде, что он тут же решит все её проблемы или сообщит, что его скоро досрочно выпустят. Но правда сурова, и ему остается сидеть ещё три года. В конце свидания Наташа уже бьётся в истерике, потому что не видит никакого просвета в своей жизни: «Ты живешь среди друзей! – обвиняет она Иллариона.- Ты занимаешься своей любимой работой! Тебя не водят в комнаты за черной кожей! А я – уволена! Мне не на что больше жить! Меня никуда не примут! Я не могу! Я больше не в силах! Я больше не проживу ни одного месяца! месяца! Мне – лучше умереть! … Ну, изобрети им что-нибудь, чтоб они отвязались! Да у тебя есть что-нибудь и сейчас! Спаси меня! Спа-си ме-ня!!» [1, С.294].

И в скором времени  Герасимовичу действительно подворачивается  такой случай. На следующий день его вызывают в кабинет Яконова, где Яконов и Осколупов предлагают ему изобрести ночной фотоаппарат на ультрафиолетовых лучах, чтоб «ночью вот на улице сфотографировать человека, с кем он идет, а он бы и до смерти не знал, или простой фотоаппаратик, только такой манёхонький, чтоб его в дверные косяки вделывать. И он бы автоматически, как только дверь открывается, фотографировал бы, кто через дверь проходит…»[1, С.647]. В этот момент он вспомнил Наташу, подругу всей его жизни, которая ждала его второй срок. Вспомнил глубокое отчаяние, которым она была пропитана, но переступить через многих ни в чем не повинных людей, которые, возможно, пострадают от этого изобретения, было не в его силах: «Нет! Это не по моей специальности! – звеняще пискнул он. – Сажать людей в тюрьму – не по моей специальности! Я - не ловец человеков! Довольно, что нас посадили…»[1, С.648].

Герасимович считает, что  душа каждого зэка, в отличие от вольняшек, бессмертна, возможно, так  считает и сам Солженицын. Он мечтает  о разумно устроенном мире и обществе, а существующую систему хочет  разрушить путем отказа от сотрудничества с ней. В дальнейшем, уже в реальности, эта идея выльется в знаменитый призыв «жить не по лжи». Думаю, главная трагедия людей типа Герасимовича не в том, что их посадили, а в том, что лагерная жизнь расколола их духовно, основной интерес читателя вызывают именно их внутренние переживания, а не события, происходящие с героями.

Илларион Павлович сделал очень трудный выбор, по сути, он обрек этим Наташу, а вместе с  ней и себя, потому что не будет  ему без неё жизни. Но совесть у него будет чиста, поскольку он не поступился  своими принципам и выбрал правду, хотя и жестокую.

Думаю ужасно, если человека, рожденного для любви, свободы, счастья, семьи отрывают от всего этого и засылают в тюрьму, ещё хуже – в Сибирь. В романе явно просматривается идея о том, что «народ» -  это и есть зэки, значит, для того чтобы стать частью «народа», необходимо пройти все трудности лагерной жизни. Возможно, некоторые герои романа неосознанно сами стремились в тюрьму, потому что именно там можно было стать по-настоящему свободным и найти душевное спокойствие. Думаю, одним из таких героев является Нержин, его привлекает шарашечная жизнь и, даже сознавая, что некоторые действия могут усугубить его положение, он не пытается ничего изменить. Нержин − мужчина средних лет, «русые волосы его, с распадом на бока, были густы, но уже легли венчики морщин у глаз, у губ и продольные бороздки на лбу. Кожа лица, чувствительная к недостаче свежего воздуха, имела оттенок вялый. Особенно же старила его скупость в движениях – та мудрая скупость, какой природа хранит иссякающие в лагере силы арестанта» [1, С.33]. Так же, как и у Герасимовича, история Нержина начинается с рассказа о его жене: «Надя и Глеб жили вместе один единственный год. Это был год – на бегу с портфелями. И он, и она учились на пятом курсе, писали курсовые работы, сдавали государственные экзамены. Потом сразу пришла война. И вот у кого-то бегают смешные коротконогие малыши. А у них нет…»[1, С.261]. Нержин уже долгое время не видел Нади, потому что для этого пришлось бы раскрыть место её жительства и работы, а это привело бы в лучшем случае к постоянным выговорам от начальства, а в худшем − к её увольнению. Но однажды, когда Надя ехала домой после работы, она увидела подполковника Климентьева, которого она уже встречала на свиданиях в Таганке. Она знала, что теперь он непосредственный начальник её Глеба, и, решившись на столь отчаянный поступок, она направилась к нему и прямо спросила, почему уже целый год не было свидания с мужем. Надя этим поступком очень смутила Климентьева, и он даже попытался осторожно, за рукав, посадить её на место. Их встреча была неожиданна, ведь «неделю назад из Тюремного Управления МГБ пришло между другими разрешение зэ-ка Нержину на свидание с женой в воскресенье двадцать пятого декабря тысяча девятьсот сорок девятого года в Лефортовской тюрьме. Но при этом было примечание, что по адресу «до востребования», как просил заключенный, посылать жене извещение о свидании запрещается» [1, С.208]. Нержина тогда вызывали и спрашивали адрес его жены, но он сказал, что не знает. «Нержин, конечно, знал, но не хотел сказать, и ясно было, почему не хотел – по тому самому, почему Тюремное управление не разрешало адресов «до востребования»: извещение о свидании посылалось открыткой. Там писалось: «Вам разрешено свидание с вашим мужем в такой-то тюрьме». Мало того, что адрес жены регистрировался в МГБ – министерство добивалось, чтобы меньше было охотниц получать эти открытки, чтоб о жёнах врагов народа было известно всем их соседям, чтобы такие жёны были выявлены, изолированы и вокруг них было создано здоровое общественное мнение. Жёны именно этого и боялись». У жены Нержина и фамилия-то была другая, значит, она скрывалась от МГБ. Климентьев сказал тогда Нержину, что, значит, свидания не будет, и не послал извещения.

Он объяснил Наде сложившуюся  ситуацию и посоветовал сообщить её адрес, на это она ответила, что  скоро переезжает и адреса у неё  сейчас нет. Подполковник смотрел на эту женщину с «просящим, горящим, невменяемым взглядом», помнил о  том, что в сейфе спецтюрьмы лежит бумага «Постановления об укреплении тыла», исходя из которой вскоре будет нанесен новый удар по родственникам, уклонявшимся от дачи адресов, следовательно, если эта женщина на днях не даст адреса, возможно, не увидит своего мужа никогда. «Если же сейчас сказать ей, то формально извещения не посылалось, в книге оно не регистрировалось, а она как бы сама пришла в Лефортово наугад» [1, С.208].

Эти мысли быстро пронеслись в голове у Климентьева. С одной  стороны, только что он нашёл способ, как этой женщине увидеться со своим мужем, возможно, в последний раз, а с другой, глупая мягкость могла повредить ему самому, тем более что он хорошо знал, что некоторые «люди не умеют молчать даже для собственного спасения». Однако, несмотря на это, Климентьев сказал женщине: «Свидание вам разрешено. Завтра к десяти часам утра приезжайте…» [1, С.210].

Это и был нравственный выбор подполковника Климентьева. Он ведь мог подумать прежде всего  о себе и не помогать совершенно незнакомой ему женщине. Затем, возможно, он и пожалел о своём выборе и упрекнул себя в излишней уступчивости, но это был его выбор в данный момент.

Нержин узнал о своём  свидании после долгого томления в коридоре штаба тюрьмы. Это был  словно яркий луч солнца, пробившийся  сквозь томящие сумерки повседневности. Нержин как мальчишка побежал в комнату и начал готовить к «выходу» свой «маскарадный» костюм. Когда-то давно шарашечные зэки всё время ходили в хороших костюмах и пальто. Теперь же для удобства охраны их переодели в одинаковые синие комбинезоны, чтобы легче было отличать зэков от вольняшек. На свидания же тюремное начальство заставляло переодеваться, давая чьи-то неновые рубашки и костюмы, создавая тем самым внешнюю атмосферу благополучия.

На свидание в тот  день ехали семь человек, включая Герасимовича и Нержина. Их всех собрали в одной комнате и сообщили, что теперь свидания будут проходить под еще большим контролем надзирателей: запрещаются рукопожатия и поцелуи. Негодованию заключенных не было границ: «Раз в год видимся…»[1, С.253] – хрипло выкрикнул Нержин и тут же замолчал, его свидание было полузаконным, и Климентьеву ничего не стоило лишить его этой последней спасательной ниточки. Тем более, что теперь главным было лишь то, что скоро, совсем скоро он увидит свою жену. Автобус отвез семерых заключенных на место, где проходило свидание. В Лефортово каждого заключенного посадили в отдельную камеру и оставили там дожидаться под пристальным взором надзирателя. И вот вошла она, такая родная и такая близкая. Нельзя было высказать за полчаса всего, что накопилось за время разлуки. Оказалось, что Надя уже не числится в аспирантах, до сих пор не защитила диссертацию, ей давно не платят стипендию и живет она на одну зарплату, а работает она сейчас в том же университете. Надя рассказала, что даже в университете всю науку засекречивают, а это означает, что придется всем заполнять ещё более подробные анкеты о муже, родственниках. А если она напишет там «муж осужден по пятьдесят восьмой статье», то ей не только работать в университете, но и защитить диссертацию не дадут. Поэтому очень робко и как бы невзначай Надя напомнила Глебу, что раньше он предлагал ей развод. В этом случае она могла бы писать в анкете «разведена», и тогда не обязательно было указывать фамилию бывшего мужа. Когда-то Глеб действительно настаивал на разводе, но «сейчас дрогнул. И только тут заметил, что обручального кольца, с которым она никогда не расставалась, на её пальце нет». Наде, конечно, он не стал говорить о своих размышлениях и ответил, что согласен. И тут же напомнил ей, что, возможно, это будет не последний срок в его жизни и «всё может повториться по спирали. История богата примерами»[1, С.286]. Но Глеб не понимал, «что жена продолжала и теперь, как и вначале, изощрённо, методично отсчитывать дни и недели до срока. Для него его срок был – светлая холодная бесконечность, для неё же – оставалось двести шестьдесят четыре недели, шестьдесят один месяц, пять лет с небольшим – уже гораздо меньше, чем прошло с тех пор, как он ушёл на войну и не вернулся» [1, С.286].  Он не понимал этого и ещё раз уже чуть уверенней сказал: «Делай во всём, как тебе лучше» [1, С.288].  Свидание подходило к концу, а они так толком ни о чём не поговорили. Уже в дверях показался Климентьев и сказал, что пора кончать. «Муж и жена поднялись разом и теперь, уде не рискуя, что свидание отнимут, Глеб через маленький столик охватил Надю за тонкую шею и впился в мягкие губы, которые совсем забыл. Он не надеялся быть в Москве ещё через год, чтобы их ещё раз целовать»[1, С.288].  

Нержину, как и многим заключенным шарашки, не раз предлагали свободу в обмен за работу на сверхсекретных объектах. В первый раз Яконов устроил встречу Нержина с Вернёвым, бывшим преподавателем Глеба в университете, который предлагал Нержину место в отделе по систематизации криптографическо-шифровальной работы. Нержин −  математик, тем более бывший студент Вернёва, подававший когда-то такие большие надежды. Глеб, никак не мог понять, как этот человек попал в ведомство? «!Почему ушел из Университета?.. Да направили… И нельзя было отказаться?.. Да отказаться можно было, но… Тут и ставки двойные… Есть детишки?.. Четверо» [1, С.58].  

Нержин плохо понимал, что говорит Вернёв, потому что  грустно было осознавать, что даже такие люди поддаются системе, перестают  бороться. И, конечно же, он отказался от предложенной возможности остаться в шарашке, а в дальнейшем, возможно, и досрочного освобождения. Яконов, узнавший о выборе Нержина, был в гневе и сказал: «Математика! – и артикуляция… вы поменяли пищу богов на чечевичную похлёбку». И как только Глеб покинул его кабинет, написал в настольном блокноте: «Нержина − списать» [1, С.61].

Далее было предложение  Рубина, работавшего над новой  наукой фоноскопией, который весь был  охвачен работой и не мог себе представить человека, который мог бы отказаться от столь удачного места. Но Нержина это уже не интересовало. Рубин не унимался: «Ну, а досрочка тебе нужна? В случае успеха – добротная досрочка, чистый паспорт. А и без всякого успеха – упрочишь свое положение на шарашке, незаменимый специалист!»[1, С.349].

Уже второй раз за сутки  Нержину предлагали спасение. И уже  второй раз оно его не радовало. Он твердо и категорично отвергает  любое сотрудничество с «палачами».

За свое неповиновение  Нержину пришлось тяжело поплатиться, вечером того же дня его ожидал этап. А «этап – это такая роковая грань в жизни арестанта, как в жизни солдата – ранение. И как ранение может быть лёгким и тяжелым, излечимым или смертельным, так и этап может быть близким или далёким, развлечением или смертью»[1, С.732].

«Преодолев все искушения, он покидает привилегированный «первый круг» лагерного ада», и теперь может попасть в более страшные круги ГУЛАГовского ада.

Название романа «В круге  первом» — это аллегорическое сравнение шарашки, отсылающее читателя к «Божественной комедии» Данте Алигьери. Один из героев романа Лев Рубин объясняет это так: — Нет, уважаемый, вы по-прежнему в аду, но поднялись в его лучший высший круг — в первый. Вы спрашиваете, что такое шарашка? Шарашку придумал, если хотите, Данте. Он разрывался — куда ему поместить античных мудрецов? Долг христианина повелевал кинуть этих язычников в ад. Но совесть возрожденца не могла примириться, чтобы светлоумных мужей смешать с прочими грешниками и обречь телесным пыткам. И Данте придумал для них в аду особое место. 

Очень важной особенностью переезда заключенных из одной тюрьмы в другую являлось то, что их перевозили в машинах, идентичных продуктовым. И даже расписывали так же «Хлеб Pain Brot Bread или Мясо Viande Fleisch Meat» [1, С.755]. Нержин, садясь в машину, прочитал Meat.

Заключение

 

 Мне кажется, что произведения А.И. Солженицына никогда не потеряют актуальности, потому что хочется верить в его честных и искренних героев. Даже в тюрьме лучшие герои писателя остались свободными, потому что сумели найти свободу в своей душе. Их свобода не зависит от внешних факторов или начальства. Лишенные всех материальных благ и даже семьи, они нашли в своей душе силы на борьбу с системой, которая так ломала всю их жизнь. Думаю, главное, что хотел донести до нас Солженицын − это то, что борьба за правду не терпит компромиссов. А выбор каким бы сложным он ни был, нужно делать, исходя из своих нравственных убеждений.   

 

Список литературы

1.    В круге первом: Роман/ Солженицын А.И. – М.: Худож. лит., 1990. – 766с.

2.    Словарь философских понятий и терминов/ Г.М.Левин. – СПБГУТД, 1999г. – 33с.

3.    Словарь философских терминов/ Научная редакция прфессора В.Г.Кузнецова. – М.: ИНФРА-М, 2005. – XVI, 731с. – ( Библиотека словарей “Инфра-М”).

4.    Творчество А. Солженицына: учебное пособие (2-е издание)/ А.В. Урманов – М.Флинта: Наука. 2004г. – 236с.

5.    Философский словарь/Под. ред. И.Т. Фролова – 4-е издание – М.: Политиздат, 1980.- 444с.

6.    Философский словарь/ Гуревич П.С. – М.: Олимп; ООО «Издательство АСТ», 1997.– 320с.

7.    Философский словарь Владимира Соловьева/Ростов Н/д: Изд. «Феникс» 1997г. – 464с.

8.Философский словарь/ Под общ. ред. проф., докт. философских наук Ященко А.П. – Ростов Н/д: «Феникс», 2004. – 560с. (серия «словари»).

9.Философский энциклопедический словарь/ Е.Ф. Губский, Г.В. Кораблева, В.А. Лутченко. – М.: Инфра-М, 1997.- 576с.

10.Философский энциклопедический словарь/ Редкол.: С.С. Аверинцев, Э.А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичев и др. – 2-е изд. – М.: Сов. энциклопедия, 1989.– 815с.

11.Феномен А.И. Солженицына: новый взгляд: (к 80-тию со дня рождения)/ П.Е. Спиваковский – М.: Инион, 1998 – 156с.

12.Шухов и др.: модели поведения человека в лагерном мире/ К.Г. Краснов − Л.: Сов.писатель, 1984г. − 48с. 

13.http://www.echo.msk.ru/programs/exit/41742/index.phtml

14.http://www.ng.kz/gazeta/205/authors/?002

15.http://www.rg.ru/solzhenicyn-pisma.html  

16.http://www.svobodanews.ru/articlete.aspx?exactdate=20060204203130547

17.Торжество духа: о романе А.Солженицына «В круге первом»//Л. Келер − М.: Инфра-М, 2003.- 71-86с.