Эрнест Хемингуей

Автор: Пользователь скрыл имя, 26 Декабря 2011 в 00:18, реферат

Описание работы

Осенью 1926 года, после выхода первого романа «И восходит солнце» («Фиеста»), 27-летний Хемингуэй сразу стал знаменитостью. Между тем он уже несколько лет был надеждой не только сверстников по перу, но и таких мудрых стариков, как Линкольн Стеффенс и Форд Медокс Форд. У него за плечами было уже четыре книги — рассказов, стихов, сатиры.

Работа содержит 1 файл

Эрнест Хемингуэй.doc

— 138.50 Кб (Скачать)
 
 
 
 
 
 

             Реферат

по зарубежной литературе

             на  тему:

     "Эрнест  Хемингуэй" 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

I. ИСТОКИ И КОРНИ

 
  Осенью 1926 года, после выхода первого романа «И восходит солнце» («Фиеста»), 27-летний Хемингуэй сразу стал знаменитостью. Между тем он уже несколько лет был надеждой не только сверстников по перу, но и таких мудрых стариков, как Линкольн Стеффенс и Форд Медокс Форд. У него за плечами было уже четыре книги — рассказов, стихов, сатиры. Но каков был тираж этих книг: последовательно — 300,170,1335,1250 экземпляров. Они были известны только в узком кругу завсегдатаев Монларнаса и Гринин Вилледжа и замечены только наиболее проницательными — из критиков Эдмундом Уилсоном, из редакторов Максуэллом Перкинсом.

  Но Хемингуэй  рано осознал себя человеком пишущим, не литератором, и еще не писателем, а просто тем, кто не может не закреплять на бумаге свое восприятие мира, не может не делиться им с другими.

Эрнест Хемингуэй  родился 21 июля 1899 года в Ок-Парке, маленьком, чистеньком городке, рядом с Чикаго — этим крупнейшим торгово-промышленным Центром Среднего Запада. Гам делались дела и Деньги, а здесь, в этом городке коттеджей и колледжей, лишь оседало нажитое в Чикаго.

  Он рос  в культурной, обеспеченной семье, и  родители, каждый по-своему, пытались направить его интересы. Отец — врач по профессии и этнограф-любитель по душевной склонности — увлекался охотой, брал с собой Эрна в леса, водил в индейские поселки, старался приучить сына наблюдать природу, зверей, птиц, приглядываться к необычной жизни индейцев. Видимо, он надеялся, что старший сын продолжит традицию семьи Хемингуэев, которая насчитывала несколько естественников, врачей, этнографов, путешественников-миссионеров.

  А мать —  любительница музыки и живописи, обучавшаяся  пению и дебютировавшая в нью-йоркской филармонии, тут, в своем городке, принуждена была довольствоваться преподаванием, пением в церковном хоре, а сына стремилась обучить игре на виолончели. Музыканта из Эрна не получилось, но любовь к хорошей музыке и к хорошим картинам с новой силой пробудилась в Хемингуэе уже в зрелые творческие годы.

  Разумеется, нельзя целиком отождествлять действительного  доктора Кларенса Хемингуэя и  его жену с вымышленными образами родителей Ника Адамса и Джордана, но вот как трансформируются отголоски  жизни на страницах книг Хемингуэя. В ранних рассказах показан дом отца, провинциального доктора, очень напоминавшего чеховских земских врачей. Атмосфера скучных, серых будней и образ слабовольного мужа под башмаком у елейного деспота — жевпы. Именно она, жена, задает тон этого житья-бытья. Она член « Общества христианской науки», на ее столике неизменная Библия и номер журнала «Христианская паука» («Доктор и его жена»). Она целыми дня ми молится о сыне и муже, зная, «что мужчины слабы» («Дома»). Она внушает мужу «Помни, тот, кто смиряет дух свой, сильнее того, кто покоряет города», — и зудит его 'с неизменным припевом «милый». После нескольких таких реплик у него руки опускаются:

«Ружье само стало в угол за шкафом — расхотелось  даже на охоту идти, и кипа нераспечатанных медицинских журналов растет на полу около его стола. А когда дверь за ним захлопнулась и раздался ее вздох, он говорит через окно: «Прости»,— и слышит в ответ: «Ничего, милый» («Доктор и его жена»). Его единственная утеха — собирание коллекций. Сначала это заспиртованные змеи и ящерицы — она сожжет их при переезде в новый дом, потом индейские древности, и она опять сожжет их в его отсутствие при очередной уборке. «Я убирала подвал, мой Друг»,— улыбаясь, встречает она его па крыльце, и он молча принимается спасать обгоревшие остатки, и максимум его протеста 
 
 
 
 
 
 
 

— ото сказанные Нику слова: «Самые лучшие наконечники пропали» («На сон грядущий»).

  И образ  отца — хорошего, но слабого человека с безвольным подбородком, но зорким глазом и твердой рукой охотника и хирурга («Отцы и дети»). Он настолько подавлен и безответен, что близкие не принимают его всерьез даже в том, в чем он действительно мастер своего дела. Когда он делает операцию кесарева сечения охотничьим ножом и зашивает рану вяленой жилой, дядя Джордж роняет: «Ну еще бы, ты у нас знаменитый хирург!» («Индейский поселок»).

Отец — спутник  его детства и отрочества. Но «после того, как ему исполнилось пятнадцать лет, у него не было ничего общего с  отцом» («Отцы и дети»). Позднее  отец возникает лишь в сумеречных воспоминаниях и снах ночного существования, а спутник его возмужалости, пример упорного и мужественного дневного труда — это дед, участник Гражданской войны 1861-1865 годов.

  Ок-паркская средняя школа по уровню общеобразовательной  подготовки была на очень хорошем счету. Хемингуэй с благодарностью вспоминал своих преподавательниц родного языка и литературы, а школьная газета «Трапеция» («Тгареге») и школьный журнал «Скрижаль» («Tabu 1 а») дали ему возможность попробовать свои силы и в фельетоне (особенно спортивном), и в беллетристике. За что ни брался Эрни, он во всем старался не ударить лицом в грязь. Он был капитаном и тренером разных спортивных команд, брал призы по плаванию и стрельбе, был редактором «Трапеции». В эти школьные годы он много читал и позднее, уже после «Фиесты», утверждав, что писать он научился, читая Библию. Из традиционного школьного чтения Хемингуэя не затронули ни стихи Теннисона и Лонгфелло, ни романы Вальтера Скотта, Купера, Гюго, Диккенса. Зато Шекспир остался на всю жизнь. Позднее он говорил, что слишком хорошо помнит «Ромео и Джульетту» и «Отелло», чтобы часто возвращаться к ним, но «Лира», например, перечитывает каждый год. Также на всю жизнь остался «Гекльберри Финн» Марка Твена, книга, которую зрелый Хемингуэй считал истоком современной американской литературы. Но Марк Твен, как автор «Человека, который совратил Гедлпберг», был, конечно, не в почете в Ок-Парке и едва ли попадался на глаза юного Хемингуэя. Как и Джек Лондон, автор «Железной пяты» и «Мартина Плена». Интересно, что и потом, выросши, Хемингуэй к Джеку Лондону уже как-то не возвращался. А из внеклассного чтения от этой поры остались в памяти Хемингуэя простые и трезвые морские романы Капитана Мариетта, «Королева Марго» Дюма, как книга о товариществе и верности, и рассказы Киплинга.

  В школьной газете и журнале Хемингуэй писал  спортивные отчеты, юморески и «страшные» рассказы. У школьников тогда в  моде был живший в соседнем Чикаго писатель Ринг Ларднер, причем не столько  как горький и жесткий сатирик, сколько как остроумный на свой чикагский лад фельетонист и спортивный обозреватель. Ему-то на первых порах усердно подражал и юный Эрна. Классному наставнику, как куратору школьного журнала, неоднократно попадало от инспектора за ироническую вольность заметок ученика Эрнеста Хемингуэя.

  Из тридцати с лишним публикаций в «Скрижали» выделяются три: в феврале 1916 года

— основанный на индейском фольклоре рассказ «Суд Маниту» — об убийстве старым охотником молодого спутника по охоте. В апреле 1916 года— «Всё дело в цвете»— рассказ старого боксера о нечестном матче уже с характерным для позднейшего Хемингуэя рубленым диалогом и профессиональным языком. И, наконец, в ноябре 1916 года — «Сепи Жинган» — рассказ о кровавой мести, где рассказчик-индеец более поглощен оценкой разных сортов трубочного табака и заботой о своей собаке Сепи 
 
 
 
 
 
 
 
 

Жингане, чем  воспоминаниями о свирепой расправе с обидчиком, которую он вспоминает так, между прочим.

  По этим рассказам видно, что Хемингуэй  успешно усваивал первоначальные навыки литературного письма; видно и то, что он стремился закрепить непосредственные впечатления, а они, конечно, были главным в формировании человека и писателя. Дома, в Ок-Парке, его окружал душный обывательский мирок, который он скоро ощутил, а несколько позднее изобразил в рассказе «Дома».

        У отца был за озером Мичиган, в нетронутых ещё тогда лесах, маленький охотничий  домик на берегу Валун-Лэйк, куда он спасался от своих городских обязанностей и жениных гостей, где он охотился, даром лечил индейцев близлежащей  резервации, собирал коллекцию предметов индейского быта. Туда он брал с собой сына;

там же, позднее, на Биг-ривер, охотился, уже в одиночку, и любимый герой Хемингуэя  Ник Адаме. Но и в этом домике верховодил не доктор, а его жена.

  Эрни было мало редких охотничьих вылазок с отцом. Он хотел повидать свет своими глазами. На каникулах он не раз пускался в бега — работал на фермах или мойщиком посуды в придорожных барах. За недели, а то и месяцы этих скитаний он встречал немало бродяг, пьянчужек, гангстеров, женщин легкого поведения — словом, всякую придорожную накипь, о которой позднее он писал в рассказах «Чемпион», «Свет мира». Но приходила осень, и Эрни, хлебнув свободы, возвращался к душной школьной и домашней рутине.

  А зимой  удавалось вырваться только в  Чикаго, где он стал обучаться боксу. На первом же уроке тренер расквасил ему нос, позднее серьезно был поврежден глаз, но Эрни упорствовал и впоследствии стал первоклассным боксером. Уроки уроками, а попутно он приглядывался к новому для него миру боксеров, барменов, гангстеров, о которых он писал позднее в рассказах «Пятьдесят тысяч», «Убийцы» и др. Этот Чикаго оказывался гораздо более неприглядным, чем Ок-Парк, и у Эрни назревало решение — «уеду я из этого города».

  . Шел 1917 год. Америка вступила в первую мировую войну, и Эрни, тем временем кончив школу, стремился попасть в армию. Но от матери он унаследовал неважное зрение, к тому же сказалась травма глаза, полученная при тренировке, и в армию его не принимали. Близость Чикаго сказалась на культурном уровне Ок-Парка. Когда вспоминаешь, что полученное в средней школе Ок-Парка образование уравняло начитанность и тягу к знанию Хемингуэя со многими его сверстниками, получившими университетский диплом, что эта школа приохотила его к Шекспиру, Мерло, Чосеру, — не приходится особенно сожалеть, что Хемингуэй не кончил какой-нибудь теологический или философский факультет или узкотехническую школу, где бы на него могли надеть те или иные деляческие шоры.

Взамен высшего  академического образования Хемингуэй  прошел целых три жизненных университета. Первым из них была школа журнализма И первым курсом— репортерство в провинциальной канзасской газете «Стар». Для многих американских писателей традиционным путем в литературу была газета, но Хемингуэю повезло, что он начал не в продажных органах желтой прессы, где ценилась только сенсация, к тому же преподносимая в форме установившихся штампов. Для усвоения газетной техники Хемингуэю пригодилось то, что он был редактором школьной «Трапеции», по от установившегося там развязного газетного штампа пришлось отвыкать. «Канзас стар» была одной из независимых провинциальных газет, руководимая журналистами старой школы. Здесь ценили факт и точную, деловитую, лаконичную его подачу. За семь месяцев напряженной работы в «Стар» Хемингуэй получил много полезных профессиональных 
 
 
 
 
 
 
 

навыков. О том, как воспитывали в Канзас-Сити новичков, можно судить по некоторым  из сложенных здесь «Ста заповедей  газетчика»:

  — Пиши короткими предложениями. Первый абзац должен быть краток. Язык должен быть сильным. Утверждай, а не отрицай. — Бойся обветшалых жаргонных словечек, особенно когда они становятся общеупотребительными. Воспринимается только свежий сленг.

   — Избегай прилагательных, особенно таких пышных, как «потрясающий», «великолепный», «грандиозный», «величественный».

   «Единственная стоящая 'форма рассказа,— наставлял  молодых репортеров старый газетный волк Л. К. Моис, — это объективное  изложение. Никаких этих потоков  сознания. И нечего разыгрывать из себя стороннего наблюдателя в одном  абзаце и всезнающего господа бога в следующем. Словом, никаких этаких штучек».

  От всех репортеров здесь неукоснительно требовали  соблюдения подобных заповедей, и это  пошло впрок Хемингуэю: «Работая в «Канзас стар», — вспоминал  он позднее, — я старался о простых  вещах писать просто». Репортерская работа опять сталкивала Хемингуэя с преступными городскими низами:

гангстерами, грабителями, спортивными жучками и с полицией. Эти встречи снабдили его большим  запасом жизненных наблюдений. Ему  открылась жизнь, где одним слишком хорошо, а другим — слишком плохо, где тягостны и невыносимая нищета, и несносное благополучие. Где репортеру можно было писать всю правду о бродяге и слишком мало правды о богачах. И постепенно накапливалось у него еще смутное сознание социального неблагополучия. Все это позднее отразилось во многих его произведениях, а некоторые страницы первого сборника Хемингуэя «В наше время», как, например, миниатюры о подстреленных грабителях-венграх и о повешении Сэма Кардипелла, — 'это явно литературный задел канзасского репортера Хемингуэя.

П. ВОЙНА

Следующим из жизненных  университетов стала для Хемингуэя  первая мировая война. В те годы, когда Европа была уже охвачена войной, в США сознание своей мощности и неуязвимости порождало настроение самодовольного изоляционизма и лицемерного пацифизма. С другой стороны, в рабочей, в интеллигентской среде нарастал и сознательный антимилитаризм. Однако США уже с начала века стали империалистической и даже колониальной державой. Как правительство, так и крупнейшие монополии были заинтересованы в рынках, ревниво следили за переделом колоний, сфер влияния и т. п. Крупнейшие капиталисты осуществляли усиленный экспорт капитала. Дом Моргана совершенно неприкрыто был банкиром Антанты. Но официальная пропаганда, этот рупор монополий, обрабатывая общественное мнение, все громче кричала о немецких зверствах: нападение на маленькую Сербию, разрушение Лувена, наконец, подводная война и потопление «Лузитании». Газеты все настойчивее требовали, чтобы США приняли участие в «войне за спасение демократии», в «войне, чтобы прикончить войны» и т. д.

Информация о работе Эрнест Хемингуей