"Мастер и Маргарита" : за Христа или против?

      Согласитесь - странный способ доказывать свою литературную талантливость…

      Итак, Булгаков явно не ставит себя в ученики  «этого самого Га-Ноцри». Образ Иешуа  вопреки восторженным заверениям образованцев, не есть икона. Это не тот Лик, в который верит сам Булгаков. Писатель  создает образ вроде-бы-Христа, образ довольно заниженный и при этой не вызывающий симпатий у самого Булгакова.

      Тогда – одно из двух.

      Или Булгаков отождествил Иешуа с  Иисусом Христом, причем в Христе он видел своего личного врага, а потому и высмеял Его так жестоко. Но если это именно булгаковский взгляд на Христа – то он непонятен именно биографически. Почти все детали и сюжетные повороты московских глав романа так или иначе разрабатывались Булгаковым в других его произведениях. Но ничего похожего на «пилатовы главы» из под его пера не выходило. Ни рассказов, ни статей, ни фельетонов, в которых затрагивалась бы евангельская тематика, прежде у него не было.

      Неужели человек, который отказывался писать атеистические сценарии по госзаказу, решил это сделать по порыву сердца? Неужели тот, чье сердце отвращалось от атеистических карикатур, в своем закатном произведении, произведении, о котором он знал, что оно – последнее – стал осваивать новый для себя жанр травли верующих?

      Но  если ранее от себя Булгаков никогда  ничего подобного не писал, то и пилатовы главы нельзя просто вырвать из «Мастера и Маргариты», напечать их в атеистическом  журнале и при этом в качестве автора указать имя М. А. Булгакова.

      Значит, не свой взгляд на Христа передал Булгаков. Тогда чей? Чью ненависть ко Христу он ословесил? В чьих глазах Христос превращается в Иешуа? И можно ли этого «другого» назвать единомышленником Булгакова?

      Если  Иешуа не икона, тогда, быть может  – карикатура? Но на кого? На Христа? Биографически и психологически такая гипотеза выглядит крайне неправдопободно.

      Тогда зачем он выставил Христа в нелепом  виде?

      Может, не свое мировоззрение Булгаков вложил в анти-богословие Мастера? Не поставил ли Булгаков между собой и Мастером некоего посредника, в послушании которому и находится творчество Мастера? Ведь «пилатовы главы» существуют не автономно, а в рамках большего произведения. Структура «Мастера и Маргариты» – роман в романе. Может, кто-то из персонажей большого романа, имеющих влияние на Мастера, заинтересован в том, чтобы Иисус выглядел как Иешуа?

      Точно ли, что среди персонажей большого, московского, романа именно и только Мастер является автором романа о  Пилате?

      Обратимся к истории романа. С первого  же варианта романа (в 1928 году он назывался «Копыто инженера») в нем действуют Воланд, Иван Бездомный и Берлиоз. Имена этих персонажей менялись, но их места в романе оставались неизменными: Воланд рассказывает воинствующим атеистам «подлинную» историю о Ешуа и Понтии Пилате.

      «Чрезвычайно  важная особенность первой редакции – отсутствие резкой композиционной отделенности новозаветного материала  от современного, которую мы видим  в последней редакции: там Воланд произносит только начальные и конечные фразы, а вся история Иешуа  и Пилата выделена в особую главу, построенную в форме внеличного повествования. Здесь Воланд все время сохраняет позицию рассказчика и очевидца событий»⁶⁷.

      Сохранилась авторская "Разметка глав", датированная 6 октября 1933 года. В 10-й главе –  «Иванушка в лечебнице приходит в себя и просит Евангелие вечером. Ночью у него Воланд». 11-я глава: «Евангелие от Воланда"⁶⁸.

      В 1932 году Булгаков полагает, что его  роман может называться «Черный  богослов»⁶⁹.

      Работа  этого «богослова» состоит в  изготовлении карикатуры на Христа. То, что эта карикатура не вызывает согласия у самого Булгакова – уже было показано. Но все же не сатану высмеивает Булгаков, не с Воландом он схватился. «Шмыгающий носом» Иешуа – карикатура на атеистический (толстовский) образ Христа.

      Булгаковский  роман – это провокация. Но и сам Христос провокативен. Христос – это Бог, который прячется на земле. Его цель была взойти на Укрест. Но искупительная жертва не состоялась бы, если бы фаворская слава Христа была бы очевидна всеми и всегда. И потому Он прячет Свое Божество под «завесой плоти» (Евр. 10,20), в «образе раба» (Филип 2,7). А то, что спрятал Бог, человек найти не может. Поэтому Христос говорит ученикам: «Не вы Меня избраля, а Я вас избрал» (ин. 15,16). Поэтому и на Кресте Он молится о Своих палачах – «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23,34). Поэтому Он говорит о хулящих Его, что хула на Сына Человеческого простится (см. Мф. 12,31).

      Св. Иоанн Златоуст так говорит об этих словах: «Христа не знали, кто Он был; а о Духе получили уже достаточное познание... Слова Христа имеют такое значение: пусть вы соблазняетесь Мною по плоти, в которую Я облекся.. Я вам отпускаю то, чем вы Меня злословили прежде креста, даже и то, что вы хотите распять Меня на кресте, и самое неверие ваше не будет поставлено вам в вину... Но что вы говорили о Духе, то не будет прощено вам... Почему? Потому что Дух Святый вам известен, а вы не стыдились отвергать очевидную истину»⁷⁰.

     В определенном смысле, Христос был  именно таким, как булгаковский Иешуа  га Ноцри из «Мастера и Маргариты». Таким был «имидж» Христа, таким Он казался толпе. И с этой точки зрения роман Булгакова гениален: он показывает видимую, внешнюю сторону великого события – пришествия Христа-Спасителя на Землю, обнажает скандальность Евангелия, потому что действительно, нужно иметь удивительный дар Благодати, совершить истинный подвиг Веры, чтобы в этом запыленном Страннике без диплома о высшем раввинском образовании опознать Творца Вселенной.

     Мы  привыкли к представлению об Иисусе-Царе, Иисусе-Боге, с детства слышим молитвы: «Господи, помилуй», «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». А такие произведения, как картины Ге, или, в меньшей степени, Поленова, или тот же «Мастер и Маргарита» помогают нам понять всю невероятность и парадоксальность апостольской веры, почувствовать ее болевой ожог, позволяют нам вернуться в точку выбора… Но Булгаков обнажает всю глубину этого выбора: глаза здравого смысла и научного атеизма он вставил в глазные впадины Воланда. Тот, кто поверит бытовой очевидности, окажется все же союзником сатаны… 

      ШЕСТОЕ  И СЕДЬМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА БЫТИЯ  БОГА

      Третья  глава романа носит название «Седьмое доказательство». Что же именно подлежит доказательству? Текст первых глав не оставляет никаких сомнений: речь идет о доказательствах бытия Бога.

      Вот эта знаменитая сцена:

      - Но, позвольте вас спросить, - после  тревожного раздумья спросил  заграничный гость, - как же быть  с доказательствами бытия божия,  коих, как известно, существует ровно  пять?

      - Увы! - с сожалением ответил Берлиоз, - ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

      - Браво! - вскричал иностранец, - браво!  Вы полностью повторили мысль  беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

      - Доказательство Канта, - тонко улыбнувшись,  возразил образованный редактор, - также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

      - Взять бы этого Канта, да  за такие доказательства года  на три в Соловки! - совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

      Предложение отправить Канта в Соловки  не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

      - Именно, именно, - закричал он, и левый  зеленый глаз его, обращенный  к Берлиозу, засверкал, - ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: "Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут".

      Удивительно, что НИ ОДИН булгаковед не заинтересовался  вопросом о том, за что же собственно Канту грозили Соловки. Даже  в «булгаковской энциклопедии», где Канту посвящено 7 колонок, его доказательство снова лишь упоминается, но не излагается.

      Хуже  того, атеистические школьные учебники нагло и беззастенчиво просто морочат⁷¹ детям головы. Они не стесняясь врут, будто «Достоевский понимал Бога не как чудотворца, а как проявление высшей нравственности, категорического императива, как называл это Кант»⁷². Ну, зачем Достоевского в «бесы» записывать? Ведь подобное «богословие» Достоевский влагал именно в уста «бесов»: «В бога учитель наш веровал. «Не понимаю, почему меня все здесь выставляют безбожником? - говаривал он иногда, - я в Бога верую, mais distinguons, я верую, как в существо, cебя лишь во мне сознающее», - говорил Степан Верховенский о своем учителе (Бесы. 1,9).

      И Кант не сводил Бога к «проявлению  высшей нравственности». Бог Кантом полагается настолько выше мира людей, что для Канта из этой запредельности Бога следует ненужность обрядов  и молитв: ведь человеческие действия могут влиять только на то, что находился в этом мире, а не за его пределами… Для Канта Бог не «нравственный закон», а Законодатель этого закона⁷³. По отношению же к материальному миру Бог Канта – Творец: «высшая причина природы, поскольку ее необходимо предположить для идеи высшего блага, есть сущность, которая благодаря рассудку и воле есть причина (следовательно, и творец) природы,  то есть Бог»⁷⁴.

      Для Канта не Бог есть «проявление  нравственности», а ровно наоборот: в существовании нравственности он видел проявление Бога. Бог – выше нравственного опыта человека. Человеческий нравственный опыт есть лишь окошко, просвет в мире обыденной несвободы, позволяющий увидеть Нечто гораздо более высокое.  Само существование нравственности есть лишь указатель на существование человеческой свободы, а вот уже факт нашей свободы есть указание на то, что  мир не сводится к хаотической игре атомов.

      Подробнее ход кантовской мысли будет изложен  в Приложении. Основное в кантовской конструкции – обнажение логически  необходимой связи между человеческой свободой и существованием Бога. Если нет над-космического Бога, то непонятно, как человек может быть свободен в космосе, насквозь и накрепко прошитом причинно-следственными нитями.

      Воланд  не одобрил этого доказательства. Ему вообще не по нраву человеческая свобода. Вся история появления Воланда в Москве – это обнажение коренной несвободы людей. Да и как быть этой свободе у тех людей, которые сами перерезали пуповину, соединяющую их с миром Высшей Свободы?

      Атеисты Воланду тоже не по нраву: «он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту» (гл. 1). Воланду недостаточно атеизма. Он хочет видеть вокруг «инженеров с копытом»⁷⁵. Ему нужно превращение атеистов в колдунов и сатанистов. Это путь Маргариты, которая в конце восклицает «Великий Воланд!» (гл. 30). Поэтому Воланд себя самого предъявляет как «седьмое доказательство».

      Но  и Булгаков использует Воланда как  доказательство. Когда Булгаков только приступил к работе над романом, то первая же его глава носила название «Шестое доказательство»⁷⁶ (о кантовском доказательстве тогда еще Булгаков не упоминал).

      Более того, именно в Воланде он видит  главное действующее лицо всего  романа. В обращении к “Правительству СССР” 28 марта 1930 года он называет свой труд “роман о дьяволе”. Дьявол выписан столь живо и реалистично, что Д. С. Лихачев как-то заметил, что после “Мастера и Маргариты” по крайней мере в бытии дьявола сомневаться нельзя.

      Булгаков  построил книгу так, что советский  читатель в «пилатовых главах» узнавал  азы атеистической пропаганды. Но автором этой узнаемой картины оказывался… сатана. Это и есть «доведение до абсурда», reductio ad absurdum. Булгаков со всей возможной художественной очевидностью показал реальность сатаны. И оказалось, что взгляд сатаны на Христа вполне совпадает со взглядом на него атеистической государственной пропаганды. Так как же тогда назвать эту пропаганду? Научной или...? Оказывается, в интересах сатаны видеть во Христе идеалиста-неудачника. А, значит, чисто-«научного» атеизма нет. Атеизм – это просто хорошо замаскированный (или забывший о своем истоке) сатанизм.

      Два вывода из «Мастера и Маргариты» напрашиваются  довольно очевидно. Первый – что  за атеистической пропагандой реет тень люциферова крыла. Второй позволю  себе выразить словами рок-певца Виктора Цоя: «Если есть тьма – должен быть свет!».