Внешняя политика Китая в эпоху реформ

3. 80-е ГОДЫ: КУРС НА ФОРМИРОВАНИЕ ДИВЕРСИФИЦИРОВАННОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ

Дав сильный  импульс развитию отношений КНР  со странами Запада, политика “единого фронта” тем не менее не оправдала многих надежд китайского руководства. В начале 80-х годов стало очевидно, что Вашингтон не намерен способствовать воссоединению Тайваня с материковой частью Китая в обмен на поддержание китайской стороной отношений “стратегического партнерства” с США. Более того, с приходом администрации Рейгана США активизировали связи с Тайванем - в том числе в военной области - в ущерб отношениям с КНР. Сильно преувеличенными оказались и расчеты провести модернизацию страны за счет помощи западных государств. Последние пошли на предоставление Китаю кредитов и займов, с большим энтузиазмом восприняли идею о поставке в КНР больших партий различных товаров, в том числе и промышленного оборудования (тем более, что в то время развитые капиталистические страны переживали структурную перестройку, в ходе которой высвобождалось большое количество морально устаревшего оборудования и технологий). Однако ограничения на передачу передовой технологии оставались весьма строгими. В мае 1982 г. Дэн Сяопин в беседе с руководителем Либерии выразил свое разочарование в западных государствах: “В настоящее время мы проводим политику экономической открытости, стремимся использовать иностранные капиталы и передовую технологию... что помогло бы нам в развитии экономики... Однако получить капитал и передовую технологию из развитых государств - нелегкое дело. У некоторых людей там по-прежнему на плечах головы старых колониалистов, они желают нам смерти и не хотят, чтобы мы развивались”[1] Цит. по: Жэнь Бин. Открытость в сторону внешнего мира - основополагающая политика государства “Шицзячжуан ши цзяоюй сюэюань сюэбао”, Шицзячжуан, 1986, № 3, с. 3-4..

В начале 80-х  годов стала очевидной вся  бесперспективность политики “единого фронта” и отношений “стратегического партнерства” с США как для обеспечения национальной безопасности, так и для реализации интересов внешнеполитической стратегии КНР в целом. С приходом администрации Рейгана США резко активизировали деятельность по укреплению своих военных и политико-стратегических позиций в мире. Обнаружилась тенденция к падению роли КНР в системе внешнеполитических приоритетов США. В Китае не могли также не отметить, что СССР столкнулся с целым рядом серьезных трудностей политического и экономического порядка внутри страны и на международной арене. В этих условиях блокирование с США в целях сдерживания СССР уже не выглядело продуктивным.

Несбалансированность  отношений КНР с двумя “сверхдержава-ми”  способствовала лишь эскалации напряженности  в китайско-советских отношениях, а это противоречило решению  главной внешнеполитической задачи КНР -обеспечению мирного окружения для проведения курса модернизации. Кроме того, заранее предопределенная привязка внешнеполитического курса КНР к внешней политике одной из “сверхдержав”, как это диктовалось реалиями политики “единого фронта”, существенно затрудняла для КНР возможность внешнеполитического маневрирования, создавала в глазах представителей других государств впечатление зависимости Китая от США, что, разумеется, не способствовало повышению международного статуса КНР.

Таким образом, в начале 80-х годов стало очевидно, что конфронтационная и “реактивная” (на действия “сверхдержав”) политика “единого фронта” изжила себя, вступив  в противоречие с новым пониманием коренных внешнеполитических интересов КНР. Прошедший в сентябре 1982 г. ХII съезд КПК зафиксировал фундаментальный сдвиг в развитии внешней политики Китая. Особое значение в этом смысле имели два вывода съезда: о принципиальной возможности полного предотвращения новой мировой войны и необходимости строить отношения с СССР и США на сбалансированной основе путем проведения независимой внешнеполитической линии. Ориентация на возможность обеспечения мира и переход к сбалансированной политике в отношениях с “двумя сверхдержавами” стали важными факторами в строительстве новой внешнеполитической доктрины и концептуальных основ национальной безопасности.

Характерным шагом в этом направлении было вовлечение в процесс формирования внешнеполитических решений широкого круга китайских специалистов в  области международных отношений. Вплоть до начала 80-х годов принятие решений по вопросам внешней политики КНР было компетенцией узкого круга  высших партийно-государственных чиновников. На рубеже 70-х - 80-х годов в Китае создаются или возобновляют работу научно-исследовательских учреждения, занимающиеся проблемами международных отношений, в том числе Институт современных международных отношений, непосредственно связанный с Госсоветом КНР; пекинский Институт международных проблем и шанхайский Институт международных проблем, имеющие прямые связи с МИД КНР; пекинский Институт международных стратегических исследований, связанный с министерством обороны и Генеральным штабом НОАК. В 1982-1983 гг. в целях мобилизации китайских специалистов для исследования международных отношений и включения виднейших ученых в процесс разработки и принятия решений при Госсовете КНР был создан Центр исследований международных проблем во главе с Хуань Сяном. Наконец, с начала 80-х годов в Китае увеличивается количество научных изданий, посвященных вопросам внешней политики КНР и международных отношений (с 1981 г. возобновляется издание журнала “Гоцзи вэньти яньцзю”, начинается издание журнала “Сяньдай гоцзи гуаньси”, выходившего до 1985 г. нерегулярно, а с 1986 г. - ежеквартально).

Установка на развитие реалистического внешнеполитического  курса, а также подготовка для  этого научно-исследовательской  инфраструктуры способствовали значительному  оживлению в области теоретических  разработок внешней политики КНР. В  период 1984-1986 гг. происходит становление  новых концептуальных основ китайского подхода к основным проблемам  мирового развития, углубляется и  детализируется ряд внешнеполитических принципов и установок, разработанных  в предыдущие годы.

В анализе международной ситуации стало преобладать видение мира с позиции многополюсности. Эта концепция, получив широкое распространение среди китайских политологов с середины 80-х годов, в качестве официальной точки зрения Пекина на ситуацию в мире была впервые представлена в мае 1988 г. в речи министра иностранных дел КНР Цянь Цичэня[2] Beijing Review, 1988, vol. 31, N 23, June 6-12, p. 14.. По мнению большинства сторонников этой концепции, тенденция к многополюсности является положительным явлением. Отражая стремление различных государств мира к проведению независимого политического курса на мировой арене, она ведет к демократизации международных отношений и означает конец безраздельного доминирования “одной-двух сверхдержав”[3] Там же. Правда, не все в КНР были тогда согласны с этой точкой зрения: некоторые по-прежнему придерживались “теории трех миров”, другие полагали, что возникновение новых центров силы не обязательно приведет к упрочению мира и стабильности, поскольку, по их мнению, биполярный мир гораздо более стабилен по сравнению с многополюсным, ссылаясь в качестве примера на ситуацию, сложившуюся в мире накануне второй мировой войны.- См.: Сяньдай гоцзи гуаньси, Пекин, 1986, № 2, с. 7, 8; Шицзе чжиши, Пекин, 1987, № 14, с. 14-15; Beijing Review, 1986, vol. 29, N 23, June 9, p. 15.. Суть концепции многополюсности сводится к признанию объективной закономерности развития нескольких “центров силы” и, следовательно, необходимости поддержания между ними мирного сосуществования и взаимовыгодного сотрудничества. В соответствии с этим акцент во внешнеполитическом курсе КНР переносится с использования противоречий в системе международных отношений, как это предусматривалось “теорией трех миров” и политикой “единого фронта”, на необходимость обеспечения баланса интересов всех заинтересованных сторон. В воплощении принципа многополюсности КНР видела путь к такому мироустройству, в котором Пекин мог бы играть более активную роль, несмотря на отсутствие адекватного силового потенциала. Помимо этого, выдвижение концепции многополюсности в качестве одного из основополагающих принципов китайской внешней политики отражало стремление КНР к утверждению себя в качестве реального центра силы в международной политике.Другим постулатом, лежащим в основе нынешнего китайского курса на превращение КНР в один из политических и экономических центров мира, стала идея “комплексной государственной мощи”. Ее суть в том, что в современных условиях сила государства и его влияние на международной арене определяется не только величиной военного потенциала, но и уровнем экономического и научно-технического развития, а также взвешенным внешнеполитическим курсом, при этом доминирующим фактором является экономический потенциал страны. “В конечном счете,- заявил на международной конференции по взаимосвязи между разоружением и развитием глава китайской делегации заместитель министра иностранных дел КНР (с апреля 1988 г. по 1997 г. - глава внешнеполитического ведомства Китая) Цянь Цичэнь, - обеспечение национальной независимости и государственной безопасности зависит от экономического развития, национальной мощи и активного вовлечения в борьбу за защиту регионального и международного мира, но ни в коем случае - от простого наращивания вооружений”[4] Beijing Review, 1987, vol. 30, N 3, August 31, p. 17..

Таким образом, возобладание в Китае тенденций к усилению внимания к проблемам экономического развития привело к отказу от довления в китайской внешней политике идеологических догм, переходу к более осмысленной, целесообразной внешнеполитической стратегии, отвечающей потребностям курса хозяйственных реформ. Усилия, направленные на создание мирного окружения вокруг китайских границ, стремление к развитию продуктивного диалога с различными государствами мира, понимание важности усиления роли Китая в многостороннем сотрудничестве стран мира - все это важные составные части современной китайской внешней политики. Переход к новой внешнеполитической стратегии, основанной на признании и учете сложившихся реалий международной ситуации в мире и регионе, снижении (по сравнению с годами правления Мао Цзэдуна) роли военного фактора в китайской внешней политике, отказ КНР от попыток изменить сложившийся баланс сил на международной арене военно-силовыми средствами способствовали дальнейшей диверсификации и усилению конструктивных элементов в китайской внешней политике.

Заключение

Очевидно, что военная угроза интересам  стран АТР со стороны Пекина может  определяться, во-первых, степенью “агрессивности”  и “экспансионизма” в китайской  внешней политике, а во-вторых, имеющимся  экономическим и военно-техническим  потенциалом. Внешнеполитический курс КНР, в свою очередь, будет зависеть, прежде всего, от тех сил, которые в конечном счете встанут у власти в Пекине.

После смерти Дэн Сяопина высшему  китайскому руководству удается  сохранять определенный status quo. Неизбежные перемены в расстановке политических фигур в высшем руководстве КНР, которые произошли после последнего съезда КПК и весенней (1998 г.) сессии ВСНП, практически не отразились на характере внешней политики Китая. Немаловажным фактором, обусловливающим китайскую “наступательность” на мировой и региональной аренах, является наличие провокационных элементов в обращенных к КНР внешнеполитических курсах стран региона. Нельзя не вспомнить в этой связи, что, например, обострение ситуации вокруг Тайваня в начале 1996 г. было во многом вызвано действиями Тайбэя, активизировавшего с середины 90-х годов курс на достижение квазинезависимости.

Что касается непосредственно военной  составляющей “китайской угрозы”, то на сегодняшний день военного потенциала КНР недостаточно даже для захвата  Тайваня. Несмотря на постоянный с конца 80-х годов рост военных расходов, вооруженные силы КНР до сих пор  в массе своей оснащены устаревшими  образцами вооружений и не способны вести крупномасштабные боевые действия.

По оценкам разведслужбы ВМС  США, Тайвань будет сохранять  численное преимущество над КНР  в современных боевых самолетах по крайней мере до 2005 года, и то лишь в том случае, если Тайбэй не будет ничего предпринимать для усиления своего потенциала. Между тем Тайвань активно закупает истребители, вертолеты, средства противовоздушной обороны и т.д.[7] См., например: Japan Times, 22.01.1996; 23.01.1996; Asahi Evening News, 01.04.1996; Daily Yomiuri, 12.05.1996.. Что же касается КНР, то из 4000 состоящих у нее на вооружении боевых самолетов лишь около 100 отвечают современным требованиям[8] Japan Times, 04.04.1997..

Не лучше ситуация и в военно-морских  силах КНР. Правда, накануне президентских выборов на Тайване в марте 1996 г. в пропекинской гонконгской газете “Wen Wei Po” появилась публикация, в которой утверждалось со ссылкой на китайских военных экспертов, что при желании войска КНР могут форсировать Тайваньский пролив шириной в 209 км за каких-нибудь пять-шесть часов[9] Asahi Evening News, 21.03.1996.. Однако военные специалисты относятся к возможности подобной операции весьма скептически. По мнению многих из них, попытка форсировать Тайваньский пролив вооруженными силами КНР может представлять собой не более, чем “массовый заплыв миллиона пловцов”[10] The International Herald Tribune, 04.12.1996.. Как полагает адмирал Эрик Маквэдон, бывший в 80-х годах главным военным аналитиком в американском посольстве в Пекине, военный флот КНР может быть без особых затруднений уничтожен как в портах, так и в открытом море[11] Там же..

Разумеется, нельзя недооценивать  серьезность китайской программы  модернизации вооруженных сил. При  этом чрезмерная закрытость китайской  военной политики оборачивается  усилением подозрительности и настороженности  стран-соседей КНР. Думается, что  публикация китайским руководством подобия “Белой книги по обороне”, в которой давались бы реальные данные о размерах военного бюджета КНР, численности и структуре основных родов войск, объемах и характере  продаж и закупок вооружений и  т.п., могла бы в значительной степени  рассеять опасения, связанные с китайской  военной угрозой. Так или иначе, ясно, что программа военной модернизации КНР рассчитана на длительную перспективу, и в ближайшие, по меньшей мере, десять-двадцать лет китайские вооруженные  силы вряд ли будут представлять серьезную угрозу странам региона.

Впрочем, некоторые авторитетные китаеведы, к примеру Дж.Сигал, утверждают, что “Китай отвоюет обратно то, что он полагает принадлежащим ему, даже если при этом будет угроза его экономическому процветанию”[12] G.Segal. Introduction: A Changing China and Asian-Pacific Security.- In: Chinese Regionalism: The Security Dimension. / Ed. by R.H.Yang, J.C.Hu, P.K.H.Yu, A.N.D.Yang.- Boulder-San Francisco-Oxford.- 1994, pp. 12-13.. Напряженная ситуация, возникшая вокруг островов Сэнкаку (Дяоюйдао) в 1996 г., казалось бы, подтверждает эту точку зрения. Однако, на мой взгляд, она верна лишь отчасти. Китай действительно способен порой не задумываться об экономическом уроне, наносимом его жесткими действиями во имя утверждения прав на то, что он “полагает принадлежащим ему”. Но, как отмечалось выше, это происходит, как правило, только тогда, когда его провоцируют на это извне ( так, ситуация вокруг Сэнкаку обострилась во многом из-за провокационных действий крайне правых японских националистов).