Более убедительной выглядела замешанная на суевериях, вера невежественных крестьян, которых Толстой раньше не брал в расчет, в поисках ответа на вопрос о смысле жизни. Их веру он признал настоящей, поскольку, как и ему, «вера их необходима для них и одна дает им смысл и необходимость жизни»⁶².

     Толстого  подкупал стоицизм крестьян. Он любовался тем что они «эти люди принимали болезни и горести без всякого недоумения, противления, а с спокойною и твердою уверенностью в том, что все это должно быть и не может быть иначе, что все это – добро»⁶³ и всячески ставил их в пример.

     Толстой и раньше не отличался проницательностью ума, а потому никогда не мог разобраться в сложных вопросах жизни; что в Петербурге, что в Европе, что у себя в усадьбе. Теперь же, он и вовсе не мог мыслить адекватно – болезнь, впоследствии выгнавшая его из дома и бросившая умирать на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги, прогрессировала. Толстой не видел что, стоицизм крестьян происходит вовсе не от правильности их веры, а от того что, они забиты, как домашний скот, и ничего другого в своей жизни не представляют.

       Два года рассуждений и общения  с крестьянами оттолкнули Толстого  от образованности и роскоши, приведших его к выводу о бессмысленности и ничтожности жизни. Ведь если его жизнь, проходящая в праздном рассуждении о ее смысле и попытках поучать, была на самом деле бессмысленной и ничтожной, то это еще не значит, что она бессмысленна и ничтожна вообще. А если к выводу о бессмысленности жизни привели образованность и роскошь, то именно их нужно расценивать как зло и от них следовало отказаться для ее осмысления.

     Толстой чувствовал что, жизнь людей, создающих  эту жизнь, вместо того, чтобы праздно  рассуждать о ней, наполнена смыслом. Но не понимал что, этот смысл, как  раз в том и состоит, чтобы  создавать эту жизнь, создавать  мир, в котором они живут, активно преобразовывать, наполняя смыслом человеческого существования.

     По  его мнению, смысл этот заключался именно в вере. Толстой не понимал, какой именно в ней смысл, но считал что, он есть и, ему следует научиться  его понимать. Наука эта далась не сразу и, Толстому не раз приходилось сетовать на свое образование, которое сводило положение веры к очевидной бессмыслице и завидовать мужикам за их безграмотность и неученость, благодаря которой, те не видели в них ничего ложного. И эта религиозная ложь, остававшаяся скрытой для безграмотных крестьян, оттолкнула Толстого от церкви, но не от самой веры. Он решил очистить религию от церковной лжи и выкристаллизовать в ней веру, наполнявшую, как он считал, человеческую жизнь подлинным, неподдельным смыслом.

     Этому он посвятил последние 30 лет своей жизни и «жил только тогда, когда верил в Бога»⁶⁴.

Заключение

     Вся бессмысленность жизни Толстого заключалась не столько в неправильном мышлении, сколько в неправильном образе жизни. Только не желая признавать свою паразитарность и претендуя на исключительную роль, Толстой долго не мог признать что, жизнь именно таких как он – есть зло.

     Поскольку Толстой не понимал ни политики, ни экономики, ни истории (и в частности, не признавал исторической роли личности, а Кутузова, только тем и считал хорошим, что тот, якобы, не мешал событиям развиваться самим по себе) – ничего из того, что могло бы вооружить его для действий, соответствующих тем возможностям, которые предоставляли ему его материальное, социальное и общественное положение, ему ничего другого не оставалось, как пытаться преобразовать мир на том примитивном уровне, на котором это делают безграмотные, запуганные крестьяне. Такое решение не могло дать чувство настоящего дела. Наоборот, понимая, что его старания ни к чему существенному не приводят, Толстой приходил в еще большее отчаяние «Это было чувство страха, сиротливости, одиночества среди всего чужого и надежды на чью-то помощь».

     Но  в людях, он этой помощи не находил. Даже в тех людях труда, с которых  он брал пример и у которых пытался научиться. Более того, он видел что, они и сами уповают на помощь извне. А на что еще могли уповать крестьяне, чей интеллект и психическое развитие, в результате скотских условий жизни застыли на детском уровне и которые не знали ничего кроме плуга и веры? Эти люди уповали только на Бога и, Толстой так же, пытался уповать на него, пытался научиться их вере.

     Вера  в бога вернула смысл в жизнь  Толстого. Смысл этот заключался в выполнении Божественной воли «и он будет собирать плоды и войдет в радость господина своего»⁶⁵.

     «Живи, отыскивай Бога, и тогда не будет  жизни без Бога»⁶⁶ – вот в чем Толстой увидел смысл жизни. Мучительные вопросы отпали сами собой: «все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня»⁶⁷.

     Хотя  на вопрос, что же такое вера, каково ее понятие, Толстой, так же не дает ответа, как не давал в свое время ответ на вопрос о добродетели и прогрессе, не трудно увидеть что вера – для Толстого – способ оправдания жизни. Она дала ему не только чувство ее бесконечности, но и удовлетворила его неизменное желание учить – теперь у него была возможность учить правильной вере. Возможно в этом и был главный, хотя и не осознанный, смысл последних 30 лет его жизни. Что же касается того, как он ее понимал, то только так, «насколько он ее не понимал». С точки зрения Толстого вера была все тем же, абстрактным идеалом «высокого, светлого, доброго», пропущенного сквозь искаженную призму воспаленного сознания.

Список  литературы

1. В. Немировская  Л. З. Религия в духовном поиске Толстого – М: Знание, 1992. – 64с.
2. Самыгин С., Нечипуренко В. Н., Полонская Н. Религиоведение: социология и психология религии. Ростов-на-Дону. «Феникс», 1996.
3. Толстой Л. Исповедь. В чем моя вера? Л.: Худож. лит., 1990. – 416с.