Декоративно-прикладное искусство Древней Руси

На золотых княжеских  колтах мы видим христианский сюжет – изображения Бориса и Глеба. Им непременно сопутствует идеограмма ростка (крина) – всходов молодого растения. Плащи Бориса и Глеба всегда покрыты сердцевидными идеограммами ростков и круглыми точками (семенами?), нимбы святых почти во всех случаях зеленые.

Материалы раскопок в  Киеве, Чернигове, Новгороде, Волыни и  Суздале доказывают, что в сознании людей XII века имена первых русских  святых обязательно связывались  с идеей плодородия и молодых  весенних всходов. В нашем распоряжении есть много подтверждений аграрно-магического  характера культа Бориса и Глеба ("Борис и Глеб сеют хлеб", "Борис-хлебник", легенда о том, как Борис и  Глеб запрягли злого змия в плуг и пропахали на нем Змиевы валы). Праздник Бориса и Глеба, установленный первоначально 24 июня, был перенесен в 1072 году на 2 мая. Этот день не совпадает ни со днем смерти Бориса (24 июля), ни со днем смерти Глеба (5 сентября).

У западных славян существовал большой языческий праздник в честь богини Живы в первых числах мая. В это время появляются (на широте Киева) первые всходы яровых хлебов. Аграрно-магический календарь IV века н.э. из земли полян начинает отсчет жизни яровых хлебов именно со 2 мая. Можно думать, что установленный в 1072 году новый день борисоглебского праздника – 2 мая (торжественно подтвержденный и в 1115 году) – должен был заслонить собою древний языческий майский праздник. Это особенно естественно в условиях 1072 года, которому предшествовало много лет голода, засухи, неурожаев, приведших к отходу от христианства и возврату к язычеству ("Слово о ведре и казнях божьих…"). Слившись с языческим праздником первых всходов, культ Бориса и Глеба должен был впитать в себя некоторые черты древнего аграрного культа, доказательство чему мы видим на каждом предмете XII века, украшенном изображениями этих святых.

На золотых колтах кроме фигур Бориса и Глеба имеются следующие изображения: "древо жизни" и птица, древо и две птицы, женская голова в кокошнике с ряснами и колтами в окружении растительных завитков, две птице-девы (сирины). Золотые уборы, в состав которых входили колты, по всей вероятности, являлись свадебными, поэтому их орнаментика должна была отражать прежде всего идею плодородия. Этому вполне отвечали и "древо жизни", и птицы, и изображение женщины (может быть, отдаленные отголоски культа женского божества Живы или Макоши?). Культ плодоносящих сил, выраженный посредством схемы ростка, крина, проявился в деталях орнамента, украшающего изображения вещих птиц. Их оперение покрыто такими же символами семян и ростков с почкой, как и плащи Бориса и Глеба.

Одной из наиболее частых на киевских золотых колтах является композиция из двух сиринов с идеограммой ростка в центре. Птице-девы изображены обычно в шапочках, головы ихобведены нимбом. На крыльях, а иногда и на оперении видны те же идеограммы ростка с почкой и семена. Грудь всегда орнаментирована несколькими волнистыми полосами синего цвета. Связь образов сиринов с символикой воды и плодородия не подлежит сомнению. Крылатость связывает этих птице-дев с небом. Расшифровке этого образа может помочь средневековое отождествление: "сирины – рекше вилы", а вилы хорошо известны южнославянской этнографии как русалки, охраняющие нивы и связанные с влагой, росой.

Болгарские этнографы  так описывают народные представления  о вилах-русалках: "Русалки суть женские существа – очень красивые девушки с длинными косами и крыльями". Они появляются весною, когда засеянным  полям необходимы дожди. Русалки  выливают росу из рогов, и хлеба начинают колоситься. В июне, "русальском месяце", русалки совершают брачный обряд опыления цветущих хлебных колосьев.

Рассматривая киевские золотые колты, мы видим как бы иллюстрацию к этим этнографическим записям: в центре колта помещен стилизованный росток, а по сторонам его – две девушки с крыльями и птичьим туловищем. Христианский нимб вокруг девичьих ликов русалок узаконивал их в системе христианского апокрифического фольклора в качестве "райских птиц", но архаичная сущность крылатых птице-дев, образ которых восходит к неолиту, проступает достаточно явно. Не забыты киевскими художниками и рога, из которых крылатые русалки орошают поля, - они изображены на обратной стороне колтов.

Почти всегда оборотную  сторону золотых колтов украшает одна и та же композиция: в центре – четыре ростка, обращенные в разные стороны. Это очень древний мотив, связанный с представлением о повсеместности. Символ жизни – росток – обращен "на все четыре стороны". Внизу, в маленьком треугольнике – семя. По бокам центральной четырехчастной розетки – узкие треугольники, напоминающие турьи рога, известные нам по княжеским курганам X века. На некоторых колтах рогообразные треугольники имеют даже схематически изображенное устье рога.

Орнамент на "рогах" или городчатый (как на оковке турьего рога из Гнездова), или в виде вьющегося растения (как на рогах из Черной Могилы). Вполне возможно, что здесь действительно изображались турьи рога-тритоны, так широко применявшиеся в свадебной обрядности ряда народов. Вьющееся растение – это, очевидно, хмель, необходимый для изготовления меда, наполнявшего рога. Хмель также неразрывно связан со славянской свадебной обрядностью.

Всю композицию оборотной  стороны золотых колтов можно прочитать так: "Пусть живительная сила распространится над этим семенем во все четыре стороны! Два рога с ритуальным хмельным медом подняты за здоровье обоих молодых".

Орнаментика серебряных колтов проще. Здесь нет ни турьих рогов, ни четырехчастной композиции, ни русалок-вил, ни девушек в кокошниках. На серебряных колтах обычно помещены "древо жизни" (иногда сильно стилизованное) и крылатое чудище. Чаще всего обе темы даны одновременно на обеих сторонах колта. Чудище изображалось по-разному: либо с птичьей головой, двумя лапами и стилизованными крыльями, либо с собачьей головой, двумя лапами и крыльями (как иранский Сэнмурв), либо в виде орлиноголового грифона, а иногда – в виде четвероногого крылатого зверя с собачьей мордой. Можно думать, что все эти разновидности крылатого чудища олицетворяли славянского Симаргла, близкого в Сэнмурву и грифону, то есть божества, безусловно благожелательного по отношению к человеку, охраняющего семена, посевы, растения и их корни.

Эти два орнаментальных сюжета выражали древнюю веру в борьбу добра и зла: "древо жизни" олицетворяло добро, мирное произрастание, а чудище Симаргл боролось со злом на земле и на небе, как бы защищая владелицу колта. Символика добра и зла (точнее, борьба с ним) наполняет все прикладное искусство.

Совершенно особый мир образов раскрывается нам  на широких двустворчатых браслетах. Здесь появляются кентавры, львы, солярные знаки, пьющие и пляшущие люди, гусляры  и домрачеи. Есть здесь и изображения  сиринов-вил, Симаргла, птиц, "древа жизни", но никогда не встречаются фигуры христианских святых. Возможно, что полное отсутствие христианских изображений объясняется самим назначением браслетов. Женщины поддерживали браслетами длинные рукава праздничной одежды, надеваемой для плясок. Перед пляской женщина должна была снять браслеты и освободить длинные рукава. Пляски, игрища, особенно в дни русалий, очевидно, носили ритуальный заклинательный характер, судя по тому, что они подвергались исступленному преследованию со стороны церкви. Заклинательный характер пляски в одежде с длинными рукавами (когда женщина как бы обретала крылья, подобно виле) отразился в русской сказке о царевне-лягушке, где рассказывается о том, как после взмахов рукавами появлялись леса, сады, озера, лебеди. Предназначение браслетов для "бесовских игрищ" определяло специфическую тематику их орнаментики и не позволяло мастерам-ювелирам помещать на них изображения каких бы то ни было христианских святых. Большинство широких браслетов разделено по горизонтали на две зоны, резко отличающиеся по системе орнаментации. Чаще всего верхнюю зону художники расчленяли несколькими арочками, внутри которых гравировали изображения птиц, зверей, людей, деревьев. Арки иногда напоминают церковные закомары, а иногда настоящие аркады с колоннами. Видимо, они выражали понятие земли, по которой ходят люди и звери, и из которой вырастают растения. Тогда нижнюю зону естественно толковать как толщу самой земли или как подземный мир. Арки могли выражать и понятие неба, небосвода, тем более что иногда они покрыты точками, быть может, символизирующими дождь или звезды. Иногда над арками помещалась маска (солнце?). однако последние два предположения кажутся не очень убедительными.

В нижней зоне браслетов  обычно преобладают два орнаментальных мотива: распластанные вширь корневища  с отростками и ритмичная плетенка. Иногда плетенке нижнего яруса соответствуют  в верхнем ярусе женские фигуры с сосудами в руках. Это позволяет  понимать плетенку как идеограмму воды. Вода в сочетании с корнями  – прекрасное выражение идеи плодородия, этот сюжет заставляет вспомнить  содержание русальных плясок – молений  о небесной воде для земных корней.

Большой интерес вызывают солярные знаки, включенные в плетеный орнамент. Это обычно круг, перекрещенный  наискось двумя полосами. Иногда встречаются  два косых креста без круга. Нередко  солнечные знаки (чаще всего парные) как бы сплетены с идеограммой  воды. Изображение рядом двух солнечных  знаков ведет нас к древним  славянским календарям, отмечавшим таким  образом месяц июнь. В наиболее подробном календаре IV века из села Ромашки под Киевом двумя крестами отмечен день Купалы (24 июня), день летнего  солнцеворота, делящий год надвое. Дню Купалы предшествуют "русальная  неделя" и дни, когда полям нужен  дождь; сама же "русальная неделя", завершавшая купальской ночью с  ее поисками трав, плясками и кострами, - это время цветения хлебов, когда  дождь не нужен. Купальская обрядность – сочетание культа воды, русалок  и солнца, огня. Считалось, что русалки  в эти дни выходят из своих  источников и рек и бродят по цветущим полям. На календаре из Лепесовки (Волынь), где все двенадцать месяцев изображены особыми рисунками, июнь, "русальный месяц", обозначен двумя косыми крестами, знаками солнца и огня, и волнистой линией, символом воды. Такое же сочетание двух косых крестов (в кругу или в прямоугольной рамке) с волнистыми линиями, сплетенными в красивый узор, мы видим и на многих широких браслетах, в которых женщины приходили на "бесовские игрища" русалий. Частое изображение в русском декоративном искусстве "двойного солнца", очевидно, связано в своих истоках именно с русальной обрядностью, с двумя периодами в году, когда солнце делит год надвое: в дни зимнего "корочуна" и летних купальских русалий.

Необычен и крайне интересен растительный орнамент на браслетах. Он резко делится по зонам. В нижней зоне обычно изображаются корни с "глазками" и побегами или связанные попарно, а иногда отдельные корневища, тоже с побегами. В верхней зоне браслетов встречаются  три типа растений. Если это трилистники  и пальметки, вписанные в сердцевидную фигуру, помещенную острием вверх, то, очевидно, мы имеем дело со стилизованным изображением молодого папоротника (для опознания важны боковые отростки). В архитектурном декоре папоротник изображался иногда довольно реалистически, как, например, на Дмитриевском соборе во Владимире. Папоротник был повсеместно связан с купальской обрядностью. Часто изображается и "древо жизни" в виде двух сильно изогнутых ветвей растения, то сближающихся, то расходящихся, с овальными плодами на концах ветвей. Древо обязательно имеет два корня и две ветви, образующие при соединении сердцевидную фигуру, обращенную острием вниз. Кроме этих двух, встречается еще один своеобразный тип растительного орнамента: две короткие ветви с полураспустившимися листьями отходят в стороны от центральной вертикальной линии. Иногда может показаться, что этот рисунок не имеет самостоятельного сюжетного значения и применяется просто для заполнения свободной поверхности браслета растительными завитками. Но археологи встречают подобное изображение слишком часто стоящим отдельно в центре колтов или на щитках перстней (в этих случаях ветви отходят горизонтально в обе стороны от центральной вертикальной опоры). Известен этот сюжет и этнографам. Все это говорит о том, что и этот рисунок наделен самостоятельным смысловым значением.

Можно высказать предположение, что все виды растительного орнамента  на браслетах (а может, и на колтах) передают в стилизованном виде разные стадии роста священного у славян растения – хмеля. Хмель шел на изготовление ритуального меда и пива. Хмель и хмельные напитки играли у славян такую же роль, как хóма – священное растение и священное питье у иранцев, или сóма – у индийцев. Песни о хмеле широко известны у всех славян. Еще в XVI веке существовал обряд церковного освящения хмеля. Итак, по-видимому, орнамент передает все стадии роста хмеля с ранней весны до июля-августа; появление боковых ветвей и цветение хмеля происходит в июне, совпадая с двумя циклами русалий. Зная огромную роль виноградной лозы в южной орнаментике, мы не должны удивляться широкому применению хмеля в орнаменте тех областей, где виноградарства не было.

В орнаментике некоторых  браслетов есть не только языческая  символика, связанная с русальной  и купальской обрядностью (двойное  солнце, струящаяся вода, ветвящийся и  цветущий хмель), но и изображения  самих русалок и русальных  игрищ. Так, на том киевском браслете (клад 1889 г.), где имеется двойной  косой крест и символизирующая  воду плетенка, в арочках награвированы вилы-русалки, расположенные по сторонам папоротникообразного растения.

Исключительный интерес  представляет браслет из клада, найденного в Твери в 1906 году, один из лучших в художественном отношении. На нем  изображены две простоволосые женщины, одетые в длинные рубахи без пояса, с рукавами, стянутыми браслетами, с каймой по подолу; широкая орнаментированная полоса идет посреди от ворота до подола. Обе они пьют из треугольных кубков (рогов?). Стоящая слева женщина держит свой кубок левой рукой, а правой прикасается к крылу Симаргла. Симаргл словно вырастает из земли, как растение, а на высоте локтя женщины плавно изгибается и склоняется мордой снова к земле. Ясно видны лапы и крылья. Туловище чудища, узкое, как стебель, покрыто точками, как изображение стеблей хмеля; хвост похож на корни растений. Рядом с женщинами – мужчина в вышитой рубахе. Он показан в прыжке или танце, правая рука его поднята вверх. Мужчина и женщина, сидящая справа, смотрят на ответвляющиеся парные ветки хмеля. Не этот ли обряд, связанный с неким богом Переплутом, описан в позднейших источниках: "…вертячеся пьют ему в розех" (приплясывая, вертясь, пьют в его честь из рогов)? Возможно, это архаичный Симаргл, который был охранителем корней растений, получил впоследствии (от переплетенных корней или плетей хмеля) имя Переплута.

На створках браслетов, хранящихся в Государственном Историческом музее, помещены в арочках птицы и зайцы. Перед зайцами изображены чаши с поддоном вроде тех, из которых пили во время русальных действий. (Известно, что у литовцев существовал "заячий бог", покровитель растительности. Возможно, что у русских тоже существовали подобные представления; недаром на зайцев в Древней Руси было "табу", и вплоть до XVII века они не употреблялись в пищу.) На других створках в двух арочках содержатся изображения сидящей женщины с браслетами на руках и мужчины; в двух остальных арках мы видим фигуры мужчины, играющего на музыкальном инструменте, и женщины, которая пляшет, распустив до земли рукава. Прекрасное изображение русалий есть на браслете, недавно найденном в Старой Рязани. На одной створке браслета изображены два Симаргла-Переплута с человеческими головами, корни хмеля, грифон и птицы. На другой створке над идеограммой воды (плетенка с волнистой линией и каплями) даны все персонажи "идольских игр русалий": гусляр, окруженный ветвями, играет на гуслях; девушка, изображающая русалку, пляшет с опущенными рукавами и пьет из чаши. В стороне, на проросшем пне, сидит "русалец", обязательный персонаж русальских игр, тоже пьющий из чаши. Около девушки изображена "скурата" – маска, упоминаемая в церковных выступлениях против русалий. Все эти изображения переносят нас в живую действительность XII века, когда даже княгини и боярыни в дни народных праздников покидали церковную службу ради шумных и веселых карнавалов, посвященных летним молениям о плодородии, и участвовали в "бесовских" действиях в колдовскую купальскую ночь, надевая на себя ритуальные украшения. Колты и браслеты XII – XIII веков показывают нам, что очень многие орнаментальные мотивы воспринимались как магически-охранительные и были связаны с идеей плодородия и с русальной заклинательной обрядностью, а это дает ключ к пониманию семантики декоративного искусства той эпохи вообще. Мастерство русских художников, тонко и любовно создававших разнообразное узорочье, восхищало современников и было хорошо известно за рубежами Руси.