Роль личности в принятии внешнеполитических решений

• в условиях неопределенности и в условиях достаточности информации;
• в условиях отсутствии времени и в условиях наличия временного запаса;
• в условиях лимита на финансовые ресурсы и в условиях обеспеченности ими;
• в условиях ограниченности организационной базы и в условиях наличия значимого оргпотенциала.

       Однако  подобную классификацию вполне можно применить к любому типу решений – ведь она не отражает специфики собственно решений политических. Поэтому для политических решений необходимы свои рубрикаторы.

       Одну  из первых попыток выделить основные типы собственно политических решений можно найти в работе Р. Макридиса «Изучение сравнительного правительства», вышедшей в свет в середине 50-х годов XX в. Он выделял три типа политических решений [2, с. 30].

       Первый  был назван им фундаментальным, –  этот вид решений затрагивает всю схему принятия решений в обществе и непосредственно само лицо, принимающее решение. По сути, речь идет о таких решениях, которые кардинальным образом меняют существующую политическую систему. Не случайно Р. Макридис говорит о двух способах принятия данных решений – легитимном (в виде конституционных реформ) и нелегитимном (в виде революций).

       Второй  тип политических решений – решения  законодательные. Они затрагивают  статус и права многих членов общества и устанавливают новые процедуры принятия решений в обществе. К ним относятся законы и подзаконные акты, принимаемые органами законодательной власти.

       Наконец, третий тип решений – решения, касающиеся отдельных, индивидуальных случаев, которые Макридис называет административными или судебными. Фактически они представляют собой технику применения решений второго типа к конкретным ситуациям.

       Данная  классификация, несмотря на давность ее создания, до сих пор является популярной у политологов, и особенно у представителей постсоветских научных школ. Схема Р. Макридиса воспроизводится в точном или несколько измененном виде во многих работах политологов из стран СНГ, воспринимающих ее как некоторый канон. Однако данная классификация представляется все же достаточно общей.

       В политической науке существуют и другие попытки классифицировать политические решения. Так, свое видение этой проблемы предлагает Т. Клементевич, считающий, что надлежащую типологию политических решений можно получить путем перекрещивания двух делений – на субъектов, участвующих в выборе политического действия, и на различные уровни интеграции социальных интересов и соответствующей ему в целом сферы адресатов решения. Первый принцип деления достаточно понятен. Второе же деление понимается Т. Клементевичем как градация на различные уровни власти, к которым относится то или иное решение, – федеральный (центральный), региональный и местный. Уровни интеграции интересов у Т. Клементевича полностью совпадают с уровнями административно-территориального устройства, причем берутся во внимание только те решения, при которых реализуются максимально возможные для тех или иных политических субъектов полномочия [8, с. 19].

       К недостатку этой модели можно отнести  часто встречающееся несовпадение уровней интеграции интересов и  сферы адресатов. Кроме того, целый ряд политических решений не имеет обширной сферы адресатов.

       Ко  всему прочему добавляется то, что решения, касающиеся борьбы за распределение  ресурсов и не носящие нормативно-регламентационного характера для всего общества или одного из уровней административно-территориального устройства государства, из схемы Т. Клементевича выпадают.

       В этой связи более правильным было бы классифицировать политические решения, с одной стороны, посубъектно, а  с другой – функционально, т.е. согласно функциям, выполняемым, каждым из политических факторов. В результате типология политических решений будет иметь уже форму сложной матрицы, поскольку функции каждого политического субъекта отличаются друг от друга и их совпадение у различных субъектов является неполным.

       По  мере усложнения субъектов политического  процесса набор функций, а значит, и типов политических решений, ими  принимаемых, будет возрастать.

       После принятия любого политического решения  наступает этап его реализации. Выделяют некоторые типы реализации решений в зависимости от характера взаимоотношений органов власти и населения [9, с. 7]:

• элитизм;
• популизм;
• консерватизм;
• радикализм;
• демократизм.

       Элитизм отличается закрытым характером принятия и осуществления политических решений  на всех этапах. Население и общественные силы не получают возможности оказывать сколько-то значительное влияние на выработку и корректировку решений.

       Популизм  в качестве основного средства достижения тех или иных целей предполагает непосредственную опору на общественное мнение. Правящие элиты пытаются использовать определенный набор лозунгов, призывов к населению, реализация которых, по их мнению, обеспечит успешное достижение цели. Подобные лозунги обычно носят упрощенный характер, и часто апеллируют к эмоциям, а не к разуму людей. Нередко в таких случаях используются необоснованные обещания различных благ в случае реализации предлагаемого решения.

       При консервативной политике органы власти стремятся к использованию традиционных форм и методов политического  регулирования. Применяются методы управления соответствующие почитаемым в обществе ценностям и идеалам. Использование традиционных методов усиливает лояльность населения властям и способствует сохранению целостности общества.

       Радикальная политика характеризуется стремлением  использовать необычные, крайние методы реализации решений. Социальные и политические последствия, вызываемые радикальными методами, обычно вносят раскол в общество, нарушают гражданский мир и согласие.

       В отличие от радикализма, демократизм  ориентируется на реальные потребности и запросы граждан, воплощение их неотъемлемых прав и свобод. Культивируя атмосферу взаимоответственных отношений между рядовыми гражданами и элитой, демократическая политика добивается доверия людей, желания лояльно сотрудничать с властями. Соблюдение процедур избирательных циклов, принципа разделения властей, цивилизованных отношений с оппозицией, как правило, исключает из арсенала политического управления средства жесткого социального принуждения, поощряет механизмы «самодисциплины и самопринуждения» граждан.

       Итак, существует множество подходов к  классификации политических решений. Их можно объединять по различным  основаниям, критериям. Найти одну универсальную  типологию для этого явления  достаточно сложно, поэтому стоит  отметить процесс постоянной модернизации уже существующих попыток группировки.

       Процесс принятия политических решений заканчивается  процессом его реализации, в котором  также можно найти основание  для создания типологии. При этом различных подходов обнаружено не было.

       Любой социальный или политический процесс в своем развитии обязательно проходит ряд этапов до завершения. Процесс принятия политических решений исключением не является.

     1.3 Роль личности  в межгосударственной политике: историческая ретроспектива

       Мера влияния личности на политические отношения, политический процесс, вытекающие из ее политического статуса и обусловленные политической культурой и политическим профессионализмом.

       М.Вебер  классифицировал политику по трем видам. В зависимости от участия в  каждом из них можно выделить три типа личности-политика. Политика «по случаю» есть один из видов политического участия, при котором личность эпизодически совершает волеизъявление, порой не задумываясь о содержании, характере и направленности политических акций. Политика «по совместительству» осуществляется человеком в случае необходимости и потребности, параллельно с другими видами его деятельности. Для политиков «по совместительству» политическая деятельность не является основной. Политика профессиональная есть профессия личности. Профессионал-политик есть, прежде всего, аналитик, специалист по технологии власти, способный дать политические консультации, советы и рекомендации по эффективной политической деятельности. В зависимости от участия личности в одной из перечисленных «политик» ее роль может быть более или менее значимой. Очевидно, что от политики по случаю к политике профессиональной роль личности существенно возрастает, что свидетельствует о ее переходе от эпизодического участия к профессиональному [14, c. 78].

       Профессиональное  занятие личности политикой имеет  еще один важный аспект. Поскольку  политика распространяет свои решения  на большой круг общественно-политических проблем, то отсюда следует вывод: чем  меньше людей занимается политикой  непрофессионально, тем хуже самой политике. Лучше не заниматься ею вообще, чем участвовать, как попало, с использованием любых средств и методов.

       В трактовке проблемы личности в политической мысли сложились две традиции. Первая придает личности решающе  значение в определении направления политического процесса. Зачастую сторонники такой позиции просто сводят политику к личности лидера, вождя. Еще Б. Паскаль выразил эту позицию, сказав как-то, что если бы нос Клеопатры был чуточку короче или чуточку длиннее, то история человечества выглядела бы совершенно иначе. В русле этой традиции велись дискуссии конца XIX – начала XX века о роли личности в истории, которые хорошо известны благодаря идеям Л. Толстого, Карлейля, Джеймса, В. Плеханова и Л. Троцкого. Пожалуй, наиболее известная книга о роли личности – работа Сиднея Хука «Герой в истории» [3, c. 8]. Роль личности в истории – вообще – и в политике – в особенности – обосновывается сторонникам данного подхода личными достоинствами вождей: политическим талантом, способностями, знаниями, навыками, авторитетом. Как видим, речь идет о том, что личностным качествам придается большее значение, чем собственно политическим позициям того или иного персонажа. В этом же ключе работают и те политические психологи, которые рассматривают не столько достоинства политиков, сколько, напротив, их комплексы в качестве мотива политического участия. Так, американский исследователь Дж. Барбер, следуя за Альфредом Адлером, предлагает компенсаторную теорию власти. Он полагает, что именно комплекс неполноценности, вызванный детскими травмами, пережитыми политиком на ранних стадиях становления его личности, мобилизует его на достижения, не сравнимые с достижениями его более удачливых сверстников.

       Второй  подход, напротив, скорее принижает  роль личности в политике. Среди сторонников этой точки зрения есть различия. Так политологи позитивистского толка, особенно бихевиористских направлений, не возражая против исследования отдельных компонентов личности в политике, не видят смысла в анализе целостной личности как фактора, влияющего на процесс и систему. Так, А. Инкелес, выражая точку зрения многих политических социологов, считает, что индивидуальные особенности «гасят» друг друга в масштабных политических процессах. Есть смысл, поэтому, изучать не индивидуальные, а массовые закономерности, например, распределение политических ролей. Личностью же политолог может пренебречь [3, c. 13].

       Иную  по замыслу, но сходную, по сути, позицию занимают политологи, которые считают личностный фактор в принципе не значимым по сравнению с факторами социального воздействия на политику. Теоретики, принадлежащие к марксистской традиции, выделяют экономические факторы, детерминирующие политику. Политологи, стоящие на позициях функционализма, фокусируют исследование на системообразующих составляющих политических партий, организаций, движений. Общее между ними состоит в том, что они выводят личность за рамки факторов, среди которых следует искать причинное объяснение макрополитических процессов. Политическая практика авторитарных и тоталитарных режимов дает дополнительные аргументы тем политологам, которые стремятся ограничить значение личностных детерминант политики [10, c. 30]. Они полагают, что если авторитарная политика рассматривает человека как материал для своих политических экспериментов, то зрелая демократическая система должна быть безличным механизмом, который обеспечивал бы человеку его права и свободы независимо от того, какой лидер сегодня во главе государства. Крайним выражением этой позиции являются леворадикальные, анархистские концепции, которые отрицают не только авторитет вождей, но и необходимость вообще любой организованной политической деятельности, сводя, тем самым, на нет значение разумной личности в политике. На место воли и сознания личности, планирующей и организующей политический процесс, приходят массовые инстинкты.

       Однако, линия водораздела между приведенными выше точками зрения в прошлом проходила по вопросу о личности нерядовой. Основные дискуссии велись вокруг роли политического лидера. Личность рядового гражданина обозначалась, так сказать, во множественном числе, как часть массы. И хотя и сейчас, литература по проблеме личности в политике содержит по-прежнему большое число работ о личностях политиков, их во многом вытесняет проблематика, связанная с обычными гражданами. Вовлечение в политику ранее пассивных слоев населения со всей остротой поставила перед политической психологией и политологией в целом, вопрос о том, как личностные особенности влияют на участие в политике [18, c. 137].

       Помимо  выявления «веса» категории личности в анализе политического процесса в политической психологии ставится и другая важная задача: понять, каково содержание взаимодействия личности и политики, какие тенденции прослеживаются в разных типах политических систем. В истории политической мысли сложились довольно устойчивые системы представлений, получившие классическое отражение в трудах Т. Гоббса, Г. Спенсера, А. де Токвилля, Ж.-Ж. Руссо и других. Одна из моделей взаимоотношения между личностью и политикой описывается в терминах «подчинения» личности государству, мотивируется необходимость такого подчинения природой личности: неразумной, эгоистической и потому нуждающейся в контроле. Эта точка зрения идет от Т. Гоббса. Современные политологи вводят новые мотивы, объясняющие необходимость подчиненного положения личности, мотивируя его управленческими задачами (Д. Белл, С. Липсет, У. Мур), обеспечением устойчивости демократии (Р. Даль, У. Корнхаузер), достижения большего равенства (Дж. Роулз, Г. Гэнс). Однако общим для всех приверженцев данной модели является представление о политическом регулировании как подчинении личности государству, организации, элите, ограничивающих участие рядового гражданина и его роль в политике. При этом сама личность выступает в роли пассивного объекта управления, нуждающегося в надличностных механизмах, способных обуздать ее несовершенную природу [14, c. 131].