Языковая картина мира

        Современный этап изучения языковой картины мира в лингвистике

Следует сказать, что на современном этапе развития лингвистики особенности концептуализации мира языком были продемонстрированы на огромном фактическом материале. В ходе описания экзотических языков (австронезийских, австралийских и  др.) было выявлено различие в способах концептуализации, присущих этим языкам, с одной стороны, и индоевропейским языкам, с другой (работы Э. Сепира, Б. Уорфа, Х. Хойера, А. Вежбицкой и многие другие). Результатом развития семантики явились описания целых семантических полей, или фрагментов языковой картины мира, представленных в литературных европейских языках, а также сравнение этих полей в разных языках (труды Ю. Д. Апресяна, исследования А. Вежбицкой, В. Г. Гака, В.З. Санникова, Е. С. Яковлевой).

Однако изучение языковых моделей мира не ограничивается их описанием и типологическим сравнением, они также становятся объектом интерпретации в рамках целого комплекса наук о человеке. Картина мира какого-либо языка рассматривается в контексте мифологии, фольклора, культуры данного народа. Иногда картина мира понимается как непосредственное отражение психологии народа (труды Ф. Боаса, Э. Сепира, Б. Уорфа, Х. Хойера, исследования Н.И. Толстого, С. М. Толстой, работы С. Е. Никитиной, Т. В. Цивьян, И. Бартминского, Н. Д. Арутюновой).

Особым направлением в изучении языковых моделей мира является восстановление её фрагментов в мёртвом языке или праязыке. Это фрагменты, относящиеся к  материальной культуре народа, к отношениям внутри рода, семьи (труды Э. Бенвениста, О. Н. Трубачёва, Т. Н. Гамкрелидзе). Также предпринимаются попытки восстановить архаичные представления людей о мире.

Начиная с 60-х  годов, проблема картины мира рассматривается  в пределах семиотики при изучении первичных моделирующих систем (языка) и вторичных моделирующих систем (мифа, религии, фольклора, поэзии, прозы и др.). Сторонники этого подхода (Б. А. Успенский, Ю. М. Лотман) трактовали культуру как «ненаследственную память коллектива», и её главную задачу видели в структурной организации окружающего человека мира, что находит своё выражение в понятии «модели мира».

Современное состояние  изучения картины мира представлено исследованиями, разворачивающимися в  двух основных направлениях.

Во-первых, анализируются  отдельные характерные для данного  языка концепты. Это, прежде всего «стереотипы» языкового и культурного сознания. С другой стороны, это специфичные коннотации неспецифичных концептов, например символика цветообозначений в разных культурах. Можно привести в пример данные о различиях в культурных ассоциациях и реакциях на тот или иной цвет. К примеру, значение красного цвета в США означает опасность, во Франции - аристократию, в Египте - смерть, в Индии - жизнь и творчество, в Японии - гнев и опасность, в Китае - счастье; белый в США - чистота, во Франции - нейтральность, в Египте - радость, в Индии - смерть и чистота, в Японии - смерть, в Китае - смерть и чистота.

Во-вторых, ведётся  поиск и реконструкция присущего  языку цельного, донаучного взгляда  на мир.

 Основные  положения этого подхода:

 1. Каждый естественный язык отражает определённый способ восприятия и организации, или концептуализации мира. Выражаемые в нём значения складываются в единую систему взглядов, коллективную философию, которая навязывается как обязательная всем носителям языка. Иногда эта коллективная философия называется наивным реализмом. Когда-то грамматические значения противопоставлялись лексическим как подлежащие обязательному выражению, независимо от того, важны ли они для конкретного сообщения или нет. В последние десятилетия было обнаружено, что многие элементы лексических значений тоже выражаются в обязательном порядке.

 2. Присущий языку взгляд на мир как универсален, так и национально специфичен, так что носители разных языков могут видеть окружающий мир немного по-разному, через призму своих языков.

 3. С другой стороны языковая картина мира «наивна» в том смысле, что она во многих деталях отличается от научной картины мира. Но при этом наивные представления отнюдь не примитивны. Во многих случаях они не менее сложны и интересны, чем научные. Таковы, например, наивные представления о внутреннем мире человека. Они отражают опыт десятков поколений на протяжении многих тысячелетий и способны служить человеку проводником в этот мир.

 4. В наивной картине мира мы можем выделить наивную геометрию, наивную физику, наивную этику, наивную психологию. Наивные представления каждой из этих областей не хаотичны, а образуют определённые системы и должны единообразно описываться в словаре. Отражение воплощённой в данном языке наивной картины мира - наивной геометрии, физики, этики, психологии является задачей системной лексикографии. Для этого современные исследователи реконструируют по данным лексических и грамматических значений соответствующий фрагмент наивной картины мира. Так, например, из анализа пар слов типа «хвалить» и «льстить», «жаловаться» и «ябедничать», «добиваться» и «домогаться», «обещать» и «сулить», «свидетель» и «соглядатай» и др. можно извлечь представление об основополагающих заповедях русской наивно-языковой этики. Некоторые из них: «нехорошо преследовать узкокорыстные цели» (домогаться, льстить, сулить), «нехорошо рассказывать третьим лицам о том, что нам не нравится в поведении и поступках наших ближних» (ябедничать, фискалить) и др. Все эти заповеди - всего лишь прописные истины, но они закреплены в значениях слов, т. е. отражаются в языке.

В современной  лингвистике в результате бурного  развития семантики и прагматики, сопоставительного изучения языков, усилившихся контактов с поэтикой и логикой, идея систематической и национально своеобразной организации семантического материала в каждом языке получила новые мощные импульсы. Реконструкция наивной модели мира на основе полного описания лексических и грамматических значений начинает рассматриваться как важнейшая задача семантики и лексикографии. С другой стороны, реконструкция наивной модели мира позволяет изменить стратегию описания языковых значений, сделать её более общей. Раньше лингвисты рассматривали языковые значения как более или менее непосредственное отражение фактов действительности. Этому соответствовала редукционистская стратегия описания языковых значений через всё более простые смыслы вплоть до элементарных слов универсального семантического метаязыка. Однако понятие наивной модели мира даёт семантике новую возможность. Языковые значения можно связывать с фактами действительности не прямо, а через отсылки к определённым деталям наивной модели мира, как она представлена в данном языке. В результате появляется основа для выявления универсальных и национально-своеобразных черт в семантике естественных языков, открываются некоторые принципы формирования языковых значений.

В ходе исследований понятие картины мира органически  влилось в современную лингвокультурологию  и семиотику, в число задач  которых входит осмысление ситуации множества культур в мире и процессов генезиса человечества.

Таким образом, на современном этапе развития лингвистики, языковые модели мира становятся объектом описания и интерпретации в рамках комплекса наук о человеке. Картина мира любого языка рассматривается не только в контексте фольклора, мифологии, культуры, истории, обычаев и психологии данного народа, но и в контексте лингвистики. Важнейшей задачей семантики и лексикографии на современном этапе развития становится реконструкция наивной модели мира на основе описания лексических и грамматических значений. 
 

                                       Русская языковая картина мира.

Картины мира, рисуемые разными языками, в чем-то между собой похожи, в чем-то различны. Различия между языковыми картинами обнаруживают себя, в первую очередь, в лингвоспецифичных словах, не переводимых на другие языки и заключающих в себе специфические для данного языка концепты. Исследование лингвоспецифичных слов в их взаимосвязи и в межкультурной перспективе позволяет уже сегодня говорить о восстановлении достаточно существенных фрагментов русской языковой картины мира и конституирующих их идей.

Как отмечают многие исследователи (в частности, Н.И.Толстой, А.Д.Шмелев), для русской языковой картины мира характерно противопоставление "возвышенного" и "приземленного"[10] (Этот дуализм коренится в особенностях русского православия, определивших черты русской культуры в целом: поляризация ценностных представлений). Целый ряд важных понятий существует в русском языке в таких двух ипостасях, которые иногда называются даже разными словами — следующие пары слов, противопоставленные, в частности, по признаку "высокий" — "низкий": истина и правда, долг и обязанность, благо и добро. Ярким примером такого рода ценностной поляризации может служить пара радость — удовольствие.

Между словами  радость и удовольствие имеется  множество различий, среди которых  два являются главными, определяющими  все остальные. Первое состоит в  том, что радость — это чувство, а удовольствие всего лишь "положительная чувственно-физиологическая реакция". Второе и главное — в том, что радость относится к "высокому", духовному миру, в то время как удовольствие относится к "низкому", профанному, телесному. Итак, аксиологическая поляризация внутри пары «радость» — «удовольствие» обусловлена тем, что радость связывается со способностями души, а удовольствие является атрибутом тела,  

[10] Шмелев А.Д.  «Лексический состав русского языка как отражение "русской души"». 

(душа радуется, радоваться душой, душевно рад (но не душевно доволен) и плотские удовольствия (но не плотские радости)).

Все это не является, однако, специфическим именно для  русского языкового сознания: противопоставление души и тела как "высокого" и "низкого" — константа христианской культуры в целом. Но здесь не хватает еще одного существенного атрибута человека — его умственных способностей, интеллектуальной деятельности. Какое же место занимает этот третий элемент в системе бинарных оппозиций? Так, в английском языке имеется слово «mind» которое, включая в себя сферу интеллектуального, входит в оппозицию с телом.

Относительно  места интеллекта в русской языковой картине мира можно сказать следующее. Ум в русском языковом сознании являет собой относительно малую ценность. В известном стихотворении Тютчева «Умом Россию не понять…» содержится не только соответствующее явное утверждение, но еще и скрытая импликация (вытекающая из сопоставления со следующей строкой "аршином общим не измерить"[11]) — что истинное знание умом и не достигается; впрочем, тот же смысл дальше выражен явно ("в Россию можно только верить"). То есть то знание, которое является истинно ценным, локализуется в душе или в сердце, а не в голове.

Это представление, являющееся специфическим для русского языкового сознания, подтверждается также употреблением слов радость и удовольствие, из которого следует, что, оказавшись перед необходимостью вписать интеллект в рамки бинарной оппозиции "душа — тело" русский язык отводит ему место в "низкой" сфере, объединяя интеллектуальное с "телесным" и противопоставляя его "душевному". Согласно представлению русского языка, красивое доказательство теоремы или остроумная шутка доставляет нам именно удовольствие, а не радость. Интеллектуальные удовольствия стоят в русском языке в одном ряду с физиологическими и моторными и не пересекаются с тем рядом, где находятся радости.

[11] Тютчев Ф.И.  «Умом Россию не понять…»

Таким образом, удовольствие, будучи само по себе аксиологически по меньшей мере нейтральным, в русской языковой картине мира обнаруживает явную тенденцию к скатыванию в область отрицательной оценки: человек, одолеваемый жаждой удовольствий и проводящий свою жизнь в погоне за удовольствиями, нам жалок, а такой, который всегда доволен сам собой, своим обедом и женой, — смешон. Очевидную отрицательную оценку содержат слова довольство, довольство собой, самодовольство.

В последнее  время слово удовольствие все  чаще стало появляться в рекламе (Два удовольствия в одном и  т.п.) — естественно, в чисто гедонистическом ключе, без каких-либо отрицательных коннотаций. Возможно, что в связи с происходящими в последние годы социальными изменениями постепенно изменится и заключенный в этом слове концепт.

Сравнение русских  слов «счастлив», «счастье» и английских «happy», «happiness» показывает, что расхождения между ними столь существенны, что вообще вызывает сомнение их эквивалентность. Cлово «happy» является повседневным словом в английском языке, а «happiness» обозначает эмоцию, которая ассоциируется с настоящей улыбкой. По мнению сторонников теории "базовых эмоций", выделяемых на основании соответствующих им универсальных особенностей мимики, к их числу относится и эмоция, обозначаемая в английском языке словом «happiness».

Русское «счастье» ни в коей мере не является "повседневным словом": оно принадлежит к "высокому" регистру и несет в себе очень сильный эмоциональный заряд, следствием чего являются две противоположные тенденции в его употреблении, соответствующие двум крайностям "русской души". Одна состоит в установке на аскетизм, антигедонизм и некоторую скромность (своего рода "стыдливоость", приписываемую иногда идеологии большевизма, но имеющую, конечно, гораздо более давнюю историю), заставляющей избегать произнесения "высоких" и "сильных" слов, относя их к разряду почти "неприличных", непроизносимых. Другая, противоположная тенденция, соответствующая русскому стремлению говорить "о главном" и выворачивать душу наизнанку, имеет следствием то, что, несмотря на наличие первой тенденции, слово «счастье» является довольно частотным и характерным для русского дискурса.