Русская школа геополитики

     Дискуссионность данного вопроса усилилась в  конце XIX - начале XX века в связи с рядом международных конфликтов: русско-японская война 1904—1905 годов, боснийский кризис 1908-1909 годов. Балканские 1912-1913 годов и Первая мировая 1914-1918 годов войны. Поэтому вполне естественной в 1916 году оказалась повторная публикация работы российского славяноведа Ламанского «Три мира Азиатско-европейского материка», впервые увидевшей свет в начале 1890-х годов и широко обсуждавшейся представителями научной элиты на протяжении первого десятилетия XX века. Уже в самом названии книги выявилась нехарактерная для того времени хорологическая система координат, когда за начало отсчета бралась Азия, движение от которой шло на Запад, а не наоборот, как это делалось обычно исследователями и в России, и за рубежом.

     Систематика и логика концепции Ламанского продолжала оставаться актуальной для представленческих  геополитических архетипов отечественной  научной элиты и в первые предреволюционные годы XX века. Его построения включали «двухблоковую» конструкцию, базирующуюся на историко-культурных характеристиках:

     1) собственной, или так называемой  западной, т.е. романо-германской  или католическо-протестантской  Европы 

     2) собственной Азии, с древними и средневековыми цивилизациями ее исторических племен и народов, и с варварством и полудикостью ее разнообразных племен и народов исторических или полуисторических [13, с. 3].

     На  первый взгляд перед нами простая  схема традиционалистского вида, тем не менее, она была намного сложнее, чем казалось. Система координат в ней включала трехчленную конструкцию, каждый из элементов которой назывался миром:

     1) собственно Европа;

     2) собственно Азия 

     3) средний мир, т.е. ненастоящая  Азия [13, с. 3].

     Последний из перечисленных миров представляет особый интерес для понимания  ответа на вопрос о месте России в отношении Запала и Востока. Средний мир Ламанского «обнимал всю русскую империю и в  так называемой Азии совершенно почти  совпадает с ее политическими границами» [13, с. 9], также «часть прежних польско-литовских земель Пруссии», часть Силезии, Чехию, Моранию, Южную Истрию, часть Каринтии, Крайну Венгрию, Румынию, Сербию, Черногорию, Герцеговину, Боснию, Болгарию, Европейскую Турцию с Константинополем, приморьем Сирии и Малой Азии с Азиатской Турцией, Кавказ. «Срединный характер» названных территорий обусловливался исключительно с позиций историко-культурных, но пространственная (хорологическая) составляющая определялась, как тогда это называлось, «через призму антропогеографии».

     Антропогеография  как основа исследовательского метода пространственно-политических реалий в среде российской научной элиты  влияет и на представления о месте  России в мире. Концепции «среднего  мира» в их российской версии и «Средней Европы» в германской интерпретации так или иначе касались «и неевропейской, и неазиатскои» с историко-культурологической точки зрения территории. При этом германская концепция «Срединной Европы» как пространства между Германией и Россией была направлена на доказательство справедливости преимущественных интересов в этом регионе первой из них [14].

     Среди представителей политических кругов стран  региона вызревала идея Центральной  Европы как некоего единого «ядра», играющего самостоятельную роль в политической жизни на континенте и в то же время образуемого народами, входившими в Австро-Венгерскую, Российскую и Османскую империи. Британское видение ситуации было изложено, как уже говорилось, Маккиндером и имело в своей основе концепцию «решающего» геополитического центра Европы. Политическое определение в свою очередь было дано лордом Д. Керзоном, отмечавшим, что «в действительности Средиземноморье никогда в цивилизованные времена не было южным рубежом Европы: последним являлись горы Атласа и великая пустыня Сахара» [15].

     В то же время единственно и подлинно общим для них был хорологический тезис срединности, призванный определить переходный характер некоего геополитического пространства между Западом и  Востоком. В своих «Антропогеографических заметках» В. Семенов-Тян-Шанский писал, что «Индостан представляет срединный теплый полуостров, обращенный к югу и прикрытый с севера, как крышкой, высокими нагорьями Гималаев и Тибета. От Индостана к северо-востоку вытянуто желтое (азиатское) ядро человечества, к северо-западу - белое (средиземное) его ядро» [16].

     В этой связи особый смысл начинает приобретать проблема поиска так  называемого пространственного  центра, имеющего ключевое практическое значение для решения как вопросов государственно-территориального строительства, так и внешнеполитических задач. В основу ее решения, по мысли большинства представителей отечественной научной элиты, вошли экономическая целесообразность и «государственные возможности», под которыми понимался широкий спектр исторических, культурологических и социальных факторов. При этом ориентирование в системе координат «Запад-Восток» воспринималось по-разному. Экономическая основа, людские ресурсы в сочетании с историко-культурной составляющей определили позицию Струве: «В перенесении центра тяжести нашей политики в область, недоступную реальному влиянию русской культуры, заключалась первая ложь нашей внешней политики, приведшей к Цусиме и Портсмуту... Теперь пора признать, что для создания Великой России есть только один путь: направить все силы на ту область, которая действительно доступна реальному влиянию русской культуры. Эта область - весь бассейн Черного моря, т.е. все европейские и азиатские страны, «выходящие» к Черному морю... Основой русской внешней политики должно быть, таким образом, экономическое господство в бассейне Черного моря. Из такого господства само собой вытекает политическое и культурное преобладание России на всем так называемом Ближнем Востоке» [11, с. 77-79].

     Таким образом, произошел отказ от устоявшейся  системы координат «Запад-Восток» и смещение акцента в сторону диверсификации самого понятия «Восток», которое способствовало реанимированию некогда существовавшего и в России, и в европейских странах «классического» восприятия восточного геокультурного пространства как в первую очередь «Ближнего» и «Среднего» Востока.

     Совершенно  иной подход к данной проблеме использовали антропогеографы. Концепция «центра» в их построениях приобрела форму  поисков универсального стратегического  «ключа» для решения проблем  государственного существования Российской Империи. И поэтому тезисы, высказанные экономистом Струне, находились в явном противоречии с их идеями. Позиции антропогеографов в российской научной элите были достаточно сильны. Их точка зрения была озвучена практически синхронно с постулатами Струве братом В. Семенова-Тян-Шанского - А. Семеновым весной 1908 года. Место России в Азии и «жизненном центре» объяснялось им в практическом плане: «Главное значение для нас всех наших азиатских владений и прежде всего Сибири заключается в том, что они представляют для нашей колонизации, т.е. для стока избытка возрастающего населения Европейской России почти такую же площадь, какую представляла для всей Западной Европы Америка» [17].

     Близки  к этим тезисам были и выводы Менделеева, который писал: «Так как расширений, а тем паче сокращений пространства России нельзя ожидать в близком будущем, то центр поверхности России, будем надеяться, сохранится и впредь на долгие времена» [12, с. 131]. Таким «центром поверхности» была условная точка чуть южнее Туруханска. Парадоксально, но факт: в начале XX века, когда Россия переживала серьезные внутриполитические трудности, а ее позиция на международной арене после неудачной для империи русско-японской воины оставляла желать лучшего. Никто, включая и представителей научной элиты, не мог предположить, какие испытания выпадут на долю страны через 10-12 лет.

     В законченной (насколько это определение  может относиться к развивающейся  науке) форме российская версия объединения  пространственно-политических и цивилизационно-исторических факторов в контексте проблемы «Россия-Занад-Восток» была изложена В. Семеновым-Тян-Шанским в 1915 году. Эта версия имела практическое значение, что во многом уже обусловливалось начавшейся Первой мировой войной. В соответствии с выдвинутой В. Семеновым-Тян-Шанским концепцией (ее основы закладывались еще до начала мирового военно-политического конфликта), «единственным серьезным средством для успешной борьбы в условиях растянутой государственной территории является неотложное доведение географического центра такой территории по возможности до одинаковой или близкой степени густоты населения и экономического развития с западным коренным концом государства, до возможного выравнивания их. Нам более, чем кому-либо на свете, не следует различать Европы от Азии, а. напротив, стараться соединить ее в одно географическое целое, и противовес выдвигаемой от времени до времени желтой расой доктрине «Азия для Азиатов».

     Следует выделить на пространстве между Волгой и Енисеем от Ледовитого океана до самых южных границ государства, особую культурно-экономическую единицу в виде Русской Евразии...» [18]. Категории и концептуальная направленность аптропо-географии, как называл В. Семенов-Тян-Шанский геополитику, по мнению ее сторонников и России, были призваны помочь формированию системных представлений о существующем геополитическом пространстве и способствовать в дальнейшем выдвижению различных формул геостратегического переустройства мира уже соответствующими политическими правящими кругами. Особое значение в этой связи приобретали политико-хорологические концепции европейского пространства и его отдельных частей. Отчетливо прослеживалось стремление представителей российской научной элиты найти необходимое для Российской Империи наиболее комфортное место в общей системе геополитического структурирования на континенте, определив наиболее подходящее для страны пространственно-политические и цивилизационные формы.

     Таким образом, разработка «идеальных планов»  касалась, прежде всего, оптимальной  геополитической конфигурации России и лишь затем выявления универсальной формулы взаимодействия России с другими государствами на пространственно-политическом уровни. Однако стремление российской научной элиты выступать в роли модератора национальных государственных интересов оказалось невозможно реализовать. Главная причина неудачи коренилась в традиционалистской социально-политической структуре Российской Империи и отсутствии объективного восприятия правящими кругами роли новых неформальных, но важных с точки зрения выработки механизмов принятия решения референтных групп в обществе XX века.

     Немаловажное  значение для минимизации роли и  влияния представителей научной  элиты на руководящие круги Российской Империи имела высокая степень  политизации в целом всего университетско-академического сообщества, не способствовавшая формированию в высших слоях общества представления о нем, как о способном предложить технологию решения многих проблем страны. Более того, на протяжении 17 предреволюционных лет XX века в обществе сформировался стереотип российской интеллигенции как деструктивно-нигилистской силы, которая не способна отстаивать государственные интересы и во внутри- и по внешнеполитической сфере. Следует отметить, что в развитии русской геополитической школы просматриваются три этапа, временных и научных.

2. Геополитические школы в России

     2.1 Славянофилы 

     До  начала формирования геополитики в  России у нее имелись предшественники, среди которых выделяются В. Н.Татищев  и М.В.Ломоносов. На основных идеях  этих людей осуществляли свою деятельность геополитики первого этапа, известные под названием «славянофильской школы». Возникновение славянофильского учения относится к 1834 году. Тогда И. Киреевский выступил с программным трудом «Девятнадцатый век» (сразу же запрещенным). В большей же степени известны такие корифеи славянофильства, как братья Аксаковы, А. Хомяков, Ю. Самарин. Наиболее активно они выступали в период возмущения российского общества пресловутым «Философическим письмом» Чаадаева. Выработанная славянофилами категория «соборности», привела их к пониманию роли общинного строя как глубинной этнопсихологической основы России. Осознав же особость России в мире, они осознали и ее родство со всем славянством, и неизбежность ее противостояния Западу.

     Славянофилы сформировали круг литераторов (Тютчев, Даль, Островский, Григорьев) и инициировали возникновение славистики (Буслаев, Бодянский, Григорович, Срезневский). Они деятельно участвовали в подготовке и проведении освобождения крестьян в 1861 году. Огромна роль славянофилов в развитии связей России с зарубежным славянством: в 1858-1878 гг. они создали сеть Славянских комитетов по всей империи.  
Наиболее зрелых идейно-теоретических результатов славянофильство достигло в последние годы своего развития - это работы Р. Фадеева, Н. Данилевского и К. Леонтьева В первую очередь, конечно, гениальный труд Н. Данилевского «Россия и Европа». Этот труд (и его развитие во многочисленных последующих статьях автора) заложил основы цивилизационизма, который впоследствии так плодотворно разрабатывали О. Шпенглер и Л. Тойнби, а в наше время - С. Хантингтон.

     Суть  открытия Данилевского в том, что  единой человеческой цивилизации вообще не существует, что в зависимости  от условий развития на различных  территориях (акваториях) складываются обособленные культурно-исторические типы (то, что Тойнби назвал позднее «цивилизациями»). Данилевский убедительно показал, что эти культурно-исторические типы принципиально не смешиваются и изменяются только в исторических масштабах, основываясь на этнических качествах, выработанных ландшафтом и историческим развитием (то, что позднее Юнг именовал «архетипом») Данилевский сделал наиболее фундаментальное открытие за всю историю геополитики.

     Р. Фадеев, отставной генерал, работавший одновременно с Данилевским, в своих «Мыслях о Восточном вопросе» выдвинул гипотезу единого центра концептуального управления миром и впервые предложил методы геополитического противоборства.