«Орловские» мотивы в романе И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева»

  Арсеньев  по-прежнему любит читать, «мысленно» осматривает город; он «томится мыслью» о его старине, о нашествии татар, ему хочется «выразить в стихах, в поэтической выдумке» что-то прекрасное. Алеша глубоко чувствует природу, изменения в ней. Арсеньев особенно запомнил, как родители, приезжающие к нему в город, уезжали по субботам, и он шел ко всенощной в «церковку» Воздвиженья. Ему «памятны эти тихие и грустные вечера поздней осени под ее сумрачными и низкими сводами». Он переживает минуты душевного волнения, вслушивается в слова молитвы, «выражающие наше скорбное сознанье нашей земной слабости». Автор восклицает, что никогда не плакал так в готических соборах, как в «церковке» Воздвиженья.

   В  этой главе происходит  расширение идейного кругозора Алеши, и это связано с влиянием на него старшего брата Георгия. Поэтому страницы, посвященные Георгию в «Жизни Арсеньева», весьма важны.

    Вторая книга романа завершается темой смерти. Сообщение о внезапной кончине и похороны родственника Арсеньевых Писарева,  свекра его двоюродной сестры, не только служат содержанием последних глав этой книги, но и переходят в начало следующей, третьей, части, занимая в ней первые три главы.

    На  страницах третьей книги возникает  связь тем любви и смерти. Алеша так определяет свое состояние в дни первого любовного чувства: «Прекрасна была моя первая влюбленность, радостно длившаяся всю зиму. Анхен была простенькая, молоденькая девушка, только и всего. Но в ней ли было дело?» (7,93).

   Алексей  впервые сталкивается с тем фактом, что в жизни кроме любви есть и другое «таинство» — смерть.

  Внезапная смерть мужа двоюродной сестры передана в основном в атрибутах панихиды, и тона этой картины очень яркие. Тут и «красное пламя» высоких церковных свечей вокруг смертного одра, тут и «золотистое горение» небольших свечей. И эти цвета зловеще и странно приглушаются мутным дымом ладана.

  Но  весь внутренний смысл девятнадцатой главы, заключающей вторую книгу романа, заключается в следующих строках: «Я пристально смотрел то вперед, туда, где в дымном блеске и сумраке тускло и уже страшно мерцал как-то скорбно-поникший, потемневший за день лик покойника, то с горячей нежностью, с чувством единственного спасительного прибежища находил в толпе личико тихо и скромно стоявшей Анхен, тепло и невинно озаренное огоньком свечи снизу...» (7,96).

   Концовка  второй книги сжато формулирует  важнейшую бунинскую тему, разрабатываемую им не только в «Жизни Арсеньева», но и в цикле «Темные аллеи»: «Огонек лучисто задрожал у меня в глазах от новых слез — слез счастья, любви, надежд и какой-то исступленной, ликующей нежности» (7,107).

  Неожиданное соседство любви и смерти и несомненная победа любви над смертью, о чем недвусмысленно говорят последние строки второй книги, впервые порождают у юноши двойственное ощущение жизни и тем самым вызывают потребность глубже разобраться в действительности, которая оказалась не столь уж простой и насыщенной не только радостями.

    В жизни молодого Арсеньева происходит много нового: новая любовь, мечты о путешествиях, постоянная тяга к Пушкину, косьба, «возка» и, наконец, первые печатные опыты. Тема интерпретации: «Пора опять за книги, за писание»(7,100).

    Мы  видим юного Арсеньева на похоронах родственника: на выносе, в церкви на отпевании — с его мыслями о живых и мертвых. После похорон он находится все в том же обостренном двойственном ощущении той самой жизни, непостижимый и ужасный конец которой» он только что «видел воочию». Двойственной была и жизнь в Васильевском: «она была еще обвеяна грустью», но все чувствовали, что «пора возвращаться к жизни», все видели перемены, которые приносила весна, чувствовали ее «крепнущую» красоту.

  Что же было самым главным в жизни  Алексея, которому шел «всего шестнадцатый год»? Он живет в глуши, в деревне, с удовольствием косит и возит сено, читает до самозабвения Пушкина, любуется садом, восхищается лунной ночью, темным полем, длинными стеклянными нитями дождя. Он уверен, что его вступление «в полноправную совершеннолетнюю жизнь завершилось».

  Каков же герой Бунина, так близкий ему самому по судьбе, мыслям и чувствам — в своей юности, в начале своего жизненного и творческого пути? «Было чувство того, что у меня "все впереди", чувство своих молодых сил, телесного и душевного здоровья, некоторой красоты лица и больших достоинств сложения, свободы и уверенности движения, легкого и быстрого шага, смелости и ловкости, — как, например, ездил я верхом! Было сознание своей юношеской чистоты, благородных побуждений, правдивости, презрения ко всякой низости. Был повышенный душевный настрой, как прирожденный, так и благоприобретенный за чтением поэтов, непрестанно говоривших о высоком назначении поэта...» (7,107).

    Алексей задается вопросом «Что же такое моя жизнь в этом непонятном, вечном и огромном мире?» Вопрос объединяет по сути все затронутые автором проблемы. Но есть еще именно «колдовская» сила его поэтического таланта, которая помогает понять и замысел романа, и его воплощение. Это, конечно, и автор, и его герой, и то, что оба они думают о мире, о себе, о своем времени. Важно определить «угол зрения» на изображаемое и ведущий эмоциональный тон при создании образа-воспоминания. Прочитаем отрывки из II главы. «Опять, еще раз была весна», последние дни «всей прежней жизни нашей семьи». Семья «разлетается». Вдумаемся в строки: «Какие далекие дни! Я теперь уже с усилием чувствую их своими собственными при всей той близости их мне, с которой я все думаю о них за этими записями и все зачем-то пытаюсь воскресить чей-то далекий юный образ. Чей это образ? Он как бы некое подобие моего вымышленного младшего брата, уже давно исчезнувшего из мира вместе со всем своим бесконечно далеким временем». Автор стремится воскресить образы былого, ибо «был кто-то, с темным румянцем на щеках, с синими яркими глазами... день и ночь таивший в себе тоску о своем будущем, где, казалось, ожидала его вся прелесть и радость мира». Особая эмоциональная окрашенность образа-воспоминания обусловлена тем, что прекрасное будущее («прелесть и радость мира») юного героя стало уже прошлым, безвозвратно ушло. Этот «кто-то» с яркими синими глазами очень похож на самого Бунина.

  А события  следуют одно за другим. Брат уезжает в Харьков, Алексей много времени проводит в деревне, охотится, читает, наконец, уезжает в Орел. Но в дороге передумывает и едет к брату в Харьков в «чудесном, никогда еще не виданном» скором поезде. В Харькове для Арсеньева открылся новый мир, новые знакомства, новые впечатления. Очевидно, тогда у него родилась тяга к путешествиям, к новым знакомствам. Он уже в Крыму, в Севастополе, у Байдарских ворот — и всюду новые впечатления, раздумья. На обратной дороге он наконец решил «заехать» в Орел, в редакцию газеты — и встретил Лику. Этой любви суждено было стать большим событием в жизни Арсеньева.

    И  тут автор как бы соединяет  два времени: прошлое и настоящее. В Орле он видит на вокзале одного из великих князей — и вот мы переносимся на юг Франции, на похороны этого же человека. В последней, XXII главе 4-й книги нам открывается картина зимней бурной ночи, бушующего ветра: мистраля, а также того «грозного, траурного», что пылает над Арсеньевым. С удивительной последовательностью автор переплетает картины прошлого и настоящего, молодости и старости, жизни и смерти.

    Пятая  часть романа, посвящена истории  взаимоотношений Арсеньева с  Ликой. 

  Что бы  сравнить эволюцию отношений  влюбленных интересно сравнить  в этом плане начало девятнадцатой главы, рассказывающей о приезде счастливых, переживающих расцвет своей любви Арсеньева и Лики в Полтаву, с двадцать девятой и тридцатой главами, повествующими о душевном состоянии Арсеньева, после того как его навсегда оставила Лика.

    В  Полтаве, на которую герой смотрит глазами счастливого влюбленного, все прекрасно, начиная с здания вокзала и кончая окружающими город «веселыми лугами»: «Вокзал — небольшой, приятный. На вокзале — приветливые лакеи, ласковые носильщики, благосклонные извозчики на козлах домовитых тарантасов, запряженных парой в дышло»; «Город, весь в густых садах...»; «В городе многие улицы казались тесны от садов и тополей...»; «Тополи были необыкновенны своей высотой и мощью, восхищали нас...» (7,234).

   А  вот как выглядит тот же  город, когда Лика покинула Арсеньева: «... я до сих пор вижу и чувствую эти неподвижные, темные будни в глухом малорусском городе, его безлюдные улицы с деревянными настилками по узким тротуарам и с черными садами за заборами, голую высоту тополей на бульварах, пустой городской сад с забитыми окнами летнего ресторана, влажный воздух этих дней, кладбищенский запах лиственного тления — и мои тупые, бесцельные блуждания по этим улицам, по этому саду, мои все одни и те же мысли и воспоминания...» (7,257).

   Характерно, что в пятой части романа все более субъективно окрашенными, отражающими малейшие оттенки настроения Арсеньева становятся сравнения и эпитеты, употребляемые Буниным. Рассказывая о своем одиночестве на балу в дворянском собрании, Арсеньев замечает, что он «чувствовал себя сперва так трезво, ясно и так отдельно от всех, точно был чем-то вроде ледяного зеркала», в номере петербургской гостиницы он смотрит «в бесконечно грустное окно», после разрыва с Ликой для него в родном Батурине «все старое, какое-то заброшенное, бесцельное — и бесцельный холодный ветер гнет верхушку заветной ели»(7,261). Если здесь скупыми однородными определениями — «бесцельное», «бесцельный» — характеризуется вся окружающая обстановка, то в рассказе о минутах близости Арсеньева с Ликой, стремясь передать величайшую радость, испытанную героем, Бунин применяет сложные, составные эпитеты: «несказанно-сладостные губы», «смертельно-блаженное замирание наших сердец» Вообще роль таких эпитетов, выражающих разнородные, иногда противоречивые чувства героя, в романе очень значительна. Часто они приобретают отчетливо выраженный оксюморонный характер: «горестно-счастливые дни», «грустное наслаждение», «грустно-празднично» и т. д. Следует попутно отметить, что эпитет «грустный», выражающий настроение Арсеньева, наиболее часто встречается в романе.

       Также следует сказать несколько  слов о взаимоотношениях Арсеньева с Ликой. Индивидуализм Арсеньева, его нежелание подчинить свою волю какому-либо ограничению находят свое выражение в его отношении к Лике, которую он искренно, но во многом эгоистично любит. «Мне казалось, — говорит о себе Арсеньев, — что я так люблю ее, что мне все можно, все простительно». И права Лика, которая замечает (это ее последние слова в книге перед окончательным разрывом с Арсеньевым): «Только уж очень ты строг ко мне, каждую мою мечту называешь пошлостью, всего лишаешь меня, асам себе ни в чем не отказываешь...» (7,250).

    Потеря  Арсеньевым Лики — это прежде  всего следствие его эгоистического  своеволия, его нежелания считаться с чувствами, мыслями, интересами любящей его женщины.

          Последние страницы пятой книги «Жизни Арсеньева» как бы возвращают нас к начальной стадии любви Арсеньева, хотя в ней, в этой любви, уже все сказано, все пережито. Вместе с тем это трагическая ситуация, которую писатель не раз варьировал в своих рассказах. Герой добивается утраченной любви, но все напрасно — ведь ее-то и не может быть как чего-то «вечного». Смерть Лики, воспринятая как ничем невосполнимая потеря, кладет предел ненасытным исканиям его мятущейся души. И весьма знаменательно для философского отношения автора к жизни завершающее признание героя: «Недавно я видел ее во сне — единственный раз за всю свою долгую жизнь без нее. Ей было столько же лет, как тогда, в пору нашей общей жизни и общей молодости, но в лице ее уже была прелесть увядшей красоты. Она была худа, на ней было что-то похожее на траур. Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда» (7, 263).

  Итак, любовь  снова венчается смертью. В  «Жизни Арсеньева» тема любви  и смерти получает свое наиболее разностороннее толкование, но именно любовь, чувство обновления, которое она приносит человеку, является могучим рычагом, двигающим жизнь.

   В  поэтическом утверждении любви  как мощного и всепоглощающего  чувства, над которым не властна даже смерть, — одна из самых замечательных особенностей романа «Жизнь Арсеньева».     
 
 

Заключение:

   Годы, прожитые Буниным в Орле,  являются важным этапом его жизни. «Орловские страницы» в романе позволяют раскрыть все тонкости душевных переживаний выпавших на его долю в этот период.

  Спустя  более 4 десятилетий после пережитого  в Орле Бунин вернется к  годам своей юности, и на страницах  романа  возникнет земной,  полный очарования образ Лики, в которой он воскресит свою любовь к Варваре Пащенко во всей её чистоте страстности и красоте.

     С Орла начались для Бунина, по его словам целые годы  скитаний, бездомности, существования  безрассудно и беспорядочного, то бесконечно счастливого, то глубоко несчастного. Пределами этих скитаний с начало была Россия, a затем весь мир. Но Орел он не забыл.

     Будучи уже известным на всю  страну писателем Бунин не  раз приезжал в город своей  юности, где жила его сестра Мария Алексеевна. 19 мая 1912 года он записал в своём дневнике «Пробыл в пути 5 часов в Орел у Маши… От Орла новизна знакомых впечатлений, поля, деревни все родное, какое-то особое, орловское..» 

В последний  раз Бунин побывает в Орле в  мае 1915г.

    Великий  русский писательский дар Бунина  на протяжении всего творческого  пути был направлен на поиски  гармонии и красоты воплощенные  им в совершенной форме.

   Более  60 лет Бунин трудился во славу  русской литературы. В изгнании  с особенной обостренностью он создавал свою кровную связь с Россией, тоска по которой не утекала из его душ до конца дней.

                Разве можем мы забыть родину?

                Может человек забыть родину?

                Она – в душе. Я очень русский человек.