Учение Аристотеля о государстве и праве

      Поэтому человек, лишенный добродетели, оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых позывах. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения. ⁷

     Первым  результатом социальной жизни он считал образование семьи — муж и жена, родители и дети... Потребность во взаимном обмене привела к общению семей и селений. По мысли Аристотеля, бедные и богатые «оказываются в государстве элементами, диаметрально противоположными друг другу, так что в зависимости от перевеса того или иного из элементов устанавливается и соответствующая форма государственного строя». Он выделил три главных слоя граждан: очень зажиточных, крайне неимущих и средних, стоящих между теми и другими.

     Аристотель  враждебно относился к первым двум социальным группам. Он считал, что  в основе жизни людей, обладающих чрезмерным богатством, лежит противоестественный  род наживы имущества. В этом, по Аристотелю, проявляется не стремление к «благой жизни», а лишь стремление к жизни вообще.

     Поскольку жажда жизни неуемна, то неуемно  и стремление к средствам утоления этой жажды. Ставя все на службу чрезмерной личной наживы, «люди первой категории» попирают ногами общественные традиции и законы. Стремясь к власти, они сами не могут подчиняться, нарушая этим спокойствие государственной жизни. Почти все они высокомерны и надменны, склонны к роскоши и хвастовству. Государство же создается не ради того, чтобы жить вообще, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо.

     Согласно Аристотелю, государство возникает только тогда, когда создается общение ради благой жизни между семействами и родами, ради совершенной и достаточной для самой себя жизни. Совершенством же человека предполагается совершенный гражданин, а совершенством гражданина в свою очередь — совершенность государства. При этом природа государства стоит «впереди» семьи и индивида. Эта глубокая идея характеризуется так: совершенство гражданина обусловливается качеством общества, которому он принадлежит: кто желает создать совершенных людей, должен создать совершенных граждан, а кто хочет создать совершенных граждан, должен создать совершенное государство.⁸ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

7. Гражданин в государстве

     Необходимо  рассмотреть, кого следует называть гражданином и что такое гражданин. Ведь часто мы встречаем разногласие  в определении понятия гражданина: не все согласны считать гражданином одного и того же; тот, кто в демократии гражданин, в олигархии часто уже не гражданин.

     Аристотель  считал, тех, которые получили название граждан в каком - либо исключительном смысле, например принятых в число  граждан, следует оставить без вниманиях. Гражданин является таковым также не в силу того, что он живет в том или ином месте: ведь и метеки и рабы также имеют свое местожительство наряду с гражданами, а равным образом не граждане и те, кто имеет право быть истцом и ответчиком, так как этим правом пользуются и иноземцы на основании заключенных с ними соглашений (таким именно правом они пользуются). Что касается метеков, то во многих местах они этого права в полном объеме не имеют, но должны выбирать себе простата. ^[2]

     Таким образом, они не в полной мере участвуют  в этого рода общении.

       И о детях, не достигших совершеннолетия  и потому не внесенных в  гражданские списки, и о старцах,  освобожденных от исполнения  гражданских обязанностей, приходится  сказать, что и те и другие  — граждане лишь в относительном  смысле, а не безусловно; и к первым придется прибавить «свободные от повинностей» граждане, а ко вторым — «перешедшие предельный возраст».  Мы же ставим своей задачей определить понятие гражданина в безусловном смысле этого слова, в таком значении, которое не имело бы никакого  недостатка, требующего исправления; иначе пришлось бы задаваться вопросами и разрешать их и по поводу лиц, утративших гражданские права, и по поводу изгнанников.

     Лучше всего безусловное понятие гражданина может быть определено через участие  в суде и власти. Некоторые из должностей бывают временными: один и  тот же человек либо вообще не может  занимать их вторично, либо может занимать, но лишь по истечении определенного  времени; относительно же других ограничения  во времени нет — сюда относится  участие в суде и в народном собрании.  Однако, пожалуй, кто-нибудь заметит, что судьи и участники  народного собрания не являются должностными лицами и что в силу этого они  не принимают участия в государственном  управлении, хотя, с другой стороны, было бы смешно считать лишенными  власти именно тех, кто выносит важнейшие  решения. Но это не имеет никакого значения, так как речь идет только о названии. В самом деле, общего обозначения для судей и участников народного собрания не существует; пусть эти должности и останутся  без более точного определения, лишь бы были разграничены понятия. Мы же считаем гражданами тех, кто участвует  в суде и в народном собрании. Примерно такое определение понятия  гражданина лучше всего подходит ко всем тем, кто именуется гражданами.

     Между тем государственные устройства представляют собой видовые различия, и одни из них заслуживают этого  наименования в меньшей, другие —  а большей степени; ведь основанные на ошибочных началах и отклоняющиеся  от правильных государственные устройства неизбежно стоят ниже тех, которые  свободны от этих недостатков (что мы разумеем под отклоняющимися видами, выяснится впоследствии).

     Таким образом, и гражданин должен быть тем или иным в зависимости  от того или иного вида государственного устройства. Тот гражданин, о котором  сказано выше, соответствует преимущественно  гражданину демократического устройства; к остальным видам государственного устройства это определение подходить  может, но не обязательно.

     При некоторых видах государственного устройства демоса нет, нет и обыкновения  созывать народные собрания, за исключением  чрезвычайных случаев, и судебные полномочия поделены между разными должностными лицами; так, например, в Лакедемоне (Спарта) различного рода гражданские  дела разбирает тот или иной из эфоров^[3], уголовные — геронты^[4], другие дела — также какие-нибудь другие должностные лица. То же самое в Карфагене, где всем судебным делам выносят решения определенные должностные лица. Значит, паше определение понятия гражданина нуждается в поправке: при других государственных устройствах участником народного собрания и судьей является не поддающееся определению должностное лицо, а лицо, наделенное определенными полномочиями: из них или всем, или некоторым предоставляется право быть членами совета и разбирать либо все судебные дела, либо некоторые из них. Что такое гражданин, отсюда ясно. О том, кто имеет участие в законосовещательной или судебной власти, мы можем утверждать, что он и является гражданином данного государства. Государством же мы и называем совокупность таких граждан, достаточную, вообще говоря, для самодовлеющего существования.

     На  практике гражданином считается  тот, у кого родители — и отец и мать — граждане, а не кто-либо один из них. Другие идут еще дальше в этом отношении и требуют, например, чтобы предки гражданина во втором, третьем и даже более отдаленном колене были также гражданами. Но при таком необходимом в государственных целях и поспешном определении иногда возникает затруднение, как удостовериться в гражданском происхождении предка в третьем пли в четвертом колене.⁹ 
 
 
 
 
 
 
 
 

8. Рабовладельческий универсализм Аристотеля

     Институт  рабства привлекает пристальнейшее внимание Аристотеля. Сама пристальность  этого внимания доказывает, что в  эпоху Аристотеля отношения рабовладения становятся большим вопросом общественной мысли. Уже некоторые софисты, не только высказали сомнение в правомерности отношений рабовладения, но прямо утверждали, что по природе все люди рождаются равно свободными. Аристотель — решительный противник этого взгляда и сторонник рабовладельческой системы. Он сознательно противопоставляет свое учение о рабовладении взглядам тех, кто отрицал естественное происхождение и согласный с природой характер рабовладения.

     Для Аристотеля очень характерно, что  вопрос о рабстве он рассматривает  не столько в пределах вопроса  о государстве, сколько, в пределах вопроса об экономике семьи (ойкоса). Рабство тесно связано у Аристотеля с вопросом о собственности. Собственность  — часть семейной организации: без  предметов первой необходимости  не только нельзя жить хорошо, но вообще нельзя жить. Для домохозяина приобретение собственности — орудие для существования. Если бы каждый инструмент мог выполнять  свойственную ему работу сам, или  по данному ему приказанию, либо даже его, предвосхищая, если бы, например, ткацкие челноки сами ткали, а  плектры сами играли на кифаре, то тогда  архитекторы не нуждались бы в  «рабочих», а господам не были бы нужны  рабы.

     Действительность, однако, не такова. Приобретение собственности, необходимой для существования  ойкосного (домашнего) хозяйства, требует  для себя массу орудий, а раб  — некая одушевленная часть собственности. К тому же в самой сути вещей  коренится порядок, в силу которого уже с момента рождения некоторые  существа предназначены к подчинению, другие — к властвованию.

     В обществе, во всех его элементах, связанных  между собой и составляющих некоторое  целое, элемент властвования и элемент  подчинения сказываются во всем. Это  «общий закон природы, и как таковому ему и подчинены одушевленные существа».

     Отсюда  Аристотель выводит и природу, и  назначение рабства. Согласно его разъяснению, «кто, по природе, принадлежит не самому себе, а другому, и при этом все-таки человек, тот по своей природе  раб».  Деятельность рабов состоит  в применении их физических сил, это  наилучшее, что они могут дать. Они в такой сильной степени  отличаются от других людей, в какой  душа отличается от тела, а человек  — от животного. Именно такие люди по своей природе — рабы, и  для них лучший удел быть в подчинении у господина. И Аристотель поясняет, что рабом по природе бывает тот, кто может принадлежать другому, и кто одарен рассудком лишь настолько, что воспринимает приказания другого лица, но сам рассудка не имеет.

     По  Аристотелю, природа устроена так, что  сама физическая организация людей  свободных отличается от физической организации рабской части общества: у рабов тело мощное, пригодное  для выполнения необходимых физических работ; напротив, люди свободные не способны для выполнения подобного  рода работ, зато пригодны для политической жизни. Впрочем, высказав это утверждение, Аристотель делает оговорку: часто бывает и так, что свободные люди свободны не по физической, а только по интеллектуальной своей организации. И хотя красоту души не так легко охватить взором как красоту тела, во всяком случае, остается очевидным, что одни люди по своей природе свободны, другие же — рабы, и этим последним быть рабами и полезно, и справедливо.

     От  проницательного взгляда Аристотеля не укрылась трудность, заключающаяся  в таком понимании природы  рабства и свободного состояния. Исторически кадры рабов пополнялись  и создавались в Греции путем  захвата пленных на войне. Если эти  пленные были не греки, или, как их называли, «варвары», то выход был  относительно прост: «варвары» рассматривались  как худшая порода людей, а отсюда было уже недалеко до мысли, что обращение  пленных «варваров» в рабство  согласуется с природой вещей, с  природой самих «варваров» и потому справедливо.

     Аристотель  отмечает существование такой точки  зрения в греческой политической литературе. Представители этой точки  зрения утверждают, что рабство как  результат войны покоится на основах  права. Однако в этом утверждении, по Аристотелю, таится противоречие. Сам  принцип войн, говорит он, «можно считать противным идее права». Никоим образом нельзя было бы утверждать, что человек, недостойный быть рабом, все-таки должен стать таковым. Иначе  окажется, что люди заведомо очень  высокого происхождения могут стать  рабами и потомками рабов только потому, что они, будучи взяты в  плен на войне, были проданы в рабство. Именно поэтому и было выдвинуто  требование, чтобы рабами назывались не греки, а только варвары.

     Завершая  рассмотрение этого вопроса, Аристотель находит, что колебание во взглядах на природу рабства имеет некоторое  основание, что природа не создает  одних людей рабами, других свободными. Впрочем, он тут же, даже в продолжении той же фразы, соглашается и с тем, что «для некоторых классов людей такое разделение на рабов и свободных вполне естественно, причем для одного человека полезно и справедливо быть рабом, для другого — господином, — так же, как необходимо, чтобы один элемент подчинялся, другой властвовал...».