Быт и культура русского дворянства

Процесс этот зашел столь далеко, что «естественное» и «искусственное» («свое» и «чужое») могли меняться местами, многие столичные  дворяне вынуждены были обучаться  русскому языку; как чужому. При этом возникала интересная картина: молодой  дворянин, обучающийся своему родному  языку как чужому, одновременно все  же овладевал французским языком как письменным («правильным») и  учился устному русскому языку, который  продолжал считать «неправильным», «мужицким».

Дворянский  быт конца XVIII века строился как набор  альтернативных возможностей («жизнь в столице — жизнь в поместье», «служба военная — служба статская», и пр.), каждая из которых подразумевала  определенный тип поведения. Один и  тот же человек вел себя в Петербурге не так, как в Москве, в полку  не так, как в поместье, в дамском  обществе не так, как в мужском, на походе не так, как в казарме, а  на балу иначе, чем «в час пирушки  холостой». В крестьянском быту поведение  менялось в зависимости от календаря  и цикла сельскохозяйственных работ. В результате этого тип поведения  в меньшей степени сохранял индивидуальность, традиция и коллективность играли в  крестьянском поведении гораздо  большую роль. Дворянский образ жизни  подразумевал постоянную возможность  выбора. Одновременно, если крестьянин практиковать «некрестьянское» поведение  не имел физической возможности, то для  дворянина «недворянское» поведение  отсекалось нормами чести, обычая, государственной  дисциплины и сословных привычек. Нерушимость этих норм была не автоматической, но в каждом отдельном случае представляла собой акт сознательного выбора и свободного проявления воли. Однако «дворянское поведение» как система  не только допускало, но и предполагало определенные выпадения из нормы, которые  в переводе на «язык сцены» равнозначны  были антрактам в спектаклях. Система  воспитания и быта вносила в дворянскую жизнь целый пласт поведения, настолько скованного «приличиями» и системой «театрализованного»  жеста, что порождала противоположное  стремление — порыв к свободе, к отказу от условных ограничений.

В результате возникала потребность в своеобразных отдушинах — прорывы в мир  цыган, влечение к людям искусства  и т. д., вплоть до узаконенных форм выхода за границы «приличия»: загул  и пьянство как «истинно гусарское» поведение, доступные любовные приключения  и, вообще, тяготение к «грязному» в быту. При этом, чем строже организован  быт, тем привлекательнее самые  крайние формы бытового бунта. Солдатская скованность компенсировалась диким  разгулом. Интересным показателем театрализованности повседневной жизни является то, что  широко распространенные в дворянском быту начала века любительские спектакли  и домашние театры, как и приобщение к профессиональному театру, воспринимались как уход из мира условно неискренней  жизни «света» в мир подлинных  чувств и непосредственности. Театр  конца XVШ века одной из существенных имел характер «естественного человека». Он мог облекаться в образ добродетельного  дикаря, юноши — жертвы социальных или религиозных предрассудков, девушки, чьи естественные чувства  любви и свободы подвергаются насилию со стороны предрассудков  и деспотизма.

Конечно, не только театр оказывал мощное воздействие  на проникновение искусства в  жизнь интересующей нас эпохи: не меньшую роль здесь сыграли скульптура и — в особенности поэзия. Необходимо обратить внимание еще на одну сторону  вопроса: бытовое течение жизни  и литературное ее отражение дают личности разную меру свободы самовыявления. Движимая законами обычая, бытовая  жизнь заурядного русского дворянина XVIII век была «бессюжетна». Театральная  жизнь представляла собой цепь событий. Человек театра не был пассивным  участником безлико текущего хода времени: освобожденный от бытовой жизни, он вел бытие исторического лица — сам выбирал свой тип поведения, активно воздействовал на окружающий его мир, погибал или добивался  успеха.

Определенную  театрализацию частной жизни  можно усмотреть и в XVIII веке, однако здесь перед нами будет явление  принципиально иного порядка, например — воздействие народного ярмарочного  балагана. Показательно, однако, что  театрализация такого типа не имеет  тяготения делить бытовое действо. Окружающая человека жизнь воспринималась как бы с двух точек зрения: театральной  и реально бытовой. То, что оценивалось  как высокое, значимое, «правильное», имеющее историческое значение, переводилось на язык театра, который мощно вторгался  в каждодневную жизнь. Все же «неважное», бытовое, остававшееся за пределами  театрализации, как бы не замечалось

Есть  эпохи — как правило, они связаны  с «молодостью» тех или иных культур, — когда искусство не противостоит жизни, а как бы становится ее частью. Люди осознают себя сквозь призму живописи, поэзии или театра, кино или цирка  и одновременно видят в этих искусствах наиболее полное, как в фокусе, выражение  самой реальности. В эти эпохи  активность искусства особенно велика. Между толстовским убеждением в  том, что искусство есть отражение  жизни и ценится в первую очередь  правдивостью, и толстовским же отрицанием искусства — органическая связь.

XVIII —  начало XIX века — эпоха, пронизанная  молодостью. Ей присуща и молодая  непосредственность, и молодая прямолинейность,  и молодая энергия. В подобные  эпохи искусство и жизнь сливаются  воедино, не разрушая непосредственности  чувств и искренности мысли.  Только представляя себе человека  той поры, мы можем понять это  искусство, и, одновременно, только  в зеркалах искусства мы находим  подлинное лицо человека той  поры. 

Заключение 

Во многих явлениях жизни XVIII в. резко обнаруживается западное влияние. Чтобы понять эти  явления, надобно уяснить себе отношение  к западной культуре, указываемое  нам историей. Западная культура для  нас вовсе не предмет выбора: она  навязывается нам с силой физической необходимости. Это не свет, от которого можно укрыться, — это воздух, которым мы дышим, сами того не замечая.

С конца  первой половины XVIII в.. стало обнаруживаться влияние складывавшейся светской жизни  на западно-европейскую школу: заметно  было, что в ней удавались только те части общеобразовательной программы, которые были нужны для этой жизни  и на которые был усиленный  спрос в светском обществе. То были иностранные языки, особенно французский, танцы, светские приличия, вкус к художествам; все это составляло первую часть  прививавшегося в русском обществе эстетического воспитания, направленную к украшению общежития. Столь  одностороннее направление образование  получило потому, что движущей пружиной, как воспитания, так и общежития  было стремление к развлечению, которое  наполняло бы досуг. При содействии такого воспитания сложился к половине XVIII в. своеобразный тип светского  общежития, первый, который можно  назвать русско-европейским.

Этот  склад оставался господствующим до конца века: новые интересы, вошедшие в его состав во второй половине столетия, не изменили его характера, а только усложнили его сценарий, ввели в него новые роли. Светскую жизнь того времени надобно ценить по господствовавшим в ней правилам и интересам. Правила указывались  интересами, а интересы или вкусы  подсказывались общей жаждой развлечений. Внешняя обстановка, развитие роскоши, комфорт материальный, а потом  и духовный, точнее эстетический, доставлявший средства веселого настроения, - вот  в чем замечался постоянный успех  и над чем настойчиво работало образованное русское общество ХVIII в. В числе увеселений видное место  рядом с балами занимали театральные  зрелища. Тогда театр впервые  стал серьезным интересом для  русского образованного общества и  ему приписывали не только увеселительное, но и образовательное значение. На сцене господствует репертуар либо комический, либо трагический; но в  обоих случаях неумеренное владычество  театральной сцены служит признаком  либо пустоты зрителя, либо пустоты  жизни. Сцена оживляется, когда мертвеет жизнь, и наоборот.

С такими чертами является перед нами русское  светское общество в тот момент своего развития, когда оно стало пользоваться средствами западноевропейской образованности для украшения общежития. Это  было общество французского языка и  легкого романа. Русский модный свет этого времени с его балетами, песенками и романами, с его  беззаботным пренебрежением к непонятной для него окружающей действительности производит впечатление веселого, случайно собравшегося общества на корабле, без  почвы, между небом и землей, веселившегося  так, как будто на него никто не смотрит в окна снаружи. Основными  чертами этого света, осаждавшимися  от бомондного водоворота, были: салонная выправка манер, жажда эстетических развлечений и признаки зарождавшейся  сентиментальной слабонервной впечатлительности.

Было, однако, важное неудобство в этом французском  влиянии, проводимом воспитателями-французами и проникавшем другими путями в русское общество: с детства, пропитываясь пристрастием ко всему  французскому, питомцы отчуждались  от своего отечества, забывали свой язык и историю своего народа, вместо природного отечества Франция становилась  родиной их сердца и воображения, как выразился один из этих наблюдателей; в ней они видели родину вкуса, учтивости, искусств, тонких удовольствий и любезных людей; убежище разума и свободы. У людей, так воспитанных, какие могли уцелеть нравственные связи с их настоящим отечеством? Иноземное влияние, доведенное до таких  пределов, было последним моментом в ходе того процесса, который совершался в умственной и нравственной жизни  русского дворянского общества XVIII в. 

Список  использованной литературы 

Лотман  Ю.М. «Беседы о Русской культуре»  Санкт-Петербург 1994

Краснобаев  Б.И. «Очерки истории русской культуры XVIII века» Москва 1987

Рыбаков Б.А. «Очерки русской культуры XVIII века» Москва 1985