Личность Бориса Годунова

где всегда была толпа  у торговых рядов. Пошел слух, что  Бельский хочет побить

– или уже и  побил – бояр. Толпа рвалась  в Кремль, стрельцы начали в нее

стрелять и, по сведениям Л. Сапеги, человек двадцать убили. Началось прямое

междоусобие: народ  собрался штурмовать Кремль. К черни  пристали “ратные

люди”, дворяне  разных городов; добыли большую пушку (“царь-пушку”, как

говорит летописец) и хотели ею выбить Спасские ворота. Из Кремля предупредили

приступ. Земским  боярам как-то удалось справиться во дворце с Бельским и

освободить царя Федора от его внушений. Они вышли  из Кремля к народу на

площадь и спрашивали народ о причине его возмущения. Толпа требовала выдачи

Бельского, потому что “он хочет извести царский  корень и боярские роды”.

Озлобление против интригана оказалось так велико, что боярам легко было

отделаться от Бельского. Не выдавая его толпе, они решили его сослать в

Нижний Новгород, о чем царским именем немедленно же и сказали народу. Москва

успокоилась, и  Бельский сошел со сцены надолго. Молва говорила, что он

старался удержать в силе “опричнину” не для себя, а для того, чтобы

определить царствование Московское своему советнику; некоторые  видели в этом

советнике Бориса Годунова. Однако в 1584 году Борису было еще рано этим

заниматься. Все  дело Бельского прошло без участия  Бориса, и в его результате

Борис ни выиграл, ни проиграл. Выиграли дело старейшие  бояре; “опричнина” с

Бельским официально ушла из дворца и государства. У дел  встал Никита

Романович, которому, по общему признанию, принадлежала действительная опека

над его родным племянником царем Федором, а  вместе с ней и правительственное

первенство.

- Никита Романович  Юрьев был стар; в августе 1584 года его постигла тяжкая

болезнь, по всей вероятности  – удар, и он сошел с политической арены.

Немедленно выяснилось, что его место – царского опекуна  и правителя

государства –  займет царский шурин Борис Годунов. На первый взгляд, это не

казалось столь  очевидным; на первом месте в боярском списке стоял старик

князь И. Ф. Мстиславский, а не Годунов. Кроме чиновного  первенства, он, как и

Борис, обладал  драгоценным для того времени  преимуществом – родством с

царской семьею. Правда, родство было не близкое (Иван Федорович Мстиславский

был сыном двоюродного  брата Ивана Грозного, иначе –  внуком сестры великого

князя Василия III), но оно было давнее и потому сравнительно ценное. Однако

Годунов перешел  дорогу Мстиславскому, так как болезнь  Никиты Романовича

обнаружила близость Юрьевых именно к Годунову и засвидетельствовала  какое-то

соглашение между  этими боярами, союз или связь  их семей. Общая почва для

такой связи ясна: и та, и другая семья принадлежала к позднейшему кругу

московской дворцовой  знати, обе держались благоволением  Грозного и родством с

Федором; обе имели  одинаковые интересы во дворце и одних  и тех же завистников

и врагов. Союз их был естественным; но он не просто существовал, а был создан

и оформлен. Современники знали, что Никита Романович “вверил  Борису

соблюдение о  чадах” своих. Эти “чада” были еще  молоды, нуждались в поддержке

и руководстве на трудном придворном пути, и заболевший старик поручил их тому

же боярину, которому передавал и попечительство над царем. В свою очередь,

Борис поклялся считать  их за братьев и помощников в деле управления. Так

возник “завещательный союз дружбы” между двумя виднейшими семьями дворцовой

знати, не хотевшими выпустить из своих рук фавор и власть. Дворцовое влияние

эти семьи могли  отстоять и сами, а власть в правительстве  помогли им освоить

и укрепить за собою  виднейшие политики того времени, думные дьяки, братья

Андрей и Василий  Щелкаловы. Старший из них Андрей Яковчевич был в теснейшей

близости с Никитой  Романовичем, с которым вместе много  лет служил Грозному; а

затем сблизился  он и с Борисом. Есть сведение, что  для Бориса он был

наставником и  учителем в деле житейского преуспевания. Между Борисом и

Щелкаловыми существовала будто бы клятва, чтобы им, согласно всем трем,

искать преобладания в правительстве. Таким образом, ко времени болезни Никиты

Романовича в  Москве образовался крепкий союз деловых людей, направивший свои

силы против родовой  знати в пользу определенных семей  царской родни.

Переход власти от Н. Р. Юрьева к Борису, по-видимому, был  дурно принят

родовитейшими боярами и повел к розни боярской. По словам летописца, бояре

разделились надвое: одну сторону составили Годуновы, Борис с дядьками и с

братьями”, другую – князь И. Ф. Мстиславский. К Годуновым пристали и иные

бояре и дьяки, и думные, и служивые; а с князем Мстиславским были князья

Шуйские и Воротынские, Головины, Колычевы и другие. Началась борьба за

придворное влияние  и положение, и Борис, по словам летописи, осиливал. При

Грозном дело не обошлось бы без крови; теперь же борьба разрешилась мягче.

Сначала пострадали Головины: в конце 1584 года их устранили  от должностей

(казначеев), причем  один из Головиных сбежал в  Литву. Затем старший

Мстиславский, Иван Федорович, служивший во дворце с 1541 года, был сослан в

Кириллов монастырь  и там был пострижен в монахи. По сообщению летописца,

другие противники Бориса были разосланы по дальним  городам, а кое-кто попал в

тюрьму. Но, очевидно, это гонение не простиралось далеко: летописец не

указывает поименно жертв Бориса, сосланных и заключенных, кроме названных

выше; а из документов видно, что после пострижения  старика Мстиславского его

сын, князь Федор  Иванович, наследовал его первенство в боярском списке и,

таким образом, не пострадала даже семья главного противника Бориса.

- Устранение старого  Мстиславского по времени совпало  с кончиной Никиты

Романовича Юрьева (весна 1585 года). На вершинах боярства стали  теперь друг

против друга  Борис Годунов и князья Шуйские, выступившие на первый план с

удалением Мстиславского. Шуйские желали продолжать борьбу с  временщиком и

повели ее осторожно, и столь хитроумно и сложно, что раскрыть их замыслы

представляет большую  трудность. Зачем-то они вовлекли в  свою интригу

общественные низы. Шуйские возбудили против Бориса московскую площадную

толпу. В первой половине 1587 года в Москве произошел  уличный беспорядок,

направленный против господства Годуновых. Когда же отсиделись и справились с

толпой, то начали “розыск” – следствие, по которому главными виновниками были

признаны князья Андрей Иванович и Иван Петрович Шуйские. Их постигла

государева опала: они были сосланы, имущество их конфисковано. Молва

говорила, что в  ссылке пристава Шуйских позаботились об ускорении их кончины.

Приятели Шуйских, Колычевы, Татаевы и другие, были  также сосланы. Их “люди”

(холопы) и “торговые  мужики” подверглись пыткам, а  шесть или семь из них были

даже казнены. Московское правосудие за одно и то же дело всегда карало

боярина ссылкой, а “мужика-вора” смертной казнью. В чем именно оказались

виноваты потерпевшие  на пытках и в ссылках, никто из современников прямо не

объясняет. Можно  только догадываться, что “площадь”  пыталась учинить “мирское

челобитье” о  том, о чем ее научили просить  враждебные Борису бояре и о чем

рискнул просить  царя вместе с боярами и московский митрополит Дионисий. Дело

в том, что у  царя не было детей; та мысль, что у  царя был брат Димитрий,

видимо, не играла никакой роли в умах; боялись прекращения  династии и думали

избежать этого  бедствия, устранив неплодную царицу. Забота о благополучии

династии была, конечно, благовидна и лояльна; но она  была внушена Шуйским и

их сторонникам  не одной любовью к династии и  государству, но еще и надеждой,

что вместе с удалением  царицы падет и ее брат Борис, ненавистный

челобитчикам. Расчет был тонок и хитер, но оказался неосновательным.

Челобитчики все-таки ошиблись: если бы Ирина была действительно  бесплодна, их

челобитье имело  бы смысл; но царица несколько раз  перенесла несчастные роды

до тех пор, пока у нее не родилась дочь Феодосия (1592). Поэтому речь о

разводе была преждевременна и очень бестактна, а вмешательство  площадной

толпы в такое  интимное дело могло представиться  дерзким и преступным.

Митрополит Дионисий, поддержавший своим участием “бездельное” челобитье,

оказался в ложном положении и должен был оставить митрополию и удалиться в

монастырь, потому что тоже “к бездельникам пристал”.

- Так столкновения  с виднейшими представителями  знати окончились для Бориса

полным торжеством, причем Борис имел вид человека не нападавшего, а только

оборонявшегося. Не он вел интригу, он, по словам летописи, лишь “осиливал”

своих врагов, которые  на него покушались. Он опекал царя и  “поддерживал” под

ним власть; они  же ему противились. Преследования  бояр имели вид наказания за

сопротивление законной власти и за покушение на семейную жизнь царя.

Преследование не напоминало жестокостей Грозного. Бояр не губили (по крайней

мере, явно), людей  ссылали и казнили по розыску  и суду. На Бориса можно было

злобиться и злословить, но его нельзя было сравнить с Грозным  и назвать

тираном и деспотом. Прием власти стал иным, и недаром  правительство

указывало, что  мужики “заворовали”, “надеясь на государеву милость”.

     5

     С КОНЧИНОЙ Н. Р. Юрьева, удалением И. Ф. Мстиславского и ссылкой Шуйских,

к лету 1587 года в  Москве уже не было никого, кто мог  бы соперничать с Борисом.

Дети Юрьева, известные  в Москве под фамильным именем “Никитичей” и Романовых,

были пока в  “соблюдении” у Бориса, за его хребтом, по старинному выражению.

Младший Мстиславский не имел личного влияния. Прочие бояре  и не пытались

оспаривать первенства у Бориса. Борис торжествовал победу и принял ряд мер к

тому, чтобы оформить и узаконить свое положение у  власти при неспособном к

делам государе. Меры эти очень остроумны и интересны.

- Официально царь  Федор Иванович, конечно, не почитался  тем, чем, как мы

видели выше, обозвал  его шведский король, усвоив выражение  московского