Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции

Напечатано в 1918 г. отдельной  брошюрой в изд. «Жизнь и Знание»

(конспект)

Учение марксизма  о государстве 

и задачи пролетариата в революции

ГЛАВА I 
КЛАССОВОЕ ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО

1. ГОСУДАРСТВО — ПРОДУКТ  НЕПРИМИРИМОСТИ КЛАССОВЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ

С учением Маркса происходит теперь то, что не раз бывало в  истории с учениями революционных  мыслителей и вождей угнетенных классов  в их борьбе за освобождение. Угнетающие классы при жизни великих революционеров платили им постоянными преследованиями, встречали их учение самой дикой  злобой, самой бешеной ненавистью, самым бесшабашным походом лжи  и клеветы. После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу  их имени для «утешения» угнетенных классов и для одурачения их, выхолащивая  содержание революционного учения, притупляя  его революционное острие, опошляя  его.

При таком положении дела, при неслыханной распространенности искажений марксизма, наша задача состоит  прежде всего в восстановлении истинного  учения Маркса о государстве.

Для этого необходимо приведение целого ряда длинных цитат из собственных  сочинений Маркса и Энгельса. Конечно, длинные цитаты сделают изложение  тяжеловесным и нисколько не посодействуют  его популярности. Но обойтись без  них совершенно невозможно. Все, или  по крайней мере все решающие, места  из сочинений Маркса и Энгельса по вопросу о государстве должны быть непременно приведены в возможно более полном виде, чтобы читатель мог составить себе самостоятельное  представление о совокупности взглядов основоположников научного социализма и о развитии этих взглядов…

Начнем с самого распространенного  сочинения Фр. Энгельса: «Происхождение семьи, частной собственности и  государства»…

«Государство — говорит  Энгельс, подводя итоги своему историческому  анализу, — никоим образом не представляет из себя силы, извне навязанной обществу. Государство не есть также «действительность  нравственной идеи», «образ и действительность разума», как утверждает Гегель.

Государство есть продукт  общества на известной ступени развития; государство есть признание, что  это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось  на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы  эти противоположности, классы с  противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общества в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах «порядка». И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него, есть государство».

Здесь с полной ясностью выражена основная идея марксизма по вопросу об исторической роли и о  значении государства. Государство  есть продукт и проявление» непримиримости классовых противоречий. Государство  возникает там, тогда и постольку, где, когда и поскольку классовые  противоречия объективно не могут быть примирены. И наоборот: существование  государства доказывает, что классовые  противоречия непримиримы.

Именно по этому важнейшему и коренному пункту начинается искажение  марксизма, идущее по двум главным линиям.

С одной стороны, буржуазные и особенно мелкобуржуазные идеологи, — вынужденные под давлением  бесспорных исторических фактов признать, что государство есть только там, где есть классовые противоречия и классовая борьба, — «подправляют»  Маркса таким образом, что государство  выходит органом примирения классов. По Марксу, государство не могло  бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов. У  мещанских и филистерских профессоров  и публицистов выходит, — сплошь и рядом при благожелательных ссылках на Маркса! — что государство  как раз примиряет классы.

По Марксу, государство  есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание «порядка», который узаконяет  и упрочивает это угнетение, умеряя столкновение классов. По мнению мелкобуржуазных  политиков, порядок есть именно примирение классов, а не угнетение одного класса другим; умерять столкновение —  значит примирять, а не отнимать у  угнетенных классов определенные средства и способы борьбы за свержение  угнетателей.

Например, все эсеры (социалисты-революционеры) и меньшевики в революции 1917 года, когда вопрос о значении и роли государства как раз встал  во всем своем величии, встал практически, как вопрос немедленного действия и  притом действия в массовом масштабе, — все скатились сразу и  целиком к мелкобуржуазной теории «примирения» классов «государством». Бесчисленные резолюции и статьи политиков обеих этих партий насквозь пропитаны этой мещанской и филистерской теорией «примирения». Что государство  есть орган господства определенного  класса, который не может быть примирен со своим антиподом (с противоположным  ему классом), этого мелкобуржуазная  демократия никогда не в состоянии  понять. Отношение к государству  — одно из самых наглядных проявлений того, что наши эсеры и меньшевики вовсе не социалисты (что мы, большевики, всегда доказывали), а мелкобуржуазные  демократы с почти-социалистической фразеологией.

С другой стороны, «каутскианское»  извращение марксизма гораздо тоньше. «Теоретически» не отрицается ни то, что  государство есть орган классового господства, ни то, что классовые  противоречия непримиримы. Но упускается из виду или затушевывается следующее: если государство есть продукт непримиримости классовых противоречий, если оно  есть сила, стоящая над обществом  и «все более и более отчуждающая  себя от общества», то явно, что освобождение угнетенного класса невозможно не только без насильственной революции, но и  без уничтожения того аппарата государственной  власти, который господствующим классом  создан и в котором это «отчуждение» воплощено. Этот вывод, теоретически ясный сам собою, Маркс сделал, как мы увидим ниже, с полнейшей определенностью на основании конкретно-исторического анализа задач революции. И именно этот вывод Каутский — мы покажем это подробно в дальнейшем изложении — …»забыл» и извратил.

2. ОСОБЫЕ ОТРЯДЫ ВООРУЖЕННЫХ  ЛЮДЕЙ, ТЮРЬМЫ И ПР.

…»По сравнению со старой гентильной (родовой или клановой) организацией — продолжает Энгельс  — государство отличается, во-первых, разделением подданных государства  по территориальным делениям»…

Нам это деление кажется  «естественным», но оно стоило долгой борьбы со старой организацией по коленам  или по родам.

… «Вторая отличительная  черта — учреждение общественной власти, которая уже не совпадает  непосредственно с населением, организующим самое «себя, как вооруженная  сила. Эта особая общественная власть необходима потому, что самодействующая  вооруженная организация населения  сделалась невозможной со времени  раскола общества на классы… Эта  общественная власть существует в каждом государстве. Она состоит не только из вооруженных людей, но и из вещественных придатков, тюрем и принудительных учреждений всякого рода, которые  были неизвестны родовому (клановому) устройству общества»…

Как все великие революционные  мыслители, Энгельс старается обратить внимание сознательных рабочих именно на то, что господствующей обывательщине  представляется наименее стоящим внимания, наиболее привычным, освященным предрассудками не только прочными, но, можно сказать, окаменевшими. Постоянное войско и  полиция суть главные орудия силы государственной власти, но — разве  может это быть иначе?

С точки зрения громадного большинства европейцев конца XIX века, к которым обращался Энгельс  и которые не переживали и не наблюдали  близко ни одной великой революции, это не может быть иначе. Им совершенно непонятно, что это такое за «самодействующая вооруженная организация населения»? На вопрос о том, почему явилась надобность в особых, над обществом поставленных, отчуждающих себя от общества, отрядах  вооруженных людей (полиция, постоянная армия), западноевропейский и русский  филистер склонен отвечать парой  фраз, заимствованных, у Спенсера или  у Михайловского, ссылкой на усложнение общественной жизни, на диференциацию  функций и т. п.

Такая ссылка кажется «научной»  и прекрасно усыпляет обывателя, затемняя главное и основное: раскол общества на непримиримо враждебные классы.

Не будь этого раскола, «самодействующая вооруженная организация  населения» отличалась бы своей сложностью, высотой своей техники и пр. от примитивной организации стада  обезьян, берущих палки, или первобытных  людей, или людей, объединенных в  клановые общества» но такая организация  была бы возможна.

Она невозможна потому, что  общество цивилизации расколото  на враждебные и притом непримиримо  враждебные классы, «самодействующее»  вооружение которых привело бы к  вооруженной борьбе между ними. Складывается государство, создается особая сила, особые отряды вооруженных людей, и  каждая революция, разрушая государственный  аппарат, показывает нам воочию, как  господствующий класс стремится  возобновить служащие ему особые отряды вооруженных людей, как угнетенный класс стремится создать новую организацию этого рода, способную служить не эксплуататорам, а эксплуатируемым.

Энгельс указывает, что иногда, например, кое-где в Северной Америке, эта общественная власть слаба (речь идет о редком исключении для капиталистического общества и о тех частях Северной Америки в ее доимпериалистическом периоде, где преобладал свободный  колонист), но, вообще говоря, она усиливается:

…»Общественная власть усиливается  по мере того, как обостряются классовые  противоречия внутри государства, и  по мере того, как соприкасающиеся  между собой государства становятся больше и населеннее. Взгляните хотя бы на теперешнюю Европу, в которой  классовая борьба и конкуренция  завоеваний взвинтили общественную власть до такой высоты, что она  грозит поглотить все общество и  даже государство.»…

Это писано не позже начала 90-х годов прошлого века. Последнее  предисловие Энгельса помечено 16 июня 1891 года. Тогда поворот к империализму — и в смысле полного господства трестов, и в смысле всевластия крупнейших банков, и в смысле грандиозной  колониальной политики и прочее —  только-только еще начинался во Франции, еще слабее в Северной Америке  и в Германии. С тех пор «конкуренция завоеваний» сделала гигантский шаг вперед, тем более, что земной шар оказался в начале второго  десятилетия XX века окончательно поделенным между этими «конкурирующими  завоевателями», т. е. великими грабительскими державами. Военные и морские  вооружения выросли с тех пор  неимоверно, и грабительская война 1914 — 1917 годов из-за господства над  миром Англии или Германии, из-за дележа добычи, приблизила «поглощение» всех сил общества хищническою государственною  властью к полной катастрофе.

Энгельс умел еще в 1891 году указывать на «конкуренцию завоеваний», как на одну из важнейших отличительных  черт внешней политики великих держав, а негодяи социал-шовинизма в 1914 — 1917 годах, когда именно эта конкуренция, обострившись во много раз, породила империалистскую войну, прикрывают защиту грабительских интересов  «своей» буржуазии фразами о  «защите отечества», об «обороне республики и революции» и т. под.!

3. ГОСУДАРСТВО — ОРУДИЕ  ЭКСПЛУАТАЦИИ УГНЕТЕННОГО КЛАССА

Для содержания особой, стоящей  над обществом, общественной власти нужны налоги и государственные  долги.

«Обладая общественной властью  и правом взыскания налогов, чиновники  — пишет Энгельс — становятся, как органы общества, над обществом. Свободное, добровольное уважение, с  которым относились к органам  родового (кланового) общества, им уже  недостаточно — даже если бы они  могли завоевать его»… Создаются  особые законы о святости и неприкосновенности чиновников. «Самый жалкий полицейский  служитель» имеет больше «авторитета», чем представители клана, но даже глава военной власти цивилизованного  государства мог бы позавидовать старшине клана, пользующемуся «не  из-под палки приобретенным уважением» общества.

Вопрос о привилегированном  положении чиновников, как органов  государственной власти, здесь поставлен. Намечено, как основное: что ставит их над обществом? Мы увидим, как  этот теоретический вопрос практически  решался Парижской Коммуной в 1871 году и реакционно затушевывался  Каутским в 1912 году.

…»Так как государство  возникло из потребности держать  в узде противоположность классов; так как оно в то же время  возникло в самых столкновениях  этих классов, то оно по общему правилу  является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства  становится также политически господствующим классом и приобретает таким  образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса»…

Не только древнее и  феодальное государства были органами эксплуатации рабов и крепостных, но и «современное представительное государство есть орудие эксплуатации наемного труда капиталом. В виде исключения встречаются однако периоды, когда борющиеся классы достигают  такого равновесия сил, что государственная  власть на время получает известную  самостоятельность по отношению  к обоим классам, как кажущаяся  посредница между ними»… Такова абсолютная монархия XVII и XVIII веков, бонапартизм  первой и второй империи во Франции, Бисмарк в Германии.

Таково — добавим от себя — правительство Керенского в республиканской России после  перехода к преследованиям революционного пролетариата, в такой момент, когда  Советы благодаря руководству мелкобуржуазных  демократов уже бессильны, а буржуазия  еще недостаточно сильна, чтобы прямо  разогнать их.

В демократической республике — продолжает Энгельс — «богатство пользуется своей властью косвенно, но зато тем вернее», именно, во-первых, посредством «прямого подкупа чиновников» (Америка), во-вторых, посредством «союза между правительством и биржей» (Франция и Америка).

В настоящее время империализм  и господство банков «развили» оба  эти способа отстаивать и проводить  в жизнь всевластие богатства  в каких угодно демократических  республиках до необыкновенного  искусства.

Всевластие «богатства»  потому вернее при демократической  республике, что оно не зависит  от плохой политической оболочки капитализма.

Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма и потому капитал, овладев этой наилучшей оболочкой, обосновывает свою власть настолько  надежно, настолько верно, что никакая  смена ни лиц, ни учреждений, ни партий в буржуазно-демократической республике не колеблет этой власти.