Экономические преобразования Петра I: реформирование внешней торговли и денежной системы

  Сам замысел принадлежал молодому царю,  который придумал простую и удобную  темно-зеленую форму с цветными галунами для солдат разных полков  и  даже  впервые в истории  ввел в практику обмундирования погоны.   Но дальше этого Петр самостоятельно не мог ничего предпринять без  знания  принципов организации  западноевропейской  армии.  Тут  помощи ожидать было не от кого.  И тогда он,  вероятно,  вспомнил о своем  опыте  "командования" иностранными рейтарами в трехлетнем возрасте и отправился в Кукуй, Немецкую слободу.

  К молодому царю в Слободе относились неизменно приветливо и дружелюбно. Общительный по характеру Петр сразу  завел множество друзей среди  этих плотников,  аптекарей, пивоваров  и солдат, из которых он сразу  выделил обаятельного и галантного Франца Лефорта. Тот стал наставником  Петра в усвоении своеобразной культуры "московской Европы". Она не была ни английской, германской, ни французской, ни голландской, хотя выходцы из этих стран обрели второе отечество в  Москве. Такое знакомство "с Европой" для Петра  во  многом  предопределило все мировоззрение дальнейших реформ: он станет обустраивать Россию как огромную Немецкую слободу,  заимствуя целиком что-то из Швеции, что-то из Англии,  что-то из Бранденбурга.

  С появлением Гордона и Лефорта  в Преображенском полки были  разделены на взводы и роты,  все  получили соответствующие должностям воинские звания.  Впрочем,  и с  ними поначалу была полная неразбериха. Так, наряду  с казачьим званием "урядник" существовало польское "поручик" и шведское "лейтенант".  Князь  Федор Ромодановский стал генералиссимусом  Преображенского,  а  Иван  Бутурлин - Семеновского  полков.  Для того,  чтобы  сражения  происходили "взаправду" Петр постоянно ссорил Ромодановского и Бутурлина и в конце концов добился  желаемого: они  потом  всю жизнь откровенно ненавидели друг друга.  Семеновцев он стравливал с преображенцами до кровавых драк. Военные учения иногда не прекращались много дней,  солдаты подчас засыпали на ходу, а несколько человек даже умерло от переутомления.  Такая жестокость не была личным качеством  царя.  Он считал,  что иными средствами нельзя поддерживать постоянной боеготовности войск. 

  В Преображенское  из  Оружейной  палаты привозили по просьбе Петра  то сломанный немецкий карабин, то глобус, то механические часы. Разобраться  с ними ему было невозможно без  помощи специалиста.  В  Немецкой слободе юный царь нашел голландского инженера Франца Тиммермана,  который  занимался с ним арифметикой,  алгеброй, геометрией и обучал правилами  применения астролябии.  Учителем голландец  был посредственным, сам путался  в формулах,  но горячее стремление Петра к знаниям компенсировало методические просчеты. 

  Детская привычка копаться в старых вещах  на  чердаках  в  Преображенском сослужила Петру добрую службу. Благодаря случайности царь стал приобщаться к корабельному мастерству,  которое превратилось в главное дело всей жизни. Во время первого одиннадцатимесячного  пребывания  за  границей  в составе Великого посольства Петр сам работал на голландских кораблестроительных верфях сначала в Саардаме,  а затем в  Амстердаме;  посещал занятия по медицине и даже,  забравшись на крышу Вестминстерского  аббатства, "учился  демократии",  слушая прения в английском парламенте.  Выдающийся российский историк Ключевский считал,  что Петр I в результате овладел 14 различными специальностями. 

  Изложенные  черты детства и юности Петра  дают возможность восстановить ранние моменты его духовного роста. С десяти лет кровавые события, раздражающие впечатления вытолкнули Петра из Кремля, сбили его с привычной  колеи древнерусской жизни, связали  для него старый житейский порядок  с самыми горькими воспоминаниями и  дурными чувствами, рано оставили его одного с военными игрушками. Во что он играл в кремлевской своей детской, это теперь он разыгрывал на дворах и в рощах села Преображенского уже не с заморскими куклами, а с живыми людьми и с настоящими пушками, без плана и руководства, окруженный своими спальниками и конюхами.

  И так продолжалось до 17-летнего возраста. Он оторвался от понятий, лучше сказать, от привычек и преданий кремлевского дворца. Обучение, начатое с зотовской указкой и рано прерванное по обстоятельствам, потом возобновилось, но уже под другим руководством и в ином направлении. Прежде, при Зотове, была занята преимущественно память; теперь вовлечены были в занятия еще глаз, сноровка, сообразительность; разум, сердце оставались праздными по-прежнему. Понятия и наклонности Петра получили крайне одностороннее направление. Вся политическая мысль его была поглощена борьбой с сестрой и Милославскими; все гражданское настроение его сложилось из ненавистей и антипатий к духовенству, боярству, стрельцам, раскольникам: солдаты, пушки, фортеции, корабли заняли в его уме место людей, политических учреждений, народных нужд, гражданских отношений.

2. Пётр  I  − государь

  Петр  Великий по своему духовному складу был один из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы  понять их. Петр был великан, без  малого трех аршин ростом, целой  головой выше любой толпы, среди  которой ему приходилось когда-либо стоять. От природы он был силач; постоянное обращение с топором  и молотком еще более развило  его мускульную силу и сноровку. Он мог не только свернуть в трубку серебряную тарелку, но и перерезать ножом кусок сукна на лету.

  Петр  всегда был гостем у себя дома. Он вырос и возмужал на дороге и на работе под открытым небом. Лет под 50, удосужившись оглянуться на свою прошлую  жизнь, он увидел бы, что он вечно  куда-нибудь едет. В продолжение  своего царствования он исколесил широкую  Русь из конца в конец, от Архангельска и Невы до Прута, Азова, Астрахани и Дербента. Если Петр не спал, не ехал, не пировал или не осматривал чего-нибудь, он непременно что-нибудь строил. Руки его были вечно в работе, и с них не сходили мозоли. За ручной труд он брался при всяком представлявшемся к тому случае. Ему трудно было оставаться простым зрителем чужой работы, особенно для него новой: рука инстинктивно просилась за инструмент; ему все хотелось сработать самому. Охота к ремеслу развила в нем быструю сметливость и сноровку: зорко вглядевшись в незнакомую работу, он мигом усваивал ее.

  Он  гордился своим искусством в корабельном мастерстве и не жалел ни денег, ни усилий, чтобы распространить и упрочить его в России. Из него, уроженца континентальной Москвы, вышел истый моряк, которому морской воздух нужен был, как вода рыбе.

  Петр  ни в чем не терпел стеснений и  формальностей. Будничную жизнь свою он старался устроить возможно проще и дешевле. В домашнем быту Петр до конца жизни оставался верен привычкам древнерусского человека, не любил просторных и высоких зал и за границей избегал пышных королевских дворцов.

  Ту  же простоту и непринужденность вносил Петр и в свои отношения к людям: в обращении с другими у  него мешались привычки старорусского  властного хозяина с замашками  бесцеремонного мастерового. Придя  в гости, он садился, где ни попало, на первое свободное место; когда  ему становилось жарко, он, не стесняясь, при всех скидал с себя кафтан. На заведенных им в Петербурге зимних ассамблеях, среди столичного бомонда, поочередно съезжавшегося у того или другого сановника, царь запросто садился играть в шахматы с простыми матросами, вместе с ними пил пиво и из длинной голландской трубки тянул их махорку, не обращая внимания на танцевавших в этой или соседней зале дам. Привыкнув поступать во всем прямо и просто, он и от других, прежде всего, требовал дела, прямоты и откровенности и терпеть не мог уверток. Неплюев рассказывает в своих записках, что, воротившись из Венеции по окончании выучки, он сдал экзамен самому царю и поставлен был смотрителем над строившимися в Петербурге судами, почему видался с Петром почти ежедневно. Неплюеву советовали быть расторопным и особенно всегда говорить царю правду. Раз, подгуляв на именинах, Неплюев проспал и явился на работу, когда царь был уже там. В испуге Неплюев хотел бежать домой и сказаться больным, но передумал и решился откровенно покаяться в своем грехе. “А я уже, мой друг, здесь”, – сказал Петр. – “Виноват, государь, – отвечал Неплюев, – вчера в гостях засиделся”. Ласково взяв его за плечи так, что тот дрогнул и едва удержался на ногах, Петр сказал: “Спасибо, малый, что говоришь правду; Бог простит: кто Богу не грешен, кто бабушке не внук? А теперь поедем на родины” Приехали к плотнику, у которого родила жена. Царь дал роженице 5 гривен и поцеловался с ней.

  К концу Северной войны составился значительный календарь собственно придворных ежегодных праздников, в  состав которого входили викториальные  торжества, а с 1721 г. к ним присоединилось ежегодное празднование Ништадтского мира. Но особенно любил Петр веселиться по случаю спуска нового корабля: новому кораблю он был рад, как новорожденному детищу.

  Пётр, несомненно, был одарен здоровым чувством изящного, тратил много хлопот и денег, чтобы доставать хорошие картины и статуи в Германии и Италии: он положил основание художественной коллекции, которая теперь помещается в петербургском Эрмитаже. Он имел вкус особенно к архитектуре; об этом говорят увеселительные дворцы, которые он построил вокруг своей столицы и для которых выписывал за дорогую цену с Запада первоклассных мастеров, вроде, например, знаменитого в свое время Леблона, “прямой диковины”, как называл его сам Петр, сманивший его у французского двора за громадное жалованье. Построенный этим архитектором Петергофский дворец Монплезир, со своим кабинетом, украшенным превосходной резной работой, с видом на море и тенистыми садами, вызывал заслуженные похвалы от посещавших его иностранцев. Правда, незаметно, чтобы Петр был любителем классического стиля: он искал в искусстве лишь средства для поддержания легкого, бодрого расположения духа.

  К концу шведской войны Петр и его сотрудники сознавали, что достигнутые военные успехи и исполненные реформы еще не завершают их дела, и их занимал вопрос, что предстоит еще сделать. Татищев в своей Истории Российской передает рассказ об одной застольной беседе, слышанной, очевидно, от собеседников. Дело было в 1717 г., когда блеснула надежда на скорое окончание тяжкой войны. Сидя за столом на пиру со многими знатными людьми, Петр разговорился о своем отце, об его делах в Польше, о затруднениях, какие наделал ему патриарх Никон. Мусин-Пушкин принялся выхвалять сына и унижать отца, говоря, что царь Алексей сам мало что делал, а больше Морозов с другими великими министрами; все дело в министрах, каковы министры у государя, таковы и его дела. Государя раздосадовали эти речи; он встал из-за стола и сказал Мусину-Пушкину: “В твоем порицании дел моего отца и в похвале моим больше брани на меня, чем я могу стерпеть”. Потом, подошедши к князю Я. Ф. Долгорукому, не боявшемуся спорить с царем в Сенате, и, став за его стулом, говорил ему: “Вот ты больше всех меня бранишь и так больно досаждаешь мне своими спорами, что я часто едва не теряю терпения; а как рассужу, то и увижу, что ты искренно меня и государство любишь и правду говоришь, за что я внутренне тебе благодарен; а теперь я спрошу тебя, как ты думаешь о делах отца моего и моих и уверен, что не нелицемерно скажешь мне правду”. Долгорукий отвечал: “Изволь, государь, присесть, а я подумаю”. Петр сел подле него, а тот по привычке стал разглаживать свои длинные усы. Все на него смотрели и ждали, что он скажет. Помолчав немного, князь говорил так: “На вопрос твой нельзя ответить коротко, потому что у тебя с отцом дела разные: в одном ты больше заслуживаешь хвалы и благодарности, в другом – твой отец. Три главные дела у царей: первое – внутренняя расправа и правосудие; это ваше главное дело. Для этого у отца твоего было больше досуга, а у тебя еще и времени подумать о том не было, и потому в этом отец твой больше тебя сделал. Но когда ты займешься этим, может быть, и больше отцова сделаешь. Да и пора уж тебе о том подумать. Другое дело – военное. Этим делом отец твой много хвалы заслужил и великую пользу государству принес, устройством регулярных войск тебе путь показал; но после него неразумные люди все его начинания расстроили, так что ты почти все вновь начинал и в лучшее состояние привел. Однако, хоть и много я о том думал, но еще не знаю, кому из вас в этом деле предпочтение отдать: конец войны прямо нам это покажет. Третье дело – устройство флота, внешние союзы, отношения к иностранным государствам. В этом ты гораздо больше пользы государству принес и себе чести заслужил, нежели твой отец, с чем, надеюсь, и сам согласишься. А что говорят, якобы каковы министры у государей, таковы и дела их, так я думаю о том совсем напротив, что умные государи умеют и умных советников выбирать и верность их наблюдать. Потому у мудрого государя не может быть глупых министров, ибо он может о достоинстве каждого рассудить “и правые советы отличить”. Петр выслушал все терпеливо и, расцеловав Долгорукого, сказал: “Благой рабе верный”.

  Петр  прожил свой век в постоянной и  напряженной физической деятельности, вечно вращаясь в потоке внешних  впечатлений, и потом развил в  себе внешнюю восприимчивость, удивительную наблюдательность и практическую сноровку. Он лучше соображал средства и цели, чем следствия; во всем он был больше делец, мастер, чем мыслитель. Такой склад его ума отразился и на его политическом и нравственном характере. Петр вырос в среде, совсем неблагоприятной для политического развития. То были семейство и придворное общество царя Алексея, полные вражды, мелких интересов и ничтожных людей. Придворные интриги и перевороты были первоначальной политической школой Петра. Злоба сестры выбросила его из царской обстановки и оторвала от сросшихся с ней политических понятий. Этот разрыв сам по себе не был большой потерей для Петра: политическое сознание кремлевских умов XVII в. представляло беспорядочный хлам. Недостаток суждения и нравственная неустойчивость при гениальных способностях и обширных технических познаниях резко бросались в глаза и заграничным наблюдателям 25-летнего Петра, и им казалось, что природа готовила в нем скорее хорошего плотника, чем великого государя. Вся преобразовательная его деятельность направлялась мыслью о необходимости и всемогуществе властного принуждения - он надеялся только силой навязать народу недостающие ему блага и, следовательно, верил в возможность своротить народную жизнь с ее исторического русла и вогнать в новые берега. Потому, радея о народе, он до крайности напрягал его труд, тратил людские средства и жизни безрасчетно, без всякой бережливости. Петр был честный и искренний человек, строгий и взыскательный к себе, справедливый и доброжелательный к другим. Петр знал людей, но не умел или не всегда хотел понимать их. Эти особенности его характера печально отразились на его семейных отношениях. Великий знаток и устроитель своего государства, Петр плохо знал один уголок его, свой собственный дом, свою семью, где он бывал гостем. Он не ужился с первой женой, имел причины жаловаться на вторую и совсем не поладил с сыном; не уберег его от враждебных влияний, что привело к гибели царевича и подвергло опасности самое существование династии.

  Петру до конца дней приходилось заниматься самообразованием, потому  что  новые  задачи требовали от него вновь и  вновь искать учителей вне России.  После поражения под Нарвой,  когда русская армия лишилась всей  артиллерии,  Петр не потерял  присутствия духа и сказал Меншикову:"Вот Карл XII - достойный учитель; без него я остался бы плохим работником  в делах ратных".  Была отлита специальная памятная медаль с девизом "Учителю - от достойного ученика".