Тематическое и жанровое многообразие творчества С.Я. Маршака

  В 1922 году, переехав в Ленинград, Маршак вместе с О.И.Капицей, ученым-фольклористом, становится руководителем Студии детских писателей в Институте дошкольного образования, организует детский альманах «Воробей», который затем становится журналом «Новый Робинзон» — своеобразной творческой лабораторией детской литературы, иллюстрации детских книг, развития у детей способностей творческого чтения. Так в различных педагогических экспериментах в непосредственном общении с детьми развивался и креп рано проявившийся специфический талант Маршака — поэта, драматурга, исследователя эстетико-воспитательных возможностей произведений художественного творчества для юного читателя, зрителя, слушателя. Уже в те годы складывались теоретические концепции Маршака, позднее воплотившиеся в докладе на I Всесоюзном съезде советских писателей («О большой литературе для маленьких», 1934), в многочисленных выступлениях на научных, литературно-критических конференциях, сессиях.

  Не  в комнатной тихой лаборатории, а в ритмах реальной и сложной  жизни закалялся талант, формировался стиль С.Я.Маршака, одного из первооткрывателей, создателей и организаторов системы  внешкольного образования и воспитания искусством, новаторской литературы для детей. С его именем, как и с именем М.Горького, связан общепризнанный ее расцвет в 20—30-е годы. Человеческий талант, одержимость работой Маршака притягательны. К нему тянулись М.Пришвин, М.Зощенко, А.Н.Толстой, В.Бианки, Е.Шварц, К.Чуковский, А. Твардовский, Л.Пантелеев, Е.Данько, С.Михалков, В.Берестов, И.Рахтанов и многие другие писатели, художники-иллюстраторы, издатели, специалисты и организаторы театра для детей, например всемирно известная тогда Юная Н.И.Сац, люди очень непохожие по стилистике своего творчества и жизненной позиции, но талантливые, яркие интересные. Творчество же самого Маршака, как справедливо подчеркивает А. Твардовский, на протяжении всего долгого пути — «явление исключительной цельности... Его слава художника... чужда дуновения моды и надежно застрахована от переменчивости литературных вкусов». Уже в 20-е годы выходят многие новаторские по пафосу и форме сказки: «Теремок», «Кошкин дом», «Горя бояться — счастья не видать», «Сказка о глупом мышонке», «Сказка об умном мышонке», «Угомон», «Тихая сказка» и др. Все они — сугубо маршаковское поэтическое преломление народных мотивов, эстетики, нравственности, испокон века утверждаемых фольклором: мотивы радости бытия, соучастия, доброты и одновременно ироническое или юмористическое разоблачение глупости и злонамеренности, черствости и эгоизма. Все это — вечное, непреходящее в народной мудрости, в педагогике и философии народной жизни. Очевидно, поэтому и сегодня произведения С.Я.Маршака входят в наш дом как праздник для детей каждого нового поколения. Они известны и родителям, и даже бабушкам, дедушкам нынешних детей.

  Одна  из удивительных особенностей творческого  пути Маршака такова: в нем не было ученического, «пробного» периода. Было увлечение то одним, то другим жанром в те или другие годы. Так, последние годы преимущественно плодотворны в лирической поэзии.

  Его сказка — нередко «не сказка», а быль, не случайно сопрягающаяся  с небылицей. Его поэзия — не информация о делах, о событиях, но их философия. В его произведениях неделимы познавательная и эстетическая, воспитательная ценности. Поэтому ошибочно подвергать теперь сомнению ценность, скажем, «Войны с Днепром». В стихах надо видеть, чувствовать за фабулой их пафос. В данном случае пафос творимой героическим трудом легенды. Здесь герой-строитель сказочно обобщен, нарочито условен. Надо уметь почувствовать гордость счастливых людей, способных творить чудо, хотя, конечно, с позиции современного прагматического осознания экологической катастрофы нельзя не увидеть «устарелость» идеи «запереть» реку. И за скромной фабулой «Почты» тоже нельзя не почувствовать глубочайшее уважение к честно выполняемому делу. В поэме соединяется одухотворенная вещь (письмо) с образом внешне незаметного труженика-героя, почтальона, независимо от того, зовут ли его Смит или Базилио, или он родной лениградский почтальон. Интригует фабула поэмы «Пожар». Ребенок напряженно следит за каждым шагом парня по карнизу... Но и здесь главное — пафос, эстетика героизма, к которому «каждый готов». Как в лирике, здесь героическое личностно.

  С.Я. Маршак признавал триединство основных факторов искусства: мысль, чувство, воля. Оно и составляет воспитательный эффект его произведений, адресованных детям. Нравственный принцип в них утверждается, усиливается эстетическим, что и предопределяет педагогическую ценность произведений. Так поэзия для детей из сферы заведомо прикладной литературной работы встает в ряд с поэзией — высоким искусством. «Детская литература в досоветские времена, кроме немногих общеизвестных хрестоматийных образцов в наследии Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Толстого, Чехова да еще кое-кого из непервостепенных авторов, была объектом приложения по преимуществу дамских сил...», — читаем в статье «О поэзии Маршака» А.Т. Твардовского. Нужен был особый маршаковский «склад дарования и отчасти педагогического мышления, знание психологии ребенка и подростка, умение видеть в них не отвлеченного «маленького читателя», а, скорее, собственных детей или детей своего двора, которых знаешь не только по именам, но и со всеми их повадками, склонностями и интересами».

  Когда культура, литература страдали от холуйства  и цензуры, была опубликована эпиграмма: «...Зачем о свободе печати кричать/Над каждою выборной урной?/0дна у жандармов свободна печать,/А именно штемпель цензурный». Правда, поводом был запрет на «Мурзилку» в заморских странах. Но эпиграмма била и тех, кто громил журналы «Звезда», «Ленинград»...

  Самое глубокое представление о большом  поэте создает его лирика —  стихи от первого лица, от собственного голоса автора. Но вот секрет: как отделить собственный голос поэта в творчестве Маршака от другого, как бы отстраненного? Голоса эти неотделимы. Когда поэт говорит от имени ребенка: «...Вы не стойте очень близко,/Я тигренок, а не киска»/, читатель слышит, чувствует, что это говорит одновременно и маленький герой, и сам автор стихов. Маршак не раз утверждал, что никогда, вплоть до самой старости, не покидал детства. Всегда имел два возраста: один — паспортный, внешний, другой — истинный, детский — возраст души своей. И тогда, когда Маршак говорит от имени поэта другого языка, он одновременно как бы и автор того, что переводит. Не случайно же Маршак настаивал, чтобы при публикации переводов сначала стояло его имя, а затем имя переводимого поэта или «национальность» пересказываемой им сказки.

  Лирическое  состояние — самоощущение поэта  в том мире, в то время, где и  когда он живет. Это самоощущение пронизывает все творчество Маршака. Вспомним великолепные сонеты Шекспира, наполненные маршаковской лирикой, его личным опытом жизни, его эстетическим отношением к действительности: «...Прекрасное прекрасней во сто крат,/ Увенчанное правдой драгоценной». Это своеобразный маршаковский эпиграф ко всему его творчеству, основная мысль его теоретических, критических трудов. Это — кредо самооценки своего жизненного опыта. Но ведь это и доминантный пафос его сугубо детских сказок, где цари, короли да принцы изощренно играют простым человеком, как хищные звери в сказке о глупом и доверчивом мышонке. Произвольно меняются условия игры, а партнер даже не ставится в известность. Утверждение как нормы, как морали, как истины честных законов любой игры было едва ли не главной заботой Маршака и, конечно, основным содержанием пафоса всего его творчества. Такой подход к жизни и к поэзии позволил Маршаку находить в творчестве Бернса то, что в переводах становилось русским, оставляя автора шотландцем. Чтобы постичь не только знанием языка, головою, но и собственным сердцем мир чувств Шекспира, Гете, Данте, «надо найти и нечто соответствующее в своем опыте чувств», — говорил Маршак.

  Маршаку была свойственна созидательная  нетерпимость к злому, бесчестному  человеку, к плохому работнику, к  пустому неработающему слову. Восхищаясь Пушкиным, всегда учась у него, поэт был бесконечно требователен к самому себе, не переставал редактировать себя и после выхода книг в свет, постоянно проверял реакцию на свои произведения, многократно читал их друзьям-поэтам, литературоведам, критикам, редакторам... Безукоризненные по форме стихи Маршака — неисчерпаемая школа высокого вкуса, сильно действующий витамин духовного здоровья. Он — наш современник. Значимый. Необходимый. Работающий во имя наведения в мире разумного человеческого порядка. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

3. Р. Райт-Ковалева  о С. Я. Маршаке 

О С.Я. Маршаке  писали и будут писать очень много. Часто говорилось, что в нем  одном было несколько Маршаков: Маршак - детский поэт, Маршак-драматург, Маршак - переводчик и лирик, теоретик, редактор, педагог. О каждом можно написать целый том воспоминаний, большую диссертацию, - интереснейшая тема.

Но здесь  мне хочется рассказать о Маршаке  домашнем, об отдельных разговорах и встречах, закрепленных в надписях на подаренных мне книгах. За шутливыми  строчками стихов стоят долгие дни дружбы, совместной работы и вечная моя благодарность за помощь, за поддержку в трудные дни, когда Самуил Яковлевич упорно и настойчиво заставлял меня браться за работу, казавшуюся мне непосильной. Он и на томике своих стихов написал: "Рите - будущему автору книги о Бернсе". В 1966 году эта книга вышла в ЖЗЛ третьим изданием, посвященная - увы! - уже не живому Маршаку, "подарившему Роберта Бернса русскому читателю", а светлой его памяти...

Мы познакомились  в Ленинграде в 1924 году. В тот вечер, за ужином, С.Я. подсел ко мне и стал расспрашивать о Маяковском, о Бриках, о тогдашних литературных спорах. Не помню, как я "высказалась", - наверно, очень категорически, но Маршак рассмеялся и сказал:

- Ого,  да она левее самого "Лефа"! Это уже опасно!

Прошло  года два. Встречались мы редко и  как-то "шапочно", поэтому я  очень удивилась и обрадовалась, когда мне домой позвонил Маршак и сказал, что прочел мою книжку "Красный Треугольник".

Эта была маленькая книжечка для детей  об одном из самых больших ленинградских заводов. Меня подбила на это дело Мария Михайловна Шкапская: талантливый поэт, ставший журналистом, она занималась историей заводов, главным образом популярной серией для школьников. Поэтому я и описала завод с точки зрения двух стандартно вопрошающих школьников - мальчика и девочки, - которых водит по цехам всеведущая московская корреспондентка. Дети ахали и восхищались, девочка, соответственно, игрушками и ботиками, мальчик - машинами и шинами, а корреспондентка разъясняла им производственные процессы, попутно восхваляя новый тогда метод бригадной работы. Книжка была мило иллюстрирована фотографиями с подписями (по лефовскому принципу) и получила одобрение тех "треугольниковцев", которые терпеливо водили меня по заводу целую неделю подряд.

Вскоре  мне позвонил Маршак.

Он начал  сразу: "Вот что, голубчик, я только что прочел вашу книжицу..." И, объяснив, что это пока еще "вообще не книжка", но что видеть я умею и писать тоже могу, попросил "завтра же, ровно  в десять утра", прийти к нему, так как он хочет сделать из меня "хорошего детского писателя".

Я очень  обрадовалась, что можно пойти  в гости к Маршаку, совершенно не подумав о цели визита.

С Маршаком в кабинете сидел хмурый парнишка в толстом белом свитере.

- Это  - Леня Пантелеев, один из авторов "Республики Шкид", - сказал Маршак.

Леня  угрюмо покосился на меня - видно, помешала - и ушел, а Маршак рассказал мне  о нем, о его друге, Белых, и  об их книге, не то уже вышедшей, не то выходившей в Детгизе при участии  Маршака. И, рассказывая мне о своей работе с начинающими авторами, Маршак тут же подробно изложил план той книги, которую я - молодой физиолог - должна, вот именно ДОЛЖНА написать для детей.

Все, кому посчастливилось слышать, как Маршак рассказывает какой-нибудь свой замысел, помнят, до чего это интересно. Маршак был мастером устной речи, блестящим импровизатором, с колоссальной, сохранившейся до конца жизни, памятью на стихи и прозу.

Я слушала, поражаясь этому дару, но, когда  он остановился, рассказав чуть ли не по главам мою "будущую" книгу, я робко сказала, что все это, конечно, очень увлекательно, только я вовсе не собираюсь стать детским писателем.

И тут  Маршак рассмеялся.