Франкфуртская социалистическая школа

Содержание 

1. Введение

2. Условия возникновения  социально-философских взглядов  Франкфуртской школы

3. Основы “критической теории” общества

4. Франкфуртская  школа и социальная практика

Введение 

Франкфуртская школа возникла на базе Института  социальных исследований при Университете Франкфурта-на-Майне. Хотя отсчёт её существования принято вести с 1930, когда институт возглавил Макс Хоркхаймер, но марксистские исследования велись в Институте с момента его основания в 1923. Первый его директор, историк и правовед австромарксистского толка Карл Грюнберг, привлёк к работе в Институте целый ряд талантливых молодых интеллектуалов с коммунистическими и социал-демократическими убеждениями, основал первый крупный журнал по истории рабочего движения в Европе и наладил тесные связи с Институтом Маркса—Энгельса в Москве. Уже до 1930 во франкфуртском институте были заложены основы будущих направлений работы, а его журнал включал новейшие статьи Карла Корша, Дьёрдя Лукача, Хенрика Гроссмана и Давида Рязанова. Макс Хоркхаймер, ставший директором Института в 1930, объявил его целью разработку «социальной философии», дополненной эмпирическими исследованиями. В 1932 предыдущее издание Института, «Архивы истории социализма и рабочего движения», было заменено на «Журнал социальных исследований».

Условия возникновения социально-философских  взглядов Франкфуртской  школы

Любое явление  имеет свою собственную логику. И  если мы имеем дело с идейным течением, которое оказало сильное влияние  на умонастроения и действия многих своих современников, очевидно, что  его появление и развитие не случайны. Так и было с Франкфуртской  школой. Ее возникновение и ее взгляды  стали попыткой найти ответы на животрепещущие проблемы эпохи, то есть сделать то, что не удавалось другим идейным  и политическим направлениям.

ФШ - это явление  ХХ века, реакция на его противоречия, его трагедии и его возможности. Наивысший расцвет течения, формулировка его основных взглядов приходится на 30-е-60-е годы, то есть время торжества  так называемого “фордистско-тейлористского” этапа индустриального капитализма. Индустриально-конвейерная система производства потребовала формальной рационализации, строгой научности и предсказуемости в жизни социума. Она предполагала особый тип разделения труда и всех общественных функций вообще, доходящий до детальной специализации в выполнении задач в рамках больших экономических и социальных комллексов. Таким образом, было запрограммировано детальное разграничение между руководителями и исполнителями конкретных операций, причем последние все больше отрывались от процессов принятия решений, все меньше и меньше постигали общий смысл и цель своих собственных действий, превращаясь в автоматы, которые не рассуждая исполняют приказы начальника. Люди становились придатками гигантской социально-экономической мегамашины, ее колесиками и винтиками. Ее общая направленность на максимальное извлечение прибыли и максимальный рост господства над всем и вся, над внутренней природой человека и над окружающей его средой приобретала разрушительный характер. Жизнь человека, несмотря на внешнюю рациональность и логичность, была пронизана иррационализмом и абсурдом. Никогда это не чувствовалось так, как в ХХ столетии, веке мировых войн, концлагерей и атомной смерти. Как писал Эрих Фромм, “мы не замечаем, что стали эертвами власти нового рода. Мы превратились в роботов, но живем под влиянием иллюзии, будто мы самостоятельные индивиды... Индивид живет в мире, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и вся инструментализированы; и сам он стал частью машины, созданной его собственными руками. Он знает, каких мыслей, каких чувств, каких желаний ждут от него окружающие, и мыслит, чувствует и желает в соответствии с этими ожиданиями, утрачивая при этом свое “я”...”.

Модели идеальной  фабрики, работающей как единый механизм, соответствовало представление  о социальном организме, который  действует по централизованному, строго научному плану и управляется  наиболее компетентными профессионалами - технократами, бюрократами, политиками. За людьми сохранялись в лучшем случае права периодически отбирать наиболее способных начальников и правителей, но не возможности самоуправления. При тоталитарных режимах им не было позволено даже этого, поскольку считалось, что правящие партии и вожди воплощают в себе подлинное научное знание, истину. Но, как отмечал Маркузе, “современная эпоха склонна к тоталитарности даже там, где она не произвела на свет тоталитарных государств”. Резко возросла контролирующая роль государства во всех сферах жизни. Средства массовой информации, господствующие нормы и ценности пронизали своим воздействием не только внешнее поведение, но и внутренний мир отдельной человеческой личности. Человек все больше следовал заданным принципам поведения, теряя способность к критическому восприятию мира и самостоятельному мышлению. “Мы пришли к заключению, что общество станет развивается к тотально управляемому миру. Что все будет регулироваться, все!” - говорил позднее Хоркхаймер.

Новое состояние  общества требовало осмысления и  анализа. В какой мере удовлетворяли  этим потребностям существовавшие тогда  идейные системы?

Позитивизм, оптимистическая  идеология буржуазии, превратился  в оправдание и инструмент технократического  господства. Он воспринимал существовавшее общественные явления, как “позитивный факт”, как научную данность, не противоречивую и не связанную с другими аспектами социальной жизни. Позитивизм, утверждавший “разумность” действительного, не только не способствовал развитию свободного, критического мышления, способного заглянуть за узкие пределы сегодняшнего дня, но и высушивал саму действительность, выстраивая и регламентируя ее по научным, а на деле достаточно произвольно отобранным критериям. Сами эти критерии были заимствованы из окружающей эксплуататорской действительности и истолковывались, как естественные и непреложные. Так возник, например, социал-дарвинизм: условия капиталистической конкуренции были объявлены вечными и естественными для человека, а затем перенесены на мир природы; исследователи принялись отыскивать иерархию и внутривидовую конкуренцию в животном мире. Сделанные таким образом “естественно-научные” выводы позитивизм снова применил к обществу, очистив его от всяких этических или гуманистических соображений. О реакционной сущности и роли позитивизма в ХХ веке хорошо сказал датский писатель Йенс Бьернебе: “Сущность естественных наук - все, что выявлено... эмпирическим исследованием, установлено усилиями поколений ученых в лабораториях, за микроскопами... - все это доказывает, что человек есть высшее млекопитающее. То, что мы называем этикой, может оправдываться только социальной целесообразностью... Предположим, что мы оказываемся в ситуации, когда быть моральным нецелесообразно. Предположим, что для какой-то нации полезно иметь несколько миллионов рабов или для общества полезно истреблять бесполезную жизнь... Концлагеря в Германии служили осуществлению биологической целесообразности экономического, политического и гигиенического укрепления определенной расы. Мы должны смириться с мыслью, что они никогда не стали бы возможными без представлений, которые сложились о человеке в современных естественных науках...”.

Марксизм, выросший из гегелевской диалектики и претендовавший на социально-критическую роль ниспровергателя  “данности”, также не справился  с этой задачей. Уже у Маркса антиавторитарная цель свободного общества сочеталась с авторитарными путями и методами его достижения - через захват политической власти, диктатуру нового государства  и новую иерархию, пусть даже “на  переходный период”. Начиная по крайней мере с Энгельса и особенно в представлениях 2-го Интернационала марксизм все больше превращался в “идеологию”, то есть в ложное сознание. Цель освобождения человека все больше отодвигалась в будущее, ей придавалось все меньшее значение, средства подменяли собой цель. Идея самоорганизованной человеческой практики, представление об истории как о равнодействующей воль отдельных людей сменились единой, претендующей на подлинную научность схемой общественного развития, теорией необходимого, не зависящего от воли людей и предопределенного действия социальных законов, так называемым “экономическим детерминизмом”. Марксисты взяли на вооружение представление об “обществе-фабрике”, работающем как единый индустриальный гигант под рациональным, планово-научном руководством партии и нового государства. Тем самым марксизм перенял логику и принципы капитализма, абсолютизировал и обожествил индустриальное развитие и переносил на будущее свободное общество капиталистическую модель организации производства и жизни. Из теории борьбы с отчуждением он превратился в идеологию, обосновывающую необходимость отчуждения. Как справедливо отмечал аргентинский анархистский теоретик Эмилио Лопес Аранго, “подчинение трудящегося класса материальным факторам - всем видам развития крупной индустрии - , следует подлинному процессу авторитарной доктрины: превращает наемных тружеников в бессознательный придаток экономической машины, а существующий режим - в естественное и необходимое следствие истории. Из этой “исторической реальности” следует фатализм процесса индустриального роста и централизации, который трудящиеся “не могут” прервать по воле собственного сознания и силой своих организаций. И рабочее движение, хотя и являясь антиподом развитию капитализма, становится его проявлением и следствием. Вот почему, по мнению последователей Маркса, рабочие организации подчинены фатальным законам, от которых невозможно уклониться”.

Таким образом истолкованный марксизм в сочетании с ленинистским партийным авангардизмом был в “Советском Союзе” поставлен на службу правящей бюрократии и стал идеологическим обоснованием тоталитарного господства номенклатуры.

В философской  мысли усиливалась ориентация на преодоление жесткого детерминизма. Но все эти попытки (неокантианцев, эмпириокритиков и эмпириомонистов, экзистенциалистов, “философии жизни”, интуитивистов, феноменологов) нельзя было считать совершенно успешными и, главное, могущими так или иначе оказаться полезными делу социального освобождения.

Отметим, что  ряд марксистских теоретиков в 20-е годы начал осознавать кризис детерминистского марксизма. Одним из первых это сделал Дьердь Лукач, написавший в 1919-1923 гг. книгу “Марксизм и классовое сознание”. Эта работа оказала большое влияние на формирование идей Франкфуртской школы. Лукач призвал вернуться к “подлинному Марксу” в противоположность теоретикам 2-го Интернационала, которые рассматривали марксизм лишь как объективистски-экономическое учение и извратили социальную диалектику и исторический материализм. Еще до публикации “Экономическо-философских рукописей 1844 г.” Маркса Лукач обратил внимание на проблему отчуждения человека в обществе. Лукач выступил за то, чтобы все процессы и явления общественной жизни рассматривались во взаимосвязи и взаимодействии, то есть в “целостности”. Это позволит преодолеть позитивистски-эклектическое описание действительности и “экономический материализм”, то есть примат экономических мотивов в объяснении истории. Полемизируя с Энгельсом, Лукач отверг распространение диалектического метода на познание природы, поскольку такие определения как взаимодействие субъекта и объекта, единство теории и практики, историческое изменение субстрата категорий и т.д. там неприменимы. Природу можно познавать и рассматривать только во взаимоотношении с “целостной” деятельностью людей. Лукач видел в пролетариате именно целостный субъект-объект, “то есть первый в истории субъект, который способен (объективно) к осознанию общества”. По мере развития его борьбы, пролетариат преодолевает “необходимость”, и субъективный фактор, сознательная воля класса становится всеобъемлющей силой. Лукач выступил против разделения на теорию и практику, истолковывая их как единый “праксис”, то есть активность субъекта, обращенную на порожденную его активностью, отчужденную от него опредмеченную среду. Все эти положения Лукача мы обнаружим затем у Франкфуртских философов.

В такой общественной и идейной ситуации возникала  и развивалась Франкфуртская  школа.

Формально история  ФШ начинается в Германии в 1930 г. с  приходом Макса Хоркхаймера(1895 - 1973) к руководству Институтом социальных исследований во Франкфурте-на-Майне. Именно он и Теодор Адорно (1903 - 1969), выходцы из среды буржуазной интеллигенции, стояли у истоков этой философской школы. Для понимания их мотивов и побуждений, возможно, стоит привести отрывок из воспоминаний самого Хоркхаймера:

“Мы оба буржуазного  происхождения и познакомились  с миром в том числе через наших отцов-торговцев... Его (Адорно) мать была итальянкой, всемирно известной художницей, художницей была и его тетка. Два философа, которые оказали решающее влияние на начало критической теории - это Шопенгауэр и Маркс. Мы пережили первую мировую войну и после этого учились не для того, чтобы сделать карьеру, а чтобы познать мир. То, что нам это удалось и что мы потом, тем не менее, выбрали академическую карьеру, связано тем, что у нас был великолепный философский учитель - Ханс Корнелиус, правнук художника Петера Корнелиуса, друга Гете. Он был профессором, но уже тогда критиковал университет и своих коллег так, как это теперь делают студенты. Да, он был профессором философии и говорил нам: чтобы быть философом - все это входит в критическую теорию - нужно знать естественные науки, нужно знать кое-что из искусства, музыки... И только так, с его помощью мы приобрели совершенно иное представление о философии, нежели то, которое обычно сейчас - то есть, что это не предмет, не дисциплина такая же, как все остальные”. В 1922 г. Хоркхаймер получил высшее философское образование и в 1925 г. защитил диссертацию, посвященную работе Канта “Критика способности суждения”.

Институт социальных исследований возник в 1923 г. Как вспоминал  Хоркхаймер, он был основан в благотворительном порядке богатым предпринимателем Херманом Вайлем. Хоркхаймер и Адорно были дружны с его сыном. Они предложили, чтобы институт оставался учреждением, независимым от государства и в нем могли собираться люди, желающие исследовать проблемы, которые они считали важными для общества. Институт приобрел сравнительно левый характер. Его возглавил известный австро-марксист Карл Грюнберг, издававший с 1911 г. журнал под названием “Архив по истории социализма и рабочего движения”. Грюнберг опубликовал ряд до тех пор неизвестных работ Маркса, Энгельса, Бернштейна, Макса Адлера, Карла Корша, Лукача. При нем институт занимался в большей мере экономическими вопросами. Например, Поллок в 1926 - 1927 гг. ездил в научную командировку от института в СССР и опубликовал затем монографию об “экспериментах по планированию” в СССР. В 1929 г. сотрудник института Г.Гроссман опубликовал интереснейшую книгу “Закон накопления и гибели капиталистической системы”, которая оказала и продолжает оказывать большое влияние на леворадикальных экономистов Запада.