Эволюция образа русской женщины в лирике Есенина

               Ты сказала, что Саади

               Целовал лишь только в грудь.

               Подожди ты, бога ради,

               Обучусь когда-нибудь!

               Ты пропела:  "За Евфратом

               Розы лучше смертных дев".

               Если был бы я богатым,

              То другой сложил напев.

               Я б порезал розы эти,

               Ведь одна отрада мне -

               Чтобы не было на свете

               Лучше милой Шаганэ.

               И не мучь меня заветом,

               У меня заветов нет.

                Коль родился я поэтом,

                То целуюсь, как поэт.

  («Ты сказала, что Саади», 1924)

         Стихотворение выражает ревнивое чувство восхищения поэта красотой Шаганэ. Чтобы передать это восхищение, Есенин прибегает к излюбленному в персидской поэзии сравнению красоты возлюбленной с красотой розы – лучшего цветка сада: все розы должны быть уничтожены, чтобы они не могли соперничать с Шаганэ:

                 Я б порезал розы эти,

                 Ведь одна отрада мне –

                 Чтобы не было на свете

                 Лучше милой Шаганэ.

          В третьем и четвёртом стихотворениях цикла  появляется новый образ: персиянка Шаганэ. Образ этот очень конкретен⁹.

           В стихотворении «Никогда я не был на Босфоре» поэт ведёт разговор с персиянкой, здесь имя Шаганэ заменено местоимением «ты». Поэт говорит в первых строках, что увидел в её глазах «море, полыхающее голубым огнём»:

                Никогда я не был на Босфоре,

                Ты меня не спрашивай о нем.

                Я в твоих глазах увидел море,

                 Полыхающее голубым огнем.

                 Не ходил в Багдад я с караваном,

                 Не возил я шелк туда и хну.

                 Наклонись своим красивым станом,

                 На коленях дай мне отдохнуть.

                 Или снова, сколько ни проси я,

                 Для тебя навеки дела нет,

                 Что в далеком имени - Россия -

                 Я известный, признанный поэт…

(«Никогда я не был на Босфоре», 1924)

           Поэтому, ему всё равно, что он не видел Босфора, и не важно, что глаза у реальной Шаганэ карие. Используя приём антитезы во второй строфе, печаль от того, что не состоялась поездка в Багдад, легко искупается радостью, что есть красавица Шаганэ. Поэт сравнивает глаза любимой с морем, видит в них голубое пламя, то удивительное сияние, что восходит к небу над чёрным морем в жаркий полдень, говорит о красивом стане её, обращается к ней с ласковыми словами. К Шаганэ здесь отнесены совершенно изумительные в истории любовной поэзии строки:

                 Я сюда приехал не от скуки –

                 Ты меня, незримая, звала.

                 И меня твои лебяжьи руки

                 Обвивали, словно два крыла.

(«Никогда я не был на Босфоре»)

          В шестом стихотворении цикла «Свет шафранный вечернего края…» - так же, как и в пятом, не называется имени Шаганэ, оно заменено местоимением «ты».  Ведущая тема этого стихотворения – борьба с чадрой. Поэт говорит, обращаясь к Шаганэ:

             Мне не нравится, что персияне

             Держат женщин и дев под чадрой

(«Свет вечерний шафранного края», 1924)

            Вся тональность стихотворения – мягкая, сердечная – свидетельствует о добром и уважительном отношении поэта к Шаганэ. Он ласково и нежно зовёт её «дорогая».

            Окончание работы над стихотворениями «В Хоросане есть такие двери» и «Голубая родина Фердуси» происходило уже в Москве. Эти стихотворения объединены общей темой прощания с Персией и персиянкой Шаганэ. Есенин вновь возвращается к имени персиянки Шаганэ, чередуя его с местоимением «ты». Он ласково говорит о «задумчивой персиянке», о том, что голос её - «нежный и красивый», что она дала ему, поэту, «красивое страдание». Конкретизируя образ персиянки, он  вводит в характеристику отношений с нею мотивы романа, отмечает, что не смог найти пути к сердцу персиянки; он озадачен, спрашивает, «зачем и кому», ему, поэту, песни петь, если равнодушна к ним Шага:

                Ни к чему в любви моей отвага.

                И зачем? Кому мне песни петь? –

                Если стала неревнивой Шага…

(«В Хоросане есть такие двери», 1925)

       Эта мысль пронизывает всё стихотворение. Многократно усиливает и умножает впечатление от неё повторяющаяся строка «но дверей не смог я отпереть». В стихотворении «Голубая родина Фирдуси» (1925) Есенин продолжает чередовать имя Шаганэ с местоимением «ты». Поэт называет персиянку «Дорогая Шага», надеется, что она не сможет забыть приезжего «уруса», уверяет её сам, что «навеки» забыть не сумеет, потому и дальше будет рассказывать о ней в стихах своих.

          «Отчего луна так светит тускло».  Данное стихотворение является промежуточным звеном в любовной лирике персидского цикла. Поэт обращается к кипарисам и цветам с вопросом: «Отчего луна так светит тускло?». Не получает от них ответа и горько жалуется на то персиянке Лале. Лишь роза рассказывает поэту об измене Шаганэ:

              Лепестками роза расплескалась,

              Лепестками тайно мне сказала:

              «Шаганэ твоя с другим ласкалась,

               Шаганэ другого целовала.

               Говорила: «Русский не заметит…

               Сердцу – песнь, а песне – жизнь и тело…»

И он заключает:       оттого луна так тускло светит,

                                    Оттого печально побледнела.

(«Отчего луна так светит тускло», 1925)

           В стихотворении «Руки милой – пара лебедей» (1925) он развил эту тему, спросив:

                 Я не знаю, как мне жизнь прожить:

                 Догореть ли в ласках милой Шаги

                 Иль под старость трепетно тужить

                 О прошедшей песенной отваге?

         Получает, наконец, конкретное выражение в цикле и роль, предоставленная Лале. Она действующее лицо (резонёр), через  посредство которого поэт выражает свое отношение к персиянке Шаганэ. Вновь зовёт Есенин персиянку «милой Шагой». В стихотворении он совершенствует образ лебяжьих рук. Теперь он говорит: «Руки милой – пара лебедей». Интонация завершающей грусти подводит эмоциональный итог данному образу.

          Разрыв с женой, Зинаидой Райх, в 1919 г. положил начало новому периоду любовной лирики поэта. Их отношения вступили в горестную фазу драматических переживаний, и они хлынули в стихи. Не называя имени, поэт посвятил Зинаиде Райх «Письмо к женщине» (1924). В стихотворении напевная мелодия и романсовый лиризм. Оно имеет не только первый, лексический смысл. С помощью разнообразных художественных средств Есенин создает образный и философский уровень поэтического мира.

          Женщина в этом стихотворении изображена требовательной, немного суровой, но в то же время усталой и измученной от разгульной жизни своего мужчины. Женщина не очень-то любит своего мужчину, поэтому она и понимать его не может. Прошли годы, изменился лирический герой, но он по-прежнему не находит отклика и понимания. Теперь его женщина живет с «серьезным, умным мужем», ей нет дела до творческих метаний:

                      …Любимая! 
                      Меня вы не любили.

                      …Я мучил вас, 
                      У вас была тоска 
                      В глазах усталых: 
                      Что я пред вами напоказ 
                     Себя растрачивал в скандалах.

     («Письмо  к женщине», 1924)

           Стихи о любви, написанные в последние годы жизни поэта, проникнуты ненавистью и презрением ко всякого рода неправде в человеческих отношениях, к расчётливому женскому лукавству, к любви без тепла, без верности, без чести. Поэт гневно осуждает «Напоенную ласкою ложь», он не приемлет женщин «легкодумных, лживых и пустых» и с тоскою пишет о сердцах охладевших, не способных дарить людям любовь. Мечта о чистой, возвышающей человека любви была одним из сквозных мотивов лирики Есенина; в последние годы она трансформировалась в идеал первозданного, радостного, жизнетворящего чувства¹⁰. Об этом написано стихотворение «Листья падают, листья падают» (1925):

               …Я хотел бы теперь хорошую

               Видеть девушку под окном.

               Чтоб с глазами она васильковыми

               Только мне –

               Не кому-нибудь –

               И словами и чувствами новыми

               Успокоила сердце и грудь.

      («Листья падают, листья падают», 1925)

          Углубляется и философское осмысление поэтом лирических тем. Есенин ставит чувство любви в связь с общими процессами жизни, пытается уловить их внутреннее содержание, их закономерность. Поэт утверждает, что любовь – выше увядания, выше самой смерти. Один из своих лирических этюдов он начинает грустной констатацией: «Жизнь – обман с чарующей тоскою» - и рассказывает об изменах и отречениях «лёгких подруг», «лёгких друзей». А заканчивает стихотворение так:

                 Но и все ж, теснимый и гонимый,

                 Я, смотря с улыбкой на зарю,

                 На земле, мне близкой и любимой,

                 Эту жизнь за всё благодарю.

(«Жизнь – обман с чарующей тоскою», 1925)

            Строгую, мудрую философию поэт иногда смягчает юмором, подсвечивает шуткой. Весьма показательно в этом смысле стихотворение «Видно так заведено навеки» (1925) - одно из тех, что были навеяны реальными встречами, реальными событиями в жизни. В нём описан случай, который предшествовал последней женитьбе поэта. На улице в Москве он услышал шарманку, пошёл, увидел попугая, и тот вытянул ему «на счастье» конверт. В нём оказалось кольцо, оно было медным, вскоре почернело, значит, по народным приметам, женитьба и неудача… Стихотворение же, написанное по этому поводу, дышит жизнелюбием, юмором, тихой грустью:

                  Милая, мне скоро стукнет тридцать,

                 И земля милей мне с каждым днём.

                 В голове болотный бродит омут,

                 И на сердце изморозь и мгла:

                   Может быть кому-нибудь другому

                 Ты его со смехом отдала?..

     («Видно  так заведено на веки», 1925)

        Данное стихотворение – из так называемого «зимнего» цикла, написанного в самый последний отрезок жизни Есенина.

                  Я помню, любимая, помню 
                  Сиянье твоих волос.

                  …Я помню, ты мне говорила: 
                 «Пройдут голубые года, 
                  И ты позабудешь, мой милый, 
                 С другою меня навсегда».

 («Я помню, любимая, помню», 1925)

         Лирический герой вспоминает  любимую – она для него светлый  образ из далекой юности. Первая  любовь всегда живет в сердце и почти всегда идеализируется. Женщина здесь сама предчувствует разлуку, понимает, что их любовь обречена и не долговечна. Это говорит о жизненной мудрости.

           На исходе жизни Сергей Есенин вернулся к светлым женским образам. Другое дело, что из стихов ушли библейские образы и мотивы, но на смену религиозным мотивам ранней лирики и порой разнузданных, откровенных, надломленных образов начала 20-х годов появился образ, приближенный к идеальному – верная, сопереживающая, мудрая женщина. Не только как любимая, но и как сестра, как друг – воплощение сразу нескольких ипостасей в одном лице.

 

 

Заключение

         Стихотворения Есенина, в которых адресатом или героем становится женщина, различны по степени художественного совершенства. Есть среди них и произведения невыдающиеся, а в раннем творчестве – и не самостоятельные. Но они безгранично искренни, предельно чисты, и большинство из них пронизано той задушевностью чувств, которая отличает неподдельную и вечную поэзию.

          Стихи эти обладают большой притягательной силой. Женщины, которых он воспевает в своем творчестве, всегда разные. На каждом этапе творчества Сергея Есенина появляются новые образы, новые идеалы. Если  в ранней лирике девушка – это молодая крестьянка, задорная, озорная, смелая, то в более зрелой лирике идеалом становится скромная, спокойная, тихая христианка. Новые женщины в жизни, переезд в Петербург вызвали потребность создания новых эталонов – теперь мы читаем о женщинах зрелых, уверенных, независимых, но в то же время простых, умеющих прощать и любить.