Представительство в суде

Пореформенная русская адвокатура решительно отреклась от всякого  смешения с дореформенными ходатаями  и стряпчими. П.А. Потехин утверждал: «Мы народились не из них (т.е. дореформенных адвокатов), мы даже произошли не из пепла их, мы совсем новые люди, ни исторического родства, ни последовательной связи с ними не имеем, чем и можем гордиться». Выдающийся русский адвокат В.Д. Спасович говорил о себе и своих коллегах: «Мы вышли не ex ovo, мы не вылупились из скорлупы, мы без роду и племени». Такие заявления многое говорят об отношении присяжных поверенных к дореформенным ходатаям и стряпчим. Самым благожелательным описанием дореформенного адвоката было такое: «Приказная строка со старушечьим сморщенным лицом, ястребиным носом и беспокойными глазами, совершенно истасканное существо, недавно служившее в теплом местечке, а в настоящее время, находящееся под судом».

Устав гражданского судопроизводства 1864 г. наделял всех лиц полной процессуальной право- и дееспособностью, исключения из этого правила устанавливались самим Уставом. Так, лица, лишенные всех прав состояния, не могли защищать те права, которых они лишены; за всех несовершеннолетних и состоящих под опекою участвуют в процессе их родители и опекуны (Устав не использовал понятие законных представителей); определенные ограничения предусматривались и для лиц, состоящих под опекою за расточительство; несостоятельный должник действовал в процессе через конкурсное управление; иски, основанные на завещании, предъявлялись к душеприказчику или наследнику; за товарищество без доверенности на суде могли выступать лица, уполномоченные по договору товарищества непосредственно управлять делами торгового дома, если договором не предусмотрено иное; все иные общества, товарищества и компании могли искать и отвечать на суде только через особого поверенного (ст. 17–27 Устава гражданского судопроизводства).^[31]

За всеми тяжущимися признавалось право присылать вместо себя в  суд поверенных. Последние могли  совершать все те процессуальные действия, которые Устав давал  право совершать представляемым; исключения из этого правила устанавливались  законом. Это позволяло избегать отдельного указания во всех нормах Устава тяжущихся и представителей и, вместе с тем, не исключало случаев, когда  законом будет прямо установлено, что какое-либо процессуальное действие может быть совершено только тяжущимся  или тяжущимся и поверенным, если тот прямо наделен соответствующими полномочиями. Основным положением этой системы было то, что представитель  наделялся таким же объемом процессуальных прав, как и представляемый, а  все действия представителя, совершенные  в пределах выданной доверенности, являлись обязательными для доверителя. Указанные нормы распространялись на случаи участия поверенных и в  мировых, и в общих судебных установлениях, за положительно установленными изъятиями, установленными ст. 48 Устава, о чем будет сказано ниже.

Устав допускал, а судебная практика поощряла участие в процессе за несколько истцов или несколько  ответчиков одного общего представителя.

Поскольку за тяжущимися признавалась полная процессуальная дееспособность (за изъятиями, указанными выше), то гражданское  процессуальное право и не устанавливало  обязанности тяжущихся действовать  в процессе только через представителей. Утверждение противного противоречило  бы не только букве, но и духу Устава гражданского судопроизводства, хотя споры по вопросу возможности  и необходимости полного замещения  представителями тяжущихся в  процессе неоднократно вспыхивали в  среде разработчиков Устава, о  чем со ссылкой на многие источники  свидетельствует И.В. Гессен в своей книге «История русской адвокатуры».^[32] Однако с принятием Устава право тяжущихся самостоятельно участвовать в процессе было законодательно подтверждено. Последующая судебная практика также жестко придерживалась этой позиции. Так, Кассационный департамент дважды указывал, что предоставление тяжущимся ведения дела поверенному не может лишить его права являться самому в суде вместе со своим поверенным, заступать на его место во всех тех случаях, когда он признает это нужным, и представлять самому на рассмотрение суда вместо своего поверенного все те объяснения, какие он признает необходимыми для ограждения своих интересов.^[33]

Устав гражданского судопроизводства 1864 г. уделял представительству большое внимание. Кроме пяти из двадцати семи статей Общих положений Устава гражданского судопроизводства, поверенным целиком были посвящены вторая глава книги первой «Порядок производства в мировых судебных установлениях» и глава вторая книги второй «Порядок производства в общих судебных местах».^[34]

Разграничение по объекту  регулирования норм о присяжных  поверенных, содержащихся в Учреждении судебных установлений, и норм о  поверенных в суде, содержащихся в  уставе гражданского судопроизводства составители Устава гражданского судопроизводства формировали следующим образом: «Правила об учреждении сословия присяжных  поверенных помещены в устав судоустройства; к гражданскому судопроизводству относятся  лишь те правила о поверенных вообще, которыми определяется право тяжущегося представлять себя на суде через поверенного, не принадлежащего к сословию присяжных  поверенных».^[35]

Поверенными в мировых  судах (мировых судебных установлениях) могли быть присяжные поверенные, частные поверенные, а также иные лица в случаях и на основаниях, указанных в Учреждении Судебных Установлений.^[36] Таким образом, представительство в мировых судебных установлениях (мировых судах) отличалось своего рода демократизмом. Для этого звена дореволюционной судебной системы не была характерна «жесткая» адвокатская монополия, когда представительствовать разрешалось только присяжным поверенным.

Поверенными в общих судебных местах могли быть только присяжные  поверенные и лишь там, где не было достаточного их числа, поверенными  могли быть частные поверенные или  иные лица в случаях, указанных в  Учреждении судебных установлений. Монополия  на представительство в судах  присяжными поверенными была предметом  многочисленных и долгих дискуссий, как в среде разработчиков  законопроектов, так и в среде  присяжных поверенных. Присяжные  поверенные в большинстве своем  стояли за введение жесткой адвокатской  монополии, при которой представителями  в судах могли бы выступать  только они сами. Аргументы при  этом приводились самые разные, начиная  от ссылок на западноевропейские традиции и связанные с этим блага, как  для тяжущихся, так и для присяжных поверенных и судебной системы в целом, заканчивая указаниями на общинный уклад русской жизни, когда доверием могут пользоваться только «близкие» люди, особо уполномоченные общиной. Результатом многолетней полемики стал компромисс, в соответствии с которым адвокатская монополия должна была быть установлена там и тогда, где и когда будет достигнут «комплект» присяжных поверенных, т.е. такое их количество, которое бы удовлетворяло государство. По вопросу достижения комплекта должен был быть издан специальный акт. Однако русская адвокатская общественность, так и не дождалась ни одного такого акта вплоть до 1917 г. Причины этого видятся и в недостаточности присяжных поверенных, и в общественном мнении, которое продолжало высказываться против адвокатской монополии, и в явном нежелании монополии властями. Очевидно, что признание названного «комплекта» повлекло бы за собой резкое увеличение влияния адвокатуры на общественную жизнь. Поскольку же адвокатура традиционно и не без оснований считалась либеральным институтом, постольку административная власть не хотела желать ее усиления. Все это привело к тому, что процессуальное законодательство и для общих судебных установлений не допустило существования адвокатской монополии.^[37]

С самого начала существования  адвокатуры, особенно в Санкт-Петербурге и в Москве, были установлены достаточно жесткие условия для принятия в присяжные поверенные. Однако, в отличие от других западноевропейских государств, Россия избежала легальной  наследственности адвокатуры, продажи  должности или звания адвоката, а  также узаконенного разделения труда  между присяжными поверенными и  стряпчими. Без преувеличения можно  сказать, что русская адвокатура была самостоятельным либерально настроенным  профессиональным сословием, которое  играло одну из важнейших ролей в  общественной жизни послереформенной России. Закономерно, что историю  русской адвокатуры в ряде исследований представляют

как историю борьбы адвокатов  с административной властью, общественным мнением, традиционно настроенным  против присяжных поверенных, недобросовестными  членами сословия и, наконец, с собственными сомнениями относительно этичности  профессии.

Устав гражданского судопроизводства допускал представительство и частным  поверенным, которые, однако, имели  право представительствовать в  вышестоящих судах (начиная с  окружного суда) только при получении  специального свидетельства и только в суде, который указан в свидетельстве. Законодательство допускало и исключения из этого правила. Так, частный поверенный мог продолжать вести дело даже в  Правительствующем Сенате без специального свидетельства, если он принял поручение  на ведение этого дела, когда оно  находилось в мировых судебных установлениях.^[38]

С точки зрения здравого смысла, подталкиваемого логикой  закона и стремлениями административной власти, поступление в присяжные  поверенные не имело практического  смысла. Об этом говорила, и судебная статистика того времени. Так, в тверском суде в 1867 г. присяжные провели 108 гражданских дел (частные ходатаи 169 дел), за то же время по всем 127 рассмотренным уголовным делам защитники были назначены.^[39] Таким образом, число обязательных защит превысило число гражданских дел. Зачастую сведущие люди не вступали в присяжные поверенные только потому, что хотели сохранить неприкосновенность своей самостоятельности. Звание же присяжного поверенного возлагало только одни тяготы, не представляя в то же время никаких выгод. Положение ходатаев во всех отношениях было удобнее и выгоднее. Ходатаи занимались только теми делами, какие их устраивали, а присяжные поверенные были стеснены частными обязательными защитами по уголовным делам и защитами лиц, пользующихся «правом бедности». Ходатаи могли действовать по всей Империи, а для присяжных поверенных практика провинциальных судов установила, что они не могут действовать в чужих округах.

Порядок наделения полномочиями представителей сторон в мировых  судебных установлениях был достаточно демократичным. Статья 46 Устава гражданского судопроизводства требовала от тяжущихся  заявить суду на словах или на письме об избранных ими поверенных. Выдача доверенности оставлялась на усмотрение самих представляемых. Устное заявление  заносилось в журнал мирового судьи, а письменное заявление об избрании представителя могло быть сделано  или в самом прошении, или в  доверенности. К письменному заявлению  предъявлялось лишь одно требование, чтобы подпись на нем была удостоверена (засвидетельствована) мировым судьей, нотариусом, полицией или волостным  начальством.

Наделение полномочиями представителей для участия в общих судебных местах зависело от статуса представителя. Если последний являлся присяжным  поверенным, то его полномочие могло  быть удостоверено доверенностью, в  которой подпись доверителя за свидетельствовалась  полицией, нотариусом или мировым  судьей, а также словесным объявлением  доверителя и поверенного, записанным в журнал суда (имелся в виду протокол, поскольку в соответствии со ст. 163 Учреждения судебных установлений журнал не мог содержать этих сведений). Во всех иных случаях полномочия представителя могли быть подтверждены только доверенностью, засвидетельствованной в установленном порядке. Следует особо отметить, что выдаваемый присяжным поверенным ордер на ведение дела не являлся документом, на основании которого лицо становилось поверенным.

Порядок и последствия  прекращения представительства  в суде также регулировались процессуальным законодательством.

При участии в делах, ведущихся  в мировых судебных установлениях, поверенный имел право в любое  время отказаться от представительства. Устав гражданского судопроизводства налагал на него запрет на поступление  в поверенные противной стороны. Он был также обязан уведомить  доверителя об отказе заблаговременно, чтобы доверитель мог явиться  в суд сам или прислать нового поверенного. Прекращение доверенности доверителем также было возможно в любое время. Доверенность считалась  прекращенной с момента письменного  или устного уведомления мирового судьи, поэтому все действия, совершенные  поверенным до получения мировым  судьей уведомления, считались совершенными уполномоченным представителем. При  прекращении доверенности доверителем  мировой судья не обязан был по этой причине ни отсрочивать производства, ни ожидать назначения и явки нового поверенного.^[40]