Античная наука

Для греков классической эпохи  был характерен большой пиетет по отношению к египетской культуре. Греческие авторы имели обыкновение  подчеркивать многовековую мудрость египетских жрецов, по сравнению с которой научные достижения греков казались незрелым! попытками новичков (соответствующие высказывания можно найти, например, в диалогах Платона). На самом деле, как мы можем теперь судить, никакой особой «мудростью», во всяком случае в сфере научных познаний, египетские жрецы не обладали; не исключено, что слухи о наличии у них скрытой от непосвященных, эзотерической, науки распространялись ими самими. Не имея возможности из-за языкового барьера и трудностей овладения иероглифической письменностью убедиться в истинности или ложности этих слухов, греки охотно им верили, причем эта вера продолжала жить на протяжении многих последующих веков. Так, например, историк I в. до н. э. Диодор утверждал, что как древнейшие поэты и законодатели — Орфей, Мусей, Гомер, Ликург, Солон, так и ученые — Платон, Пифагор, Евдокс, Демокрит, Энопид Хиосский — бывали в Египте и беседовали с жрецами. Именно от египтян эти люди заимствовали учения, государственные установления и искусства, которые были затем перенесены ими в Грецию; это относится, в частности, к геометрии, к пифагорейским учениям о числах и о переселении душ, к астрономическим познаниям Демокрита, к законодательным проектам Платона и т. д. Подобные утверждения следует причислить к области исторических легенд, имеющих лишь малое отношение к действительности.

Переходим к греко-вавилонским  связям. Как раз у вавилонян  греческие ученые могли научиться  многому, чего они совсем не знали. Наиболее тесные контакты греков с вавилонянами относятся к периоду так называемого  «нововавилонского царства», существовавшего  в течение семидесяти с лишним лет — в промежутке между падением, сирийского владычества (612 г. до н. э.) и  завоеванием Вавилона персидским царем  Дарием (538 г. до н. э.). Это была как  раз эпоха зарождения греческой  науки. Под началом вавилонских  царей в то время сражалось  немало греков, среди которых был, например, брат знаменитого поэта  Алкея; одновременно между городами малоазийскои Ионии и Вавилоном  шла оживленная торговля. Характерно однако, что высшие достижения вавилонян  в области алгебры и наблюдательной астрономии оставались грекам неизвестными вплоть до эпохи эллинизма, начало которой  датируется походами Александра Македонского. Видимо, те греки, которые в VII—VI вв. до н. э. торговали с вавилонянами или были у них на службе, не имели  контактов с вавилонскими математиками и астрологами, располагавшими соответствующей  информацией. Зато многие конкретные вещи, имевшие практическое значение, могли  быть и действительно были взяты  греками у вавилонян. В их числе  Геродот называет два типа солнечных  часов — гномон и полос —  а также деление дня на 12 часов. Последнее было, очевидно, связано  с числом зодиакальных созвездий, имена  которых также пришли из Вавилона и стали известны в Греции в  середине VI в. до н. э.

Исторически первые географические карты были обнаружены также у  вавилонян; позднее подобные карты  начали составлять греческие ученые.

Третьей великой державой, с которой греки в рассматриваемую  нами эпоху находились в непосредственном контакте, была Персия. В отличие  от вавилонских «халдеев» иранские «маги» в меньшей степени интересовались математикой и астрономией; во всяком случае мы не знаем о наличии у  них каких-либо достижений в этой области. Зато у них существовала интереснейшая религиозно-философская  традиция, древнейшим памятником которой  являются гимны Авесты — священной  книги древних иранцев. В результате реформистско-проповеднической Деятельности Зороастра (Заратуштры) иранская религия (маздаизм) была очищена от архаических  элементов, приняв необычный для  того времени отвлеченный и возвышенный  характер. Верховным божеством в  ней был бог Добра и света  Ахурамазда (Ормазд), которому противостоял дух зла Анхра-Майнью (Ариман); борьба доброго и злого начал составляла, по мнению маздаистов, сущность мирового процесса. Отсутствие в этой религии явного антропоморфизма и зооморфизма резко контрастировало с религиозными представлениями большинства других народов того времени и не могло не привлечь к себе внимания греков. Вот что по этому поводу пишет, например, Геродот:

«Что до обычаев персов, то я могу сообщить о них вот  что. Воздвигать статуи, храмы и алтари [богам] у персов не принято. Тех же, кто это делает, они считают  глупцами, потому, мне думается, что  вовсе не считают богов человекоподобными  существами, как это делают эллины. Так, Зевсу они приносят жертвы на вершинах гор и весь небесный свод называют Зевсом. Совершают они жертвоприношения также Солнцу, Луне, Земле, воде и  ветрам».

По своему обыкновению, Геродот  называет Ахурамаз-ду греческим именем. Интересно то, что в этом противопоставлении персидских верований греческим  он явно симпатизирует первым. Антропоморфизм традиционной греческой религии  перестал удовлетворять мыслящих греков того времени. Еще задолго до Геродота многие элементы иранских религиозных (и космологических) представлений  были восприняты в Греции орфиками, Фереки-дом Сиросским и такими мыслителями VI в. до н. э., как Анаксимандр, Гераклит и, может быть, Ксенофан.

Все перечисленные выше идеи и заимствования оказали влияние  на формирование ранней греческой науки. Читателя может удивить их разнородность: действительно, что общего между  древними космогоническими мифами и  такими вещами, как солнечные часы или измерение площадей? Между  тем дело обстояло именно так: синкретизму  этой ранней науки соответствовало  разнообразие входивших в ее состав элементов.

В заключение нам надо остановиться еще на одном факторе, оказавшем  если не прямое, то огромное косвенное  воздействие на становление греческого научного мышления.

Мы указали, что между  сферой материального производства и достижениями античной науки не существовало того взаимодействия, которое  мы наблюдаем в наши дни и которое  стало характерной особенностью научно-технического прогресса последних  столетий. Это безусловно справедливо. Тем не менее греческая наука  вряд ли могла бы стать наукой, если бы ремесленное производство и инженерная деятельность греков не достглли того уровня, на котором мы их находим  в начале VI в. до н. э.

В четвертом и третьем  тысячелетиях до нашей эры в нескольких регионах земного шара — прежде всего в долинах Нила и Инда, в Местопотамии, Малой Азии и Китае - произошел ряд изменений в  сфере материального производства, которые в своей совокупности могут быть по праву названы первой в истории человечества технической  революцией. Эти изменения последовали  вслед за переходом племен, населявших эти регионы, от кочевого образа жизни  к оседлому, с чем было связано  утверждение земледелия как основной формы производственной деятельности, сопровождавшееся развитием методов  обработки земли, ирригации, освоением  новых сельскохозяйственных культур  и т. д., и, как следствие этого, появление постоянных поселений. К  числу великих изобретений, характеризовавших  указанную революцию, следует отнести  открытие принципа колеса, приведшее, с одной стороны, к изобретению  гончарного круга, а с другой —  к появлению новых средств  передвижения, далее — изобретение  ткацкого станка, принцип которого остался неизменным вплоть до наших  дней, и, наконец, появление металлургического  производства, включавшего методы получения  и обработки металлов — сначала  бронзы, а потом и железа. Племена, населявшие в третьем и втором тысячелетиях регион Эгейского моря и Балканского полуострова, заимствовали указанные достижения у своих ближневосточных соседей и, как показывают археологические раскопки, довели их до высокой степени совершенства. Это была эпоха крито-микенской цивилизации, которую, впрочем, теперь чаще называют эгейской и которая нашла ретроспективное и потому в каких-то отношениях искаженное отражение в эпических поэмах Гомера. Несмотря на неоднократные вторжения с севера более диких воинственных племен, из которых наиболее значительным и принесшим наибольшие опустошения было нашествие дорийцев в конце XI в. до н. э., какие-то глубинные основы эгейской цивилизации остались нетронутыми. Вслед за так называемым «темным» временем, к которому историки относят X—IX вв. до н. э., в ряде городов Балканского полуострова и особенно на западном побережье Малой Азии происходит постепенное возрождение городской культуры, принимающей, правда, существенно иные формы по сравнению с формами, которые были характерны для крито-микенской эпохи. Наиболее значительные изме, нения произошли в социально-политической области. Вместо абсолютных монархий Эгейского мира, во многом напоминавших аналогичные государственные образования в странах Ближнего Востока, возникает и получает быстрое развитие форма города-государства (полиса), в дальнейшем становящаяся отличительной особенностью греческого мира.

После крушения государственных  форм критико-ми-кенской эпохи и  в течение всего «темного»  времени сельское хозяйство оставалось в Греции основной формой материального  производства. О специфике сельскохозяйственной деятельности той эпохи, о проблемах  в трудностях, встававших перед греческим  крестьянином, и о классовых взаимоотношениях, характерных, правда, уже для конца  этого периода, много ценной информации сообщает Гесиод в своей поэме  «Труды и дни». С течением времени, однако, во многих греческих государствах местные сельскохозяйственные ресурсы  становятся недостаточными для того, чтобы прокормить быстро растущее городское  население. В связи с этим наблюдаются  два явления, во многом определившие последующий ход греческой истории.

Первое — это колонизация. Большое число греков покидает свои родные места и отправляется в  поисках лучшей жизни в другие страны — прежде всего в Южную  Италию и на берега Черного моря, где имелись большие площади  неосвоенных плодородных земель. Новые поселения, которые там  основываются, становятся самостоятельными городами-государствами, сохраняющими, однако, тесные экономические и культурные связи с «материнскими» полисами. Наибольшее число таких колоний (понимая это слово не в нынешнем, а в специфическом для того времени смысле) основал Милет, в VIII—VI вв. до н. э. бывший крупнейшим и  наиболее процветающим городом Малоазийской Ионии. Из колоний в старые греческие  полисы вывозились сельскохозяйственные товары, прежде всего пшеница; взамен жители новых поселений получали из Греции продукты ремесленного производства, использовавшиеся ими как для  собственных нужд, так и для  торговли с местными аборигенами.

Второе явление, теснейшим  образом связанное с первым, состояло в быстром развитии производства товаров, назначавшихся для экспорта. Продукты гончарного производства (знаменитые «греческие вазы»), текстильные товары (которыми особенно славился Милет), всевозможные металлические изделия, украшения  из золота и серебра и т. д. направлялись в колонии, а также в другие страны, находившиеся с греческими городами в торговых взаимоотношениях. И хотя ремесло никогда не принадлежало в Греции к числу наиболее уважаемых  профессий, тем не менее прослойка  ремесленников становилась все  более многочисленной и приобретала  в наиболее развитых полисах (например, в Афинах), по мере их демократизации, значительное влияние на политическую и общественную жизнь.

Высокий уровень ремесла  способствовал развитию эстетических вкусов, но он также требовал определенных интеллектуальных качеств: наблюдательности, сообразительности, мастерства, приобретаемого обучением и опытом. Все эти  качества объединялись греческим термином 1есЬпё, который служил обозначением как ремесла, так и искусства. И, действительно, в классической Греции грань между тем и другим была очень неопределенной. Греческие  вазы производят на нас зачастую впечатление  творений высокого искусства; не случайно создававшие их мастера имели  обыкновение ставить на них свои имена, подобно тому, как в наше время художники подписывают  свои картины. Эти подписи были не только указанием на авторство, но и  своего рода «знаком качества». Имена  Фидия, Поликлета, Праксителя известны в наше время любому образованному  человеку как имена величайших скульпторов, создавших недосягаемые по своему совершенству произведения искусства; между тем  в Древней Греции их общественный статус немногим отличался от статуса  гончара или ювелира.

Профессией, сочетавшей в  себе черты ремесла и искусства, была также архитектура. Разумеется, создатели греческих храмов сами не обтесывали и не клали камни: они, очевидно, составляли детальный проект здания и руководили работами по его  строительству. Эта профессия требовала  не только чисто инженерного мастерства и высокоразвитого чувства прекрасного, но также немалой математической подготовки. Величайшим в мире созданием  строительного искусства Геродот  считал храм Геры на острове Самос, воздвигнутый в период правления  тирана Поликрата (вторая половина VI в. до н. э.) и разрушенный после падения  последнего. Археологические раскс, ки показали, что этот храм был построен на основе стл гих математических пропорций. Отсюда следует, что уже  в то время, совпадавшее со временем первых шагов раней греческой  науки, греческие архитекторы обладали ответствующими математическими знаниями и применял их в строительной практике.

Другим интереснейшим  инженерным сооружением в, острове  Самос, о котором пишет Геродот, был водопровод созданный по проекту  Эвпалина и проходивший по туй. нелю, который был прорыт сквозь гору и  имел длину около одного километра. Долгое время историки относились к  этому сообщению Геродота с недоверием, но в конце XIX в. немецкая археологическая  экспедиция действительно обнаружила этот туннель. Самое интересное было то, что в целях ускорения работы туннель рыли одновременно с обеих  сторон горы. Впоследствии механик  Герои, живший в начале нашей эры, привел в сочинении «Диоптра»  геометрическое построение, которое  должно было был осуществлено для  того, чтобы рабочие, прорывавшие  туннель, встретились в середине горы. Это была совсем щ простая  задача, требовавшая не только определенны! знаний в области геометрии, но и  большой точности I проведении геодезических  измерений.

Мастерство инженеров  с острова Самос было, по-видимому, широко известно. Во время похода персидского  царя Дария на скифов (в 514 г. до н. э.) самосец Манд-рокл построил понтонный  мост через Босфор, по которому персидское войско перешло из Азии в Европу. Геродот пишет, что Дарий был  очень доволен постройкой моста  я щедро одарил Мандрокла. Часть  полученной награды Мандрокл пожертвовал  на создание фрески в упомянутом выше храме Геры, на которой был изображен  царь Дарий, сидящий на берегу пролива  на троне и наблюдающий, как его  войско переходит по мосту. Через  двадцать с лиШ' ним лет аналогичная  задача стояла перед сыном Дарий  Ксерксом, направлявшимся со своим  огромным войском в Грецию. Сообщают, что два первоначальных моста  — из которых один был построен финикиянами, а другой египтянами —  были снесены течением Геллеспонта, после чего царь приказал высечь море ударами бичей. Новые, более прочные  мосты были сооружены под руководством греческих инженеров, оказавших  тем самым плохую услугу своим  соотечественникам.