Эстетика детективного (шпионского) романа в литературе первой половины XX века

Если о столичном репортере  Щавинском нам известно практически  всё (вплоть до увлечения старинным  фарфором, редкими гравюрами и  породистыми сибирскими лайками), то о его противнике мы знаем очень  мало. Финал произведения не разрешает  возникших вопросов, Рыбников остается таинственным и загадочным, он «приподнят, опоэтизирован», писатель отвлекается  в этом случае от конкретного социально-политического  содержания, он стремится «воплотить в живом характере чисто психологические  свойства выдающейся личности – стоическое убеждение, чувство долга, общего дела, волю, мужество»⁴⁵. Перед нами сильная личность, руководимая «сверхличными побуждениями», герой романтического типа, для создания образа которого Куприн использует иные способы изображения, чем при создании предельно реалистического образа «редких и странных проявлений человеческого духа», столичного репортера Щавинского.

Таким образом, мы видим, что  главным объектом изображения в  рассказе является психологическая  дуэль японского шпиона и русского журналиста. Сама шпионская деятельность Рыбникова отходит на второй план, и читателя занимает не вопрос: «Шпион ли Рыбников?», а вопрос «Сознается ли Рыбников, что он шпион?». Этот акцент на психологию, а не на деятельность разведчика согласуется с отличительной чертой дореволюционной детективной литературы вообще, а именно в её гуманистическом подходе. Русские писатели главное внимание обращали не на само расследование, а на психологическую линию: состояние преступника, попытку выяснить причины, которые привели к преступлению.

В. Разин в книге  «В лабиринтах детектива» подчеркивает, что если в западном детективе сыщики старательно, долго, терпеливо идут по следу, разыскивая преступника, и мы узнаем его имя в последней главе, то русские писатели предпочитают чуть ли не с первых страниц указать на лицо, совершившее преступление, а остальное место отвести, например, социально-психологическому анализу действий преступника и обстоятельств, приведших его к преступлению⁴⁶.

То же мы можем  увидеть в «Штабс-капитане Рыбникове», за тем исключением, что речь идёт не о преступлении как таковом, а  о межнациональном шпионаже, и  детальному анализу подвергается психологический  портрет разведчика в тылу врага.

Таким образом, А. И. Куприн использует актуальную в то время «шпионскую» тему для создания необычных, экстремальных положений, в которых оказываются герои его произведения, что бесконечно расширяет возможности и палитру красок писателя для создания такой необыкновенной личности, как Рыбников.

4.2 «ПРЕКРАСНАЯ ДАМА»  А.К. ТОЛСТОГО

Алексей Толстой  родился в 1883 году, в Самарской  губернии. Печататься начал в 1907 г., пробовал себя в лирике, жанрах рассказа, романа. По своему стилю ранние произведения Толстого продолжают традиции русского реалистического романа XIX века.

В годы Первой Мировой  войны, работая в качестве корреспондента русских и союзнических фронтов, Толстой дал ряд военных корреспонденций («В Англии, на Кавказе, по Волыни и Галиции», 1916), рассказов («Прекрасная дама», «Маша», «Простая душа»), в которых Толстой  пытался затушевать страшный лик  войны, изобразить её в спокойно-будничных тонах⁴⁷.

Жанр рассказа «Прекрасная  дама» можно определить как шпионскую  историю; в его сюжете присутствуют черты, характерные для этого  вида детективной литературы: главный  герой – русский разведчик  – везёт секретные документы  заграницу; некая дама, встречающаяся  ему в пути и на поверку оказывающаяся  шпионкой, вместе с пособником пытается выкрасть эти документы; главный герой разоблачает противников и в схватке убивает помощника шпионки; документы в безопасности, справедливость торжествует. На первый взгляд, это – шпионская история чистой воды.

Но все вышеперечисленные  события – лишь внешняя канва  рассказа Толстого. Присмотревшись внимательней, мы обнаружим в произведении черты, которые не свойственны ни шпионскому рассказу, ни жанру детектива вообще. И это, в первую очередь, образ  женщины-шпионки, выводимый Толстым  в рассказе как образ Прекрасной Дамы.

Известно, что первые литературные опыты А.Толстого были написаны под непосредственным влиянием русского декаданса («Лирика», 1907; «Сорочьи сказки», 1910). Прекрасная Дама – декадантский, символистский образ.

Писатель, откликаясь на современную ему тему войны  и военного шпионажа, переплетает  её с любовным мотивом, поэтическим  видением женщины – Прекрасной Дамы.

Любовная интрига  вообще не свойственна детективу  и, в частности, шпионской истории. Развитие сюжета строится на деятельности шпионов, их противоборстве, напряжённой динамике – главному герою всегда угрожает опасность разоблачения, гибели. Любовная связь может проходить на этом фоне как вторая линия, не являясь главной движущей силой развития сюжета.

Но и при наличии  в сюжете любовной линии, шпионской  истории не свойственны лирические описания личных переживаний героев, их глубокие психологические портреты и прочие черты любовных романов.

В этом плане мы видим несоответствие рассказа Толстого «Прекрасная дама» канонам шпионского произведения.

Повествование в  рассказе «Прекрасная дама» ведётся  от третьего лица, действие происходит зимой, в поезде, едущем через Финляндию  заграницу. Главный герой – Никита Алексеевич Обозов, разведчик тридцати трёх лет, везёт какие-то секретные  военные документы, о которых  читателю ничего конкретно не сообщается. Сам Никита Алексеевич ничуть не переживает о возможных неприятностях, связанных  с этой поездкой: «Поручение – долгая и опасная поездка за границу  – обрадовало его; штатское платье, зелёный, на трёх языках, паспорт, чемодан, бойко под конец укладки щёлкнувший замком, – всё это были вестники чудесных дней (они наступят – это ясно, когда в руке плед и чемодан)»⁴⁸. Обозов вобще мало заботится о своей безопасности и до последнего момента не связывает происходящие вокруг события со своей миссией. Он как бы «забывает» о ней. Главным предметом его мыслей становится прекрасная дама, с которой он знакомится в поезде. Незнакомая женщина, которая будто ненароком постоянно попадается ему на пути, с неизменно мелькающим рядом с ней юношей в лыжной шапочке, как ни странно, не вызывает у разведчика никаких подозрений. Хотя наблюдательный  читатель с самого начала понимает, что прекрасная дама не та, за кого себя выдаёт. Сама она представляется Людмилой Степановной Павжинской, артисткой, едущей в Америку.

Весь образ прекрасной дамы овеян романтическим ореолом, её облик описан автором поэтически: «Обозов мимоходом приметил высокую  даму в изящной бархатной шубке. […] Её узкое лицо, обращённое к унылым равнинам, казалось печальным. Открытая шея тонка и нежна. На отворотах вязаной шёлковой кофточки белело кружево» (С. 78), «В дверь купе проникал свежий воздух, и вдруг запахло духами, горьковатыми и нежными. Обозов увидел складки синей юбки, волнующейся под давлением ног. […] Она ответила взором почти мрачных тёмно-серых глаз. […] Дама взглянула на себя в зеркальце – без любопытства, но внимательно, – мизинцем провела по губам, по очертаниям тонких ноздрей. […] Голос её был низкий, почти суровый. […] Её испытующий взгляд, странное начало разговора, затем смех, умный и невесёлый, словно наметили сложность её духа» (С. 79).

Примечательно, что при  описании Павжинской Толстой употребляет  исключительно слово «дама», лишь раз заменив его на «женщина»: «Что-то в этой красивой женщине  было пронзительное, и жалкое, и волнующее...» (С. 78). Практически с первых страниц рассказа автор обозначает шпионку не просто «дама», но «прекрасная дама»: «Обозов вздрогнул и быстро поднял глаза, – у столика стояла прекрасная дама» (С. 78), «За весь этот день Обозову мало удалось видеть прекрасную даму» (С. 84) и т. д.

При знакомстве с прекрасной дамой Обозов ведёт себя не как  профессиональный разведчик, а как  неопытный мальчишка: «Никита Алексеевич ответил с готовностью:

 – Рыба превосходная, треска. 

И подвинул блюдо. Она поблагодарила. Он принялся думать, что ещё можно  сказать о треске: рыба эта большими массами плывёт на север в тёплых водах Гольфштрема, огибает север  Норвегии и быстро растёт; у Мурмана  она достигает чудовищных размеров...» (С.79).

Немногим позже после  знакомства главных героев читатель окончательно убеждается в том, что  Павжинская – шпионка, которая должна соблазнить Обозова и выкрасть таким  образом секретные документы. Её сообщник, юноша в колпачке, давит на неё: «Что же, вы ему не нравитесь, что ли?» (С. 83). Тогда дама приходит в ярость, и весь её прекрасный облик изменяется до неузнаваемости: «Волосы её рассыпались, лицо передёрнулось, стало безобразным» (С. 83). Таким образом, главная интрига – шпионка ли прекрасная дама или просто необычная женщина? – для читателя быстро снимается, и его внимание переключается на взаимоотношения главных героев.

Обозов замечает нервозность  и подавленность дамы, но трактует это по-своему: «Едет в Америку, но, по всей вероятности, врёт; болят  все нервы, и поутру прячет лицо; говорит пошлости, а глаза мрачные; и нельзя её ни приласкать, ни успокоить, потому что сама она не захочет  ни ласки, ни успокоения; а кончит или  в клинике для нервнобольных, или отравится от злости» (С. 84). Опытный разведчик, Обозов не мог не почувствовать, что незнакомка лжёт ему, но тем не менее он не проявляет никакой осторожности и руководствуется чувствами и эмоциями. Уже здесь мы видим, что Обозов, в котором чувства полностью побеждают хладнокровие и недоверчивость разведчика, не соответствует стандартному образу главного героя в шпионской истории. Он не то что бы покоряется внезапным душевным порывам, а даже и не думает подозревать Павжинскую, будто она изначально не может иметь никакого отношения к его деятельности.

Сама прекрасная дама вовсе  не похожа на расчётливую шпионку; вся  она – нервы, утончённость и тайна. Даже тогда, когда читатель узнаёт, кто эта дама, она не теряет в его глазах своей загадки. Её неземная красота, её таинственное прошлое и необычное настоящее, какая-то надломленность души, экзальтированность поступков невольно отсылают к блоковской «Незнакомке»: «Всегда без спутников, одна, Дыша духами и туманами, Она садится у окна». Вся она – эмоция, экспрессия, непредсказуемость:  «Людмила Степановна придвинулась к стеклу и проговорила:

 – Вон на горе  краснеет крыша. Прожить в том  домике до весны... […] – И  вы бы не соскучились в уединении?  – спросил Никита Алексеевич.

Тогда с ней произошло  странное: она резко повернулась  к сидящим в вагоне-ресторане, затем отчаянно, точно не видя, взглянула  в глаза Никите Алексеевичу и  низко наклонила голову, ища что-то в сумочке на коленях; волосы скрыли её лицо.

 – Выскочить тайно  от всех, без багажа, остаться  на зиму, безумство конечно... –  прошептала она» (С. 86).

Но после того, как Обозов разоблачает её, внезапно застав в  своём купе ночью, таинственный ореол  вокруг толстовской прекрасной дамы начинает рассеиваться. Мы видим лишь слабую, напуганную женщину, под давлением  обстоятельств совершающую то, чего ей вовсе не хочется: «С бессильным стоном она бросила его одежду:

– Я хотела только посмотреть... Мне не нужно… Я не могла иначе... Он приказал... Он не пожалеет... Выдаст... Убьёт... Я ничего не трогала... Возьмите...

Она дрожала, глядя на Обозова…» (С. 88).

С этого момента автор  уже не называет героиню прекрасной дамой, а только – Людмилой Степановной. Она как бы приобретает земные черты, овеществляется. Тем не менее от этого героиня не становится более предсказуемой; эту женщину обуревают большие страсти, доходящие до безумия. В момент, когда ей угрожает смертельная опасность, она признаётся Обозову в любви: «Тихим, точно сонным голосом она проговорила:

– Ударьте меня или убейте, не всё ли равно. Когда вы меня поцеловали в снегу – я в вас влюбилась. Я вас люблю два дня. Ни один человек не был мне так дорог. Я продажная, воровка, я шпионка. Вы моей жизни не знаете. Но перед  вами я ни в чём не виновата. Милый, любимый, страсть моя...» (С. 88). Но для Обозова это дико, безумно. Прекрасная дама теряет всю свою таинственную привлекательность, вызывая лишь чувство жалости и презрения: «Он понимал, что виноват ужасно, и страдал от отвращения и жалости. Когда вспоминалась измученная страхом, полоумная, изолгавшаяся женщина, комочком сидящая в углу дивана, её острые плечи и сдавленные звуки, точно она глотала слюну, Никита Алексеевич тряс головой, отгоняя этот призрак…» (С. 91).

Неожиданной является развязка рассказа, абсолютно не характерная  для шпионской истории. Разоблачённая  шпионка, у которой убивают напарника  и которой удаётся счастливо  бежать, сама ищет встречи со своим  противником. Ею движут исключительно  эмоции, внезапно проснувшаяся всепоглощающая страсть к человеку, от которого ей стоило бы держаться подальше. Павжинская пробирается на корабль, на котором  едет Обозов, и устраивает встречу  с ним. В её поступках нет логики, она идёт наперекор обстоятельствам, как героиня средневековых любовных романов. Но Никита Алексеевич вовсе не бесстрашный рыцарь, он живёт настоящим и больше не видит в Людмиле Степановне прекрасную даму: «Ею овладела слабость, лицо покрылось потом. Никита Алексеевич сильно почесал за ухом у себя.

– Да поймите же вы, смешная  женщина, – сказал он, – я не могу вас любить. Ничего у нас не выйдет.