Шпаргалка по "Журналистике"

«Читабельность», по Богдановичу, обеспечивается яркостью, ясностью, ненавязчивостью  изложения нового, а не общеизвестного, умением незаметно вести читателя в нужном автору направлении, давая  возможность не повторять прочитанное, а самому как бы заново открывать  неизвестное.

Второй критерий – требование актуальности тем и связи с  современностью – распространялся  даже на исторические исследования «близких и далеких эпох». Эти требования Богданович выдвигал не только перед  авторами журнала, он учитывал их и  в собственной деятельности. «Он  принял на себя роль учителя, – вспоминал  Ф.Д. Батюшков, – учителя, который  сам учился вместе с теми, которых  он думал воспитывать, ставя себя в положение учеников, близкий  им по воспоминаниям проведенной  в провинции молодости. Это создавало  в статьях Богдановича особый эффект сопричастности, личностную окрашенность изложения».

Но главное – общий  демократический тон его статей и жизненных позиций. В январе 1906 г. он писал: «Роль печати ясна и  определенна: быть на гребне революционной  волны, зорко смотреть вперед, вовремя  предупреждать об опасности. Ее значение, весь смысл ее – жить для народа и вместе с ним победить или  умереть. Но последнее не страшно. Где  народ, там и победа»[30].

Задача журнала – быть воспитателем читателя – диктовала  и распределение материала по отделам. Объем журнала составлял  около 30 печатных листов, из которых 12–13 листов приходилось на беллетристику, на остальные отделы – «Внутреннее  обозрение», «Родные картинки», «Иностранное обозрение», «Критические заметки», общественно-политические и научные статьи – 17–18 листов.

Проза не играла значительной роли в журнале, сам Богданович считал ее «супом», без которого не обходится  ни один обед. Это мнение редактора  очень сердило А.И. Куприна, который  занимался отделом беллетристики  в 1902–1905 гг. Но несмотря на некое пренебрежительное  отношение редакции к литературному  материалу, «Мир божий» завоевал симпатии читателей именно благодаря хорошей  литературе, особенно переводной. Отдел  переводной литературы вела Л.К. Туган-Барановская. Лидия Карловна сама отбирала материал, переводила с французского, английского  и польского. После ее смерти в 1902 г. отдел стала вести М.К. Куприна-Иорданская. Активно участвовала в работе этого отдела З. Венгерова и как  переводчик, и как литературный критик. В ее переводе был впервые опубликован  в «Мире божьем» ставший впоследствии очень знаменитым в России роман  «Овод» Этель Лилиан Войнич, английской писательницы, вышедшей замуж за русского народовольца О. Войнича. Прототипами  романа послужили русские революционеры-народники.

Статьи научно-популярного  характера занимали в журнале  иногда до половины объема. Много внимания уделялось естественнонаучной проблематике, интерес к которой постоянно  возрастал. Отделом занимался В.И. Агафонов – постоянный сотрудник  редакции, в качестве авторов выступали  крупные ученые, философы, врачи.

«Мир божий» в 90-е годы XIX в. как бы возродил тип энциклопедического толстого журнала. Но научные материалы  в журнале имели свою особенность: большое место отводилось естественным наукам, что было не характерно для  изданий начала XIX в. В 5-м номере за 1892 г. В.И. Агафонов, который отвечал  за публикации на естественнонаучные темы, писал: «Природа – все. Природа  – везде». Журнал писал и о  других науках. В той же статье отмечалось: «Нет такой науки, практическое знакомство с которой не было бы практически  полезно и в жизни»[31].

Во многих публикациях  рассказывалось о жизни и творчестве ученых, философов, общественных деятелей. В январе 1906 г. «Мир божий» опубликовал  статью известного журналиста и историка журналистики М.К. Лемке «Очерки  жизни и деятельности Герцена, Огарева  и их друзей». Это было одно из первых упоминаний имен, о которых ранее  нельзя было говорить. «Теперь все  эти условия в значительной степени  изменились, – писал Лемке, –  русское общество во главе с русским  рабочим завоевало своей литературе большую долю свободы. Теперь оно  может пользоваться и плодами  своего завоевания. И с течением времени наша историческая литература обогатится трудами, совершенно немыслимыми  при старом режиме насильственного  затыкания ртов»[32].

Лемке связывал появление  статьи о Герцене с завоеваниями революции, а тон его статьи говорит  о достаточно радикальных, социал-демократических  симпатиях журнала.

Начало нового века ознаменовалось для журнала потерями: сначала  умерла Лидия Карловна, затем в 1902 г., потрясенная смертью дочери ушла из жизни А.А. Давыдова – первая издательница. В журнале появились новые  сотрудники – Ф.Д. Батюшков и А.И. Куприн. «Внутреннее обозрение» начал  вести И. Ларский, имя которого в 1912 г. значилось среди сотрудников  большевистской газеты «Правда», и  Н. Иорданский – социал-демократ, меньшевик, друг Г.В. Плеханова. В то же время  составлявшие ядро идеологической программы  журнала в предыдущее десятилетие  «легальные марксисты» ушли из «Мира  божьего» в заграничный журнал «Освобождение».

«Мир божий» под влиянием новых членов редакции приобретает  ярко оппозиционный характер. Достаточно резкий обличительный тон задавали общественно-политические отделы –  «На Родине», «Внутреннее обозрение», «Разные разности», «Из русских  журналов». Растут тиражи журнала: в  конце 90-х годов он имел около 8 тыс. подписчиков, в 1903-м – уже 16 тыс. По свидетельству члена редколлегии  журнала М. Неведомского, в 1904 г. тираж  достиг 18 тыс. «Мир божий» вышел на первое место по числу читателей. С.П. Дягилев, не относившийся к числу друзей журнала, вынужден был написать в «Мире  искусства» «о бушующей волне, которая  разносит по всей России зелененькие  книжки “Знания” и голубые обложки  “Мира божьего”»[33].

Перед революцией 1905 г., как  вспоминала М.К. Куприна-Иорданская, вокруг толстых журналов группировались кружки сочувствующих. «Редакция “Русского  богатства” во главе с В.Г. Короленко  собирала вокруг себя остатки старых народнических сил. Около “Мира  божьего” группировались социал-демократы... Еженедельные вечерние собрания сотрудников  в “Мире божьем” были очень  многолюдны, и случалось, что ни редактор журнала А.И. Богданович, ни члены  редакции – В.Я. Богучарский, В.П. Кранихфельд, М.И. Неведомский, В.И. Агафонов, И.Э. Любарский  не знали всех присутствующих, а  может быть, и просто не всегда желали называть некоторые имена»[34]. М.К. Куприна-Иорданская рассказала о том, как она, сама того не зная, прятала у себя и поила  чаем скрывавшегося от полиции священника Григория Гапопа, организатора шествия  рабочих к Зимнему дворцу 9 января 1905 г., закончившегося расстрелом.

После Кровавого воскресенья  «Мир божий» заявил, что он будет  выступать под красным знаменем. В объявлении о подписке на 1906 г., без оглядок на цензуру журнал сообщал: «Политическое и экономическое  освобождение человека, идея рабочего класса как идеал всего человечества – таковы основные стремления журнала. Журнал в социалистическом строе  видит путь, ведущий к осуществлению  этого принципа. Ближайшей своей  задачей журнал ставит пропаганду идей полного духовного и политического  освобождения личности и свободной  борьбы за интересы трудящегося класса, то есть перехода власти в руки народа». Конечно, в этих словах много риторики, но в то же время революционные  устремления легального издания  несомненны. Подобный пример был единственным среди солидных ежемесячников.

«Мир божий» не считал Манифест 17 октября 1905 г. окончанием революции, он приветствовал начало Декабрьского вооруженного восстания в Москве. Статья И. Ларского о восстании и  причинах его поражения – одна из лучших из всего, что было написано на эту тему в начале 1906 г. В августе 1906 г., когда накал событий пошел  на убыль, за статью Н.И. Иорданского, опубликованную в разделе «Политическое обозрение» и проповедовавшую идею продолжения  революции, «Мир божий» был закрыт.

Через два месяца, в октябре 1906 г., та же редакция выпустила новый  журнал под названием «Современный мир». И сама редакция, и читатели, и цензура хорошо понимали, что  под новым названием скрывается старый «Мир божий». Но несмотря на преемственность, которую постоянно подчеркивала редакция, выходивший до 1918 г. «Современный мир» – другой журнал. Шло время, приходили новые сотрудники, в 1907 г. умер А.И. Богданович и его место  заняли другие люди – все это  изменило издание.

Оставшийся в истории  «Мир божий» – первый толстый журнал, пытавшийся обращаться к более широкой, по сравнению с XIX в., читательской аудитории. Его редакция создала первый научно-популярный образовательный подтип толстого журнала. И это был первый популярный ежемесячник, в котором активную роль играли меньшевики, менее радикальная, более понятная интеллигенции фракция партии социал-демократов.

Билет №6

1.  Журнал «Телескоп»  и газета  «Молва» Н. И. Надеждина.  Их роль в общественной жизни  России 30-ых годов  19 века.

Второй после Н.А. Полевого крупный деятель русской журналистики, вышедший не из дворянской среды, Николай  Иванович Надеждин, родился в 1804 г. в  семье сельского священника Рязанской  губернии, учился в семинарии и  в 1824 г. окончил Московскую духовную академию со степенью магистра богословских наук. Затем он в течение двух лет был профессором русской  и латинской словесности Рязанской  семинарии, но тяготился службой  и вышел в отставку. Решив посвятить  себя научной деятельности, Надеждин переехал в Москву. Молодому разночинцу не удалось определиться в гражданскую  службу, и он вынужден был кормиться  частными уроками и переводами.

В 1828 г. Надеждин познакомился с М.Т. Каченовским, профессором Московского  университета по кафедре древней  русской истории и издателем-редактором журнала «Вестник Европы». Каченовский  был поражен эрудицией молодого ученого, его глубокими знаниями европейских литератур и языков, в том числе древних, ввел его  в университетские круги и  привлек к участию в журнале. Надеждин напечатал в «Вестнике  Европы» несколько статей по философии  и истории, ряд отзывов на литературные произведения. Громкую известность, граничащую со скандалом, Надеждину  принесли острые, живые статьи-фельетоны, которые он печатал за подписью «Экс-студент  Никодим Надоумко». Эти фельетоны  были объединены образом автора –  бывшего студента Никодима Аристарховича  Надоумко, который живет уединенно  в Москве, в переулке на Патриарших прудах, в бедной каморке на третьем  этаже. Статьи написаны в форме разговоров Надоумко с поэтами-романтиками Тленским и Флюгеровским, отставным университетским корректором Пахомом Силычем и другими персонажами.

К числу наиболее нашумевших фельетонов Надеждина относятся  «Литературные опасения за будущий  год» («Вестник Европы», 1828, №21, 22 ), «Сонмище нигилистов» (1829, №1, 2), рецензии на «Бал»  Баратынского и «Графа Нулина» Пушкина (1829, №2, 3), на «Полтаву» Пушкина (1829, №8, 9) и седьмую главу «Евгения Онегина» (1830, №7). Уже первая статья удивила читателей не только своим  содержанием, но и формой. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода  русской литературы» писал о  ней: «Необычайна была и вся внешность  статьи, наполненной латинскими фразами, латинскими, немецкими и английскими  стихами, усеянной упоминаниями об известных  и малоизвестных исторических именах и фактах, проникнутой стремлением  к неведомому тогда у нас юмору. Но нелепее всего показалось самое  направление статьи: в ней доказывалось, что блестящая, по-видимому, тогдашняя  литература наша в сущности представляет очень мало утешительного; что лучшие наши тогдашние поэты не выдерживают  критики, потому что таланты их не развиты ни образованием, ни жизнью, так что сами они не знают, как, что, зачем и почему они пишут» (III, 142).

Действительно, основной тезис  критических статей-фельетонов Надеждина  в «Вестнике Европы» гласит: у  нас нет литературы, и происходит это потому, что современная литература романтическая, а романтизм не может  служить основой истинной литературы. Всю силу своего полемического таланта  Надеждин направляет на борьбу с романтизмом, на остроумное, подчас довольно грубое, развенчание нелепостей модных произведений романтиков. В этом смысле выступления  Надеждина оказались полезными  для русской литературы: они расчищали  путь реалистическому искусству. Но позиции, с которых Надеждин осуждал  романтизм, это «чадо безверия и  революции», были реакционными. Надеждин вменял в вину романтизму его стремление рисовать темные стороны жизни, будить в человеке чувства сомнения и  тревоги. Поэт должен изображать не то, что тревожит, ожесточает человека, а то, что радует, веселит его.

Критик резко нападал  на Пушкина, которого не отделял от эпигонов романтизма.

Положительная программа  Надеждина в вопросах литературы и искусства отличалась крайней  противоречивостью. Это отметил  Белинский, сказав, что между «воззрениями»  Надеждина и их «приложением»  содержится «явное противоречие» (V, 213). Чернышевский, ценивший заслуги Надеждина  в развитии русской критики, также  указывал, что его суждения «представляют  странный хаос, ужасную смесь чрезвычайно  верных и умных замечаний с  мнениями, которых невозможно защищать, так что часто одна половина статьи разрушается другой половиною» (III, 225).

Надеждин высказал очень  смелую для своего времени мысль  о тесной связи поэзии с жизнью, о праве поэта изображать все  стороны жизни. «Где жизнь, там и  поэзия», «пусть поэзия изображает нам  верно то, что видит и слышит в природе», – неоднократно повторял Надеждин. Требуя «верности» изображения, Надеждин выступал против романтического субъективизма и как будто  намечал пути к созданию реалистической эстетики. Но при этом, явно противореча  себе, он признавал в искусстве  только «светлое», «возвышенное» и  «нравственное», т.е. не расширял, а  сужал сферу искусства, допуская изображение жизни только с парадной («светлой») стороны.

Сказав, что поэзия нового времени не будет ни классическою, ни романтическою, Надеждин, однако, не сумел точно определить, какой  же она должна быть в действительности. И не сделал он этого по той причине, что не видел в тогдашней русской  литературе реальных сил, которые могли  бы обеспечить движение вперед. В «Очерках гоголевского периода русской литературы»  Чернышевский совершенно верно определил  историческую роль Надеждина, которая  состояла в том, что он был талантливый, смелый отрицатель, а не созидатель: роль созидателя выполнил только Белинский, многим обязанный эстетической мысли  Надеждина. Поэтому Чернышевский и  назвал его «образователем автора статей о Пушкине».